Князь Тишины

—  Один раз вы уже клялись.

—  Мы проведем воспитательную беседу с провинившимся... когда найдем его, конечно.

—  Я требую, чтобы виновный — или виновная — была исключена из училища. Иначе ждите серьезных неприятностей.

—  Еще раз напоминаю, не надо мне угрожать. А исключать мы никого не будем. Вы в своем уме? Выгнать демиурга — это все равно что выкинуть на улицу атомную бомбу...

—  Ах, боитесь, — задумчиво произнес Погодин. — Значит, вот уже до чего дошло. Ну ладно, все-таки придется разбираться самому. Это я не угрожаю, а констатирую факт.

—  Дело хозяйское, — холодно ответил директор. — Но на вашем месте...

Шаги в кабинете неожиданно приблизились к двери. Я отшатнулась, сжала тетрадь в кулаке и деловито направилась прочь по коридору. Оглянуться не решилась, но слышала, как позади открылась и захлопнулась дверь. Я уходила, гордо задрав подбородок, и представляла, как Погодин смотрит мне вслед, утверждаясь в своих подозрениях. Надежда на спасение явилась ко мне внезапно, как это и бывает: я вспомнила, как встретила Погодина в вестибюле у расписания и поняла, что он подозревает не меня, а Эзергиль. А она — в этом я почему-то не сомневалась — с ним справится. В конце концов, мы — реалисты, демиурги, а он всего-навсего мастер иллюзий. "Пойду домой, — решила я. — Там и поем. Не жизнь, а сплошные стрессы".

Я вышла во двор, прокралась мимо мастерской, где все еще прибирались Катька с Эзергилью, и побежала на остановку. Яблоня на прощание осыпала меня мелкими цветами — снежно-белыми, с неуловимым румянцем в сердцевине. Мрачные мысли, от которых меня отвлек приезд Погодина, застлали уже весь мой мысленный горизонт. Я не стала с ними бороться, и вскоре в них, как молния, промелькнула истина. "Знаешь что, — призналась я наконец самой себе, — ведь тебе по большому счету наплевать, хотела Катька тебя утопить или нет. Это предлог. Настоящая причина не прозвучала ни разу. И называется она "Саша". Катька Погодина положила на него глаз, что вполне естественно, и активно пытается привлечь его внимание. И приходится признать, что ей это удается куда лучше, чем тебе. А теперь дуй куда-нибудь в уединенное место, поплачь над своей липовой победой".

ГЛАВА 4

Прекраснейшая из женщин.

Месть мастера

Шурочка:

—  Поручик... вы плакать любите?

Гусарская баллада

Сегодня вечером я в печали. Если точнее, я пребываю в состоянии возвышенной поэтической грусти. Сижу, смотрю в окно на тополя. Роняю украдкой слезу на исписанный тетрадный лист (кто не ронял, не поймет). Машинально подбираю сравнения к первой весенней зелени. Вот если, скажем, взять зеленоватую бутылку из-под пива, да шарахнуть ее об асфальт, чтобы разбилась в кашу, да потом меленькие осколки вперемешку с землей склеить в шар, то получится очень похоже вон на тот лохматый куст... О ясеневый сад апрельский, где в сумерках туман клубится и губит нежные ростки предсмертный вздох седой зимы...

Мир встречает весну, а я провожаю любовь. Саша, прощай навсегда, — теперь я всерьез. Видно, не суждено нам соединиться на этом свете. Может быть, в предыдущих жизнях мы были прокляты. Все мои усилия пошли прахом, сама судьба против меня, и я не смею больше противиться ей. Но я тебя не забуду, о нет, никогда. Ты — как незаживающий шрам в моем сердце, вечно открытая рана. Я обречена любить тебя безо всякой надежды. Это и есть мое проклятие. Все мои подруги вырастут, выйдут замуж, заведут детей, лишь я останусь одна. Самые упорные поклонники от меня отстанут, даже Макс, родители поставят на мне крест и посоветуют посвятить себя научной карьере, раз уж личная жизнь не задается. Одни будут жалеть меня, другие удивляться, третьи дразнить "синим чулком", но никто не поймет, что я верна призраку, что я девушка-вдова! (Я вытираю слезу умиления и жалости к себе. ) А кстати, это мысль — не уйти ли в монастырь? Кто-то из девчонок рассказывал, как они ездили прошлым летом послушницами на Валаам и классно провели время...

