Капкан на Инквизитора

Она вздохнула.

— В общем, капитан рассердился. Он отправился в Ивенотт-и-ратт и добился... добился приема в Секретариате. А потом даже сделал так, чтобы духовнику из нашего поселения... ну, разрешили повидаться со мной. Мне потом... потом сказали, что это неслыханно, но у капитана — заслуги перед Ромом... ведь он сдерживает тварей там, у Прорвы. И не только он. Все воины, что вверены капитану, подписали прошение. Ну, как подписали... поставили на нем отпечатки. И все прочие жители Котлов тоже, — она несмело улыбнулась. — Я... знала, что люди в нашем поселении дружны, но чтобы... ну, спорить с Инквизицией... В общем, меня еще не... ну, не допрашивают. Ты... ты как будто умер, а господина Килуха тогда не было в подвале, помнишь? Он не знает, в чем ты обвинил меня. А я... я наврала будто ты рассердился, что я отказалась вести твой отряд к Прорве и сказал, будто я помогаю ведьме. И все жители подтвердили, что я никогда... ну, не колдовала и будто... будто я болею головой.

— Ты молодец, — прервал ее Альвах, с изумлением слушавший ее историю. — Допросы с пристрастием запрещены к применению над теми, кто... кто болен на голову. Считается, что они не властны над собою.

— Ну... вот, — Бьенка пожала плечом, на котором лежала рука романа. — Скоро... скоро будет суд. Так сказал духовник. Тогда... тогда все и... ну, решится.

Альвах сузил глаза. Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями. Потом заговорил уверенно и спокойно — как не говорил ни разу с тех пор, как заново обрел голос.

— Послушай меня, — он тщательно обдумывал каждое слово, потому что впервые в жизни ему приходилось использовать знания и опыт не для того, чтобы погубить обвиненную в колдовстве, а чтобы спасти ее. — У тебя... благоприятные... обстоятельства. Такое бывает редко, но бывает. С заступничеством капитана судьи... могут тебе поверить. Поэтому слушай очень внимательно. Сделаешь все так, как скажу, и сможешь выбраться отсюда. Получится еще раз переговорить с духовником, пусть он передаст капитану — тебе обязательно полагается защитник. Если подписавших прошение жителей, которые могут подтвердить твое благочестивое поведение, будет более, чем дважды по две дюжины...

— Их больше, — несмело прервала его Бьенка, с удивлением заглядывая в глаза. — Почти десять дюжин и... ну, еще чуть-чуть. Поселок у нас большой...

— Пусть обратятся к роману Галлусу Дуилиусу из законников Секретариата, он лучший среди прочих. И пусть твой батюшка... не скупится на золото. Ты... тебе очень повезло. Килух действительно не имеет представления о том, в чем тебя обвиняют. По правде говоря... я сам не имею. Ты обозначила, что умеешь больше, чем дано простым смертным — я не мог этого упустить. Но пусть думают, что ты просто отказалась помочь. Когда будут спрашивать — утверждай, что было страшно. Говори о своем благочестии, беспрестанно взывай к Светлому и проси его защиты. Обязательно расскажи о своем раскаянье — что смела сомневаться в защите воинов Инквизиции и воле Светлого Лея.

Он помолчал, вспоминая, ничего ли не забыл.

— До того, как судьи удалятся для оглашения приговора, тебе дадут последнее слово, — наконец, медленно произнес он. — Используй его для короткой фразы, "Недостойная дочь Лии Бьенка с радостью и восторгом примет волю Светлого, какой бы она ни была. До свершится воля Лея". Если... если все пройдет, как задумано, они отпустят тебя. Первые годы за тобой будет строгий надзор вашего духовника, но если ты будешь вести себя разумно — со временем он ослабнет. Ты сможешь... жить как жила. Но, во имя Светлого, не говори больше никому о том, что умеешь...

Дочь кузнеца слушала его с изумлением.

— Ты... господин Марк, ты действительно хочешь... ну, помочь мне? Ведь я же... ты сам говорил — я ведьма... ну, то есть, умею что-то такое, что запрещено...