—  Гелечка, тебя к телефону!

—  Ну, кто там еще? — Я неохотно оторвалась от страданий и потащилась в прихожую. — Але?

—  Геля? Добрый вечер, — весьма дружелюбно произнес приятный глуховатый баритон.

—  Это кто?

—  Это Саша.

—  Какой Саша? — не смогла сообразить я.

—  Саша Хольгер, — терпеливо пояснил голос в трубке.

Меня бросило в жар и в холод одновременно.

—  Извини, не узнала, наверно, что-то с телефоном, не ожидала, очень рада, как дела?!

—  Дела отлично, как обычно, — слегка насмешливо ответил Саша. — Гелечка, не окажешь мне любезность? Давай сегодня встретимся и погуляем. Я хочу тебе кое-что сказать. Что-то важное.

Я ничего не ответила — ибо то, что я чувствовала, словами было невыразимо.

—  Через полчасика спускайся, ладушки? Я буду ждать внизу.

—  Л-ладно.

—  Ну, до встречи.

В трубке раздавались короткие гудки, а я все стояла, прижимая ее к уху, и проникалась осознанием происшедшего. Это называется... нет, погодите: да это же шаг навстречу! Это не просто прорыв! Это победа!!!

Я понеслась в свою комнату, грохнулась на кровать, повалялась там, болтая ногами в воздухе и хохоча как безумная, кинулась в ванну, сгребла кучу косметики, принесла к себе, вывалила на пол одежки из шкафа, сплясала что-то латиноамериканское; слегка унявшись, метнулась к столу, сочинила стих: "Улыбка — розовый бутон — в одно мгновенье расцветет..."; сообразила, что стих не мой и даже не расстроилась; вспомнила, откуда он всплыл. Была такая персидская принцесса, которая влюбилась в придворного поэта. Когда о романе узнали, он благополучно свалил из Персии, а ее заточили в башню, где она и провела всю жизнь, сочиняя стихи о своей безнадежной любви. Ее имя, кстати, по-персидски означало "прекраснейшая из женщин". Ну, чем не я? А ну-ка, погадаем на ее стихах... Я вытащила из шкафа книжку, раскрыла наугад и прочитала:

"Кто успехом обольщался, жил в зазнайстве и

гордыне,

У дверей своей любимой, словно нищий, встанет

ныне..."

Как говорится, ни убавить, ни прибавить.

А что мне надеть на первое свидание с любимым? Помнится, я как-то придумала себе специальный наряд. Он так и назывался: "костюм для прогулки с Сашей в парке майской белой ночью, когда цветут дикие фиалки". Длинное платье декольте из шелка-сырца, колье из лунного камня, сиреневые чулки с узором в виде тюльпанов, шелковые сапоги-ботфорты на шпильках, белые перчатки и черные волосы до пояса (парик). Представив себя в подобном наряде, я почему-то слегка устыдилась. "Нет, много чести будет наряжаться", — решила я и в результате выскочила за дверь одетая, как всегда, в джинсах и свитере. Разве что чуть-чуть накрасилась и слегка облилась духами.

Саша сидел на качелях во дворе, опустив голову, что-то задумчиво вертя в руках. Увидев меня, он сразу встал и приветливо улыбнулся.

—  Это тебе, — протянул он букетик ветреницы. — Прекрасно выглядишь, кстати.

"Вот это да!" — потрясенно подумала я. Это было уже даже как-то чересчур. Передо мной словно стоял другой человек.

—  Не нравится? — озабоченно спросил Саша. — Прости, я торопился, не было времени поискать что-то стоящее.

—  Нет, почему же, очень нравится, — пробормотала я.