Альвах поморщился.

— Мне теперь известно, что ведьмы — настоящие, те, которые призваны вредить, черпают силу не у Лии, а у самого хаоса. Ты же... родилась с даром Темной. На тебе вины нет.

Он умолк. Внезапная мысль пришла ему в голову.

— Погоди, — остановив начавшую было вновь говорить Бьенку, — постой. Ты... ты ведь умеешь читать судьбу. Ты можешь посмотреть... как сложится дальше моя? Если снова посмотришь ладонь?

Девушка неуверенно пожала плечами.

— Я... ну, не прорицательница, господин Марк. Посмотреть можно... подумать... но читать судьбу... мне кажется, это под силу только Светлому. Или... или Темной.

Тем не менее, она взяла руку Альваха в свою и честно вгляделась в переплетение линий на его ладони.

— Ну? — нетерпеливо спросил роман, внимательно следя за ее лицом. — Ты что-то видишь?

Бьенка извиняющее повела рукой.

— Погоди... погоди, господин Марк. Ты... твои линии. Они... ну, теперь другие. Мне... нужно время.

— Другие? — не понял Альвах, с трудом поднимая к глазам отягощенную кандалами вторую руку и силясь что-то рассмотреть на грязной ладони. — Как это?

— Женские, — дочь кузнеца знакомым жестом разгладила напряженную кожу романа. — И их переплетение... другое. Гляди на свою линию судьбы. Помнишь, какой она была?

Альвах пригляделся. Его "судьба" действительно отличалась от того, что было ранее. Она шла прямее и уже не раздваивалась, как перед обращением в женщину.

— А вот линия жизни, — Бьенка указала еще и вдруг радостно улыбнулась. — Смотри, какая длинная! Куда длиннее моей. Ты... ну, мне кажется, ты будешь жить до очень глубокой старости, господин Марк. Ты не умрешь... ну, не скоро. Очень не скоро!

Она рассмеялась. Альвах глядел на свою ладонь, и ничего не понимал.

— Ты уверена? — переспросил он, недоверчиво глядя на улыбавшуюся девушку. — Меня обвиняют в тяжком преступлении. Мне даже нет смысла запираться — если я перенесу все пытки и не признаю себя ведьмой, они все равно сожгут меня, как нераскаявшуюся грешницу. Только на медленном огне...

Бьенка посерьезнела и помотала головой.

— А вот и нет, господин Марк. Если тебя и сожгут, то... старухой. Линии... они могут меняться... ну, в малом. Но не лгут. Ты будешь жить очень долго. И вот... у тебя... у тебя будут дети... больше одного.

Альвах поднял бровь.

— Это и раньше было на моей ладони?

Дочь кузнеца помедлила.

— Таких линий у мужчин не бывает, — медленно и несмело проговорила она. — Мужчина... у него не бывает детей. Дети бывают у... ну, у женщин. Значит... ой...

Роман понял сразу.

— Ты хочешь сказать... я буду долго жить, но навсегда останусь..?

Ладонь бывшего Инквизитора выскользнула из рук Бьенки. Альвах стиснул зубы. Его лицо, доселе ровное, приобрело злое, почти хищное выражение, внезапно напомнившее дочери кузнеца прежнего посланника Святейшего, который без колебаний взял ее под арест.

— Ты... ты не так... господин Марк! Послушай! Может... ну... мы не знаем. Может быть, там... ну... у тебя сейчас... не... один... ребенок? Тогда... после того, как они появятся на свет...

Голос Бьенки, которая внимательно и встревоженно следила за злым выражением на лице романа, сошел на нет. Не расслабляя черт, Альвах, тем не менее, неизвестно чему кивнул и прижал затылок к камню, прикрывая глаза.

— После того, как они появятся на свет, — он помедлил, не замечая смятенного взгляда девушки. — Благодарю, что избавила меня от сомнений. Ранее я колебался, но теперь... Теперь я знаю, что моя душа все равно уже проклята хаосом, которому я служил так долго, и... Знаю, как мне следует поступить, чтобы... чтобы раз и навсегда прекратить... это безумие и вернуть всему его привычный ход.

Ведьма тяжело дышала. На ее коротких курчавых волосах повисли сосульки пота. Пот укрывал гладкую кожу, блестел на шее, тысячами бисеринок дрожал на груди, срывался с маленьких сосков. Ведьма молчала, корчась на отлитых на сидении пыточного кресла шипах, лишь изредка вскидывая красивую, очерченную губу и показывая в злобно-мученическом оскале ровные белые зубы. Шипы постепенно разогревались от установленной под креслом жаровни, но палачи тщательно следили за тем, чтобы они не раскалялись добела. Допрашиваемая была в тягости и по недосмотру дознавателей могла сбросить плод. И тогда ее ждала легкая смерть от потери крови, что было недопустимо.

Старший следователь был недоволен и зол. Несмотря на юный возраст, ведьма оказалась хитра, изворотлива и — очень терпелива. Магия соблазнения, в которой ее обвиняли, давала право на применение пытки к самым чувствительным частям ее женского естества. Но, хотя палачи были изощрены настолько, насколько это было им дозволено, юная грешница обладала терпеливостью, которая больше приличествовала имперскому солдату, нежели молодой женщине. Старший потратил на нее более полутора месяцев — и за все это время ему не удалось ни запутать ее, ни склонить к повиновению.

Более того, чем дальше, тем все больше ведьма смущала его самого, Инквизитора первой степени, ибо она не молчала. Но и не отвечала на вопросы следствия. Перемежая стоны и вопли грязным романским сквернословием, ведьма отрывочно и сипло рассказывала о разделе мира, судьбах Светлого и Темной, возводя хулу на первого и оправдывая вторую. Впрочем, ведьма была одинаково непримирима по отношению к обоим и вину за случившееся делила строго поровну. Пока, наконец, по приказу Старшего ей не затыкали рот, или пока она сама не впадала в беспамятство, ведьма кричала о вине высших перед людьми, неком хаосе, который якобы положил начало разделу мира и великом обмане, в котором жили все, рожденные под солнцем Лея. Ее речи можно было бы посчитать бредом сумасшедшей или попыткой ввести в заблуждение следователя, если бы ведьма то и дело не перемежала слова цитатами из священных книг, а сами речи не были так ясны и грамотно построены. Изо дня в день, слушая одно и то же и невольно пытаясь выявить несоответствие в воплях арестованной, Старший только с досадой и ужасом убеждался в ее видимой правоте. Хотя это было невозможно, несоизмеримо неправильно. Того, о чем она говорила, просто не могло быть.

Но ведьма была очень убедительна.

А значит, опасна втройне. Ибо не было ничего опаснее, чем логически обоснованная греховодность.

Ведьма попеременно выдержала все испытания, кроме единственного и последнего — Железного цветка. Цветок применялся при обвинении в соблазнении и расцветал только введенный глубоко в женское естество. Вне всяких сомнений, разогретый до нужного жара, Цветок еще до раскрытия был способен развязать язык самым стойким. И возможно, именно Цветок заставил бы говорить сумасшедшую романскую ведьму Марику, которая даже будучи скованной по рукам и ногам кандалами с начертанными на них защитными рунами, продолжала смущать следователя своими прелестями. Но на пути применения этого средства опять стояла беременность обвиняемой. Железный цветок мог с большей долей вероятности заставить женщину сбросить уже зримо подросший плод. И тогда она избежала бы справедливого возмездия, в считанные часы скончавшись от потери крови. В то время как закон предписывал нераскаявшейся грешнице быть долго коптимой на медленном огне, дабы ее мучения уравновесили то зло, которое причиняла она в мире Светлого.