Цветы мне действительно нравились. Я вообще любила ветреницу. Но почему? Точнее, зачем? Как романтична я ни была, но здравый смысл во мне еще не умер. Раньше Саша никогда ничего мне не дарил. Он вообще лишних жестов не делал без крайней необходимости. Ему, наверно, что-то от меня надо. Причем такое, что для меня крайне опасно или неприятно. Например, исследовать очередное "место смерти". Или, не дай бог, что-нибудь передать через меня Погодиной...

—  Даже не знаю, как мне тебя благодарить... — с умыслом произнесла я.

—  Просто скажи "спасибо". Мне этого достаточно.

При этих словах Саша кинул на меня настолько нежный взгляд, что моя душа преисполнилась самыми мрачными подозрениями.

—  Я тут подумал, что был не прав, — вдруг сказал Саша. — Вел себя не так, как следовало. Ну, сама знаешь, о чем я.

О чем это он, задумалась я. Ах, вот в чем дело! Как же я не догадалась! Это у нас совесть прорезалась, предательское поведение на Оредеже покоя не дает! Все встало на свои места, Сашина неестественная любезность логически объяснилась. Я сразу пришла в хорошее настроение.

—  Да ладно, я все уже забыла, — снисходительно ответила я, чувствуя себя хозяйкой ситуации. — Там все растерялись, не только ты. Не бери в голову.

Саша рассеянно кивнул.

—  Прогуляемся? — предложил он. — Погода сегодня великолепная.

—  Неплохая идея. А куда мы пойдем?

—  Может, у тебя есть конкретные пожелания?

—  Погоди, дай подумать... Как насчет Удельного парка?

—  Блестяще, — после секундного размышления кивнул Саша. — Лучше и придумать невозможно. Ты умница, Гелечка.

—  Да ладно тебе, — смутилась я. — Просто в парке сейчас очень хорошо. Почки распускаются, ветреница цветет, фиалки... часов в одиннадцать запоют соловьи. Там такие красивые местечки попадаются...

—  Не сомневаюсь. Мы их непременно посетим.

Саша одарил меня еще одним ласковым взглядом и улыбнулся — самую малость хищно. В этот миг он стал наконец похож на себя самого, и я остро и сладко почувствовала, что иду на первое свидание с настоящим объектом своих грез — самым вредным, холодным, эгоистичным и прекрасным парнем на свете.

А насчет местечек я упомянула не просто так. Дело в том, что несколько месяцев назад — на святках — мы с Маринкой гадали на суженого-ряженого. Поскольку мы были уже девушки взрослые, то традиционные методы, типа бросания сапога за дверь, литья воска в воду и приставания к случайным прохожим по поводу имени, были признаны устаревшими. Наше гадание было новаторским. На листе бумаги была проведена черта, с одной стороны которой написано "да", а с другой "нет". Потом к среднему пальцу подвешивалась нитка с иголкой, так чтобы иголка висела точно над разделительной полосой. Гадающая, держа руку над листом, задавала наводящие вопросы типа: "Уж не признается ли Саша мне в любви на этой неделе?" Иголка послушно отклонялась в нужную сторону. Результат гадания для меня был таков: в мае неизвестно какого года, между 11 и 12 часами вечера, в Удельном парке, на пригорке рядом с текучей водой под ивой, Саша выскажет все, что он обо мне думает, после чего мы сольемся в страстном поцелуе и будем жить долго и счастливо.

О предсказании я не забыла, и вот все шло к тому, чтобы оно сбылось.

Мы приехали на "Пионерскую", прогулялись вдоль ларьков, перешли через забитый ревущими грузовиками Кантемировский проспект и направились по тропинке в сторону парка. Удельный парк самой природой разделялся на две части: верхний парк — ухоженный, подстриженный и покрашенный, с пенсионерами-шахматистами и мамашками с колясками, и нижний — кусок дикого заболоченного березового леса, место выгула собак, молодежных посиделок и последующих пьяных разборок. Там же находилось основное гнездилище соловьев. Лично мне больше всего нравилась полоска неровного рельефа между верхним и нижним парками; зимой там стихийно возникало множество гор для саней и лыж, а летом там были сплошные овраги, заросшие ивняком и одуванчиками. Туда я и вела исподволь своего кавалера.