Кажется, железо под задом женщины сделалось достаточно горячо. Ведьма стонала и выгибалась, накалываясь на острые шипы, которые укрывали не только сидение, но и спинку, подлокотники, ножки и даже подножные опоры пыточного кресла. Все ее тело покрывали рваные, кровоточащие раны, но следователь уже знал — это ненадолго. Подлым колдовством, которое немыслимым образом проникало сквозь заслоны защитных рун и серебра, ведьма умела излечивать нанесенные ей увечья, избегая даже рубцов и шрамов. Обритая наголо, она также сумела отрастить волосы на целый палец чуть более чем за месяц, вновь смущая мужеские взгляды красотой своих тугих темных кудрей. И уже только этого хватило бы для вынесения обвинительного приговора. Однако для Инквизитора было делом чести, чтобы ведьма созналась сама. До сих пор ему удавалось выдавить из нее лишь страшные сказки о проникновении под солнце Лея некого злобного хаоса, и о потерянности для света душ всех Инквизиторов, которые будто бы служили ему.

— Добавить еще кирпич, — велел Инквизитор, видя, что притянутая за плечи, грудь, руки и ноги ведьма, несмотря на лежавшую на ее коленях тяжелую каменную глыбу, изо всех сил пытается привстать с поверхности раскалявшегося металла.

Палачи осознавали серьезность складывавшегося положения. Приказ следователя был исполнен незамедлительно. Притиснутая дополнительным весом ведьма издала тяжелый, грудной стон. Ее выпуклый живот напрягся, как и холмики на ногах. Она рванулась изо всех сил — и, не имея мочи сдерживаться, застонала в голос.

— Я снова спрашиваю тебя, — верно угадав нужный момент, в который раз вновь начал Инквизитор. — Какие чары ты использовала, чтобы обольстить принца Дагеддида? Из чего варила любовное зелье? Кто тебя научил? Кто тебе помогал?

Романская ведьма подняла на него зеленые глаза и по-мужски, презрительно сплюнула. Но тут же застонала вновь, выгибаясь на один бок.

— Как ты постигла премудрости волшбы? Кто тебя учил? С кем ты училась..?

— Да заткнись ты уже, cacator! — несмотря на то, что срывавшийся голос юной ведьмы был почти диким, он все равно звучал, подобно журчанию ручья, шелесту дождя и пению птиц. Воистину, эта женщина была рождена, чтобы соблазнять мужей и сбивать их с истинного пути. — Caenum, ты тупее es asinus Assuan! Лучше пусть меня скорей поджарят, чем тебя слушать! Caput tuum in ano est! (Да заткнись ты уже, засранец! Сволочь, ты тупее асского осла! И голова у тебя хуже задницы!)

Не выдерживая чудовищной боли, она закричала уже бессвязно. Инквизитор, который морщился от низвергнутого на него грязного потока отборных романских сквернословий и женского визга, мотнул головой старшему из палачей.

— Попробуйте масло. Подержим ее в кресле должное время. И... используйте тиски. Уложения не позволяют смешивать пытку, но тут особый случай.

Ведьма кричала, не переставая. Скворчащее под ней масло хорошо делало свое дело, наполняя воздух тяжким духом жареной плоти. Следователь выждал нужное время и подал знак. На дергавшуюся, как в припадке, женщину, вылилось ведро холодной воды, приводя ее в разум и резко остужая раскаленное кресло под ней.

Инквизитор подошел к бессильно опавшей на шипы юной грешнице и присел перед ней на колено, заглядывая в лицо.

— Ты можешь это прекратить, — проникновенно и с сочувствием в голосе проговорил он. — Ты здесь уже второй месяц и все упорствуешь в очевидном. Меж тем, твоя вина не подлежит сомнению. Второй наследник дома Дагеддидов — пленник Луны и не может вожделеть жен. Но ты признала сама, что тяжела от де-принца Седрика. Такого не могло случиться без сильного и мерзкого колдовства. Ты околдовала принца и понесла от него. Открой мне цель и способ. И я клянусь именем Светлого Лея, что сделаю все, дабы тебе присудили легкую смерть.

Обнаженная грудь юной ведьмы ходила ходуном, невольно привлекая взоры следователя. Женщина тяжело дышала, не поднимая глаз. Не было похоже, чтобы она собиралась отвечать.