Саша пребывал в разговорчивом расположении духа (я уже знала, что он может быть приятным собеседником, если хочет кому-то понравиться). Сбивая хворостиной цветы ветреницы, которой вокруг нас росли целые поляны, и изредка обжигая меня взглядом, он чего-то рассказывал о музыке, упоминая абсолютно неизвестные мне группы. Я просто слушала его голос и млела, даже не пытаясь поддерживать разговор. Саша, проявляя чудеса тактичности, это заметил.

—  А я думал, ты слушаешь "black metal". "Бурзум" тебе вроде нравился...

—  Да я особо не разбираюсь. Просто я люблю хорошую музыку, неважно, попса или классика.

—  Что значит "хорошая"? — хмыкнул Саша.

Я задумалась:

—  Как бы сформулировать... Хорошая музыка цепляет. Она несет настроение и тебя им заражает. Причем неважно, какое настроение. Иногда и просто поорать, руками-ногами подрыгать очень приятно. А иногда хочется более сложных эмоций. Самая лучшая музыка — как дверь в другой мир: слушаешь, слушаешь и постепенно оказываешься там. Ну, вот твой любимый "Бурзум"...

Зря я его вспомнила. В моей памяти вмиг ожило странное путешествие — не то во сне, не то наяву — по пустынным новостройкам Лахты, разрисованным кровавыми рунами, и волна мороза прошла по коже, словно в холодную воду окунули.

—  Ну?

—  Нет, это неудачный пример.

—  Почему же?

—  Что ж ты хочешь, сам говорил — "место смерти". Нет, музыка очень сильная, но затягивает совершенно не туда, куда хотелось бы попасть по доброй воле. Разве Погодина тебе не рассказывала? — добавила я совсем чуть-чуть ядовито.

—  О, Катька, — протянул Саша, сразу оживившись. — Помнится, мы с ней эту тему обсуждали. Она ныла, мол, боюсь, не понимаю ничего. Я тогда ей сказал: это твоя специальность, я в этом не разбираюсь. Если подряжалась на такую работу, так делай. А она на меня обиделась, дурочка...

"Это было до поездки на Оредеж или после? — с волнением подумала я. — Уж не поссорились ли Саша с Катькой? Ну если это правда, теперь он точно мой!"

—  Да, — вздохнув, сказала я. — Погодина, она такая. Как хвастаться, так она самая крутая, а когда доходит до дела, оказывается пшик. Знаешь, как она травила меня осенью?

—  Весьма любопытно послушать, — с ухмылкой произнес Саша.

Я с жаром принялась очернять Погодину. Рассказала, какая она стерва и зазнайка, про все наезды и подначки, и про "Рагнарек" не забыла. Саша слушал, кивал, временами хохотал, не спуская с меня пристального взгляда, который, однако, становился все холоднее и холоднее.

Мы прогулочным шагом брели по извилистой дорожке сквозь нижний парк. Над головой в темно-синем вечернем небе монотонно шумели едва зазеленевшие березы, в глубине парка подавали голос первые соловьи. В канавах еще стоял лед. Пахло талой водой, прелыми листьями; мне упорно мерещилось, что в воздухе разлит едва уловимый аромат диких фиалок. Народу вокруг не было никого. Полное уединение. Но я этого не замечала. Я ожесточенно нападала на Погодину, вымещая все свои весенние переживания.

—  ...И представляешь, до чего эта выдра под конец дошла? Решила меня погубить!

—  Да ладно.

—  Не веришь!? Клянусь, хотела убить самым натуральным образом. Когда меня унесло на Оредеже, это ведь была ее работа!

Саша остановился и вытаращился на меня с неподдельным изумлением:

—  Так ведь вы же не можете создавать реальность вне училища!

—  Это дело индивидуальное, — загадочно сказала я. — Если я могу, так почему бы не мочь и Погодиной?

—  Ты хочешь сказать, что можешь творить... везде? — запнувшись, переспросил Саша. — Хм. Я не знал. Очень интересно...