Вирус разума

Позади них в лодке, поднявшись во весь рост, стоял мужчина, закутанный, несмотря на жару, в армейскую плащ-палатку. Лицо его было скрыто тенью от низко надвинутого капюшона. В руках он сжимал длинное весло, специально предназначенное для гребли стоя, на манер итальянских гондольеров или североамериканских индейцев. Впрочем, сама лодка ничуть не напоминала ни гондолу, ни каноэ. Обычная с виду плоскодонка, на которой гораздо удобнее было бы грести двумя веслами, сидя. Хотя, хозяин, как говорится, барин, и каким образом плавать на собственной лодке — это ему решать.

— Ну что, Дед, никак без дешевых эффектов обойтись не можешь?

— А я вам не Копперфильд, у меня на дорогие эффекты средствов не хватает, — добродушно хмыкнул в ответ мужчина и откинул капюшон. — Ну, здравствуй, Кирилл. С кем это ты в мои владения пожаловал?

На ребят смотрел старик, с седой, аккуратно постриженной, как у американского Санта Клауса, бородой, иссеченным морщинами лицом и на удивление молодыми, смеющимися глазами.

— Здравствуй, Афанасий Никитич, вот знакомься, студенты мои, — Кирилл обвел рукой свою компанию и представил: Валерий, Валентина, Оксана, Светлана, Олег и Лада.

— Лада? — он внимательно, посмотрел на Ладу, — красивое имя и редкое, по нынешним временам.

— А это хозяин здешних мест, Крапивин Афанасий Никитович.

— Ну что же, гости дорогие, — он еще раз осмотрел всю компанию, — выкать мне и по имени-отчеству величать не надо, я вам, чай, не учитель. Никитичем меня звать вам по возрасту не положено, а по сему, зовите-ка меня просто дедушкой — и вам, я думаю, так сподручней будет — и мне приятно.

Ребята согласно закивали, а Дед продолжил:

— Вот и ладушки. Дальнейшее знакомство продолжим на берегу. Прошу за мной, да не отставайте.

Его лодка споро и без видимых усилий со стороны кормчего заскользила по воде по направлению к правому, более высокому берегу. Кириллу с Валеркой пришлось изрядно потрудиться, чтобы не отстать. Конечно, в их лодках были пассажиры, но та уверенность и легкость, с какой старик управлялся со своим плавсредством, вызывали невольное уважение.

Лодки одна за другой причалили к мосткам, окруженным с трех сторон золотисто-желтыми цветками кубышек. Мостки, кстати, хоть и были сделаны основательно и с любовью, но размер их позволял комфортно причалить только одной лодке. Видимо, хозяин жил весьма уединенно, и гости здесь бывали редко. Подъем от озера к дому облегчался красивой деревянной лестницей с резными поручнями. Хозяин и его гости поднялись наверх и вошли в дом. Впрочем, сказать 'дом', это не сказать ничего. Это был не просто дом, а деревянный двухэтажный терем с крутой высокой крышей, крытой наслаивающимися друг на друга досками, украшенными на концах затейливой резьбой. Высокое крыльцо, ставни окон и наличники, весь фронтон крыши были также усыпаны деревянным кружевом. Казалось, что это и есть тот самый сказочный дворец царя Берендея из сказки 'Снегурочка' Александра Островского. Того и гляди, заиграет где-то свирель Леля и выскочит из дома навстречу ему веселая Снегурочка с подругами.

Мало кто знал, что вся эта красота была сделана руками Афанасия Никитовича. Кирилл как-то, застав его за вырезанием очередной деревянной завитушки, спросил:

— Скажи мне, Дед, вот ты — великий маг и волшебник. Неужели не можешь сотворить заклинание и создать дом такой, какой тебе захочется?

— Могу, конечно, только знаешь, Кирилл, деланье чего-то своими руками — это тоже своего рода магия, одна из самых первых ее ступеней. И вы, люди, ей неплохо владеете, просто она для вас привычна, и вы воспринимаете ее к нечто обыденное и простое. Я, конечно, мог бы в одночасье сотворить дом таким, каким хочется, но я получаю удовольствие от того, что делаю руками. Это как пианист-виртуоз, когда его никто не слышит, вдруг берет и играет 'Чижика-Пыжика' одним пальцем.

Вечером, сидя у костра и прихлебывая горячий чай, заваренный Дедом, на каких-то одному ему ведомых травах, ребята слушали его истории и готовы были, казалось, слушать их до бесконечности. Истории были разные и иногда заворачивали уж совсем в неожиданную сторону.

— Эх, хорошо-то как! — Валерка протянул руки к огню, полюбовался, как светятся пальцы в отблесках пламени, и продолжил:

— Вот так бы сидел всю жизнь у костра и смотрел.

-Ты, Валерка, у нас лентяй известный, — засмеялась Валентина.

— Я не лентяй, я по натуре созерцатель.

— Ха, созерцатель, тоже мне отмазка.

— Между прочим, в созерцании нет ничего плохого, — выступил на защиту Валерки Дед. — Наиболее, выражаясь вашим языком, продвинутые религиозные практики в той или иной степени стремятся к состоянию созерцания, считая, что именно созерцание максимально способствует обретению гармонии и приближает к богу.

— Простите, но, по-моему, всемогущество бога плохо сочетается с созерцанием, то есть ничегонеделаньем.

— Отнюдь. Как ни парадоксально, но именно во всемогуществе скрыта главная, с точки зрения человека, слабость бога. Два ребенка дерутся из-за конфеты. Ситуация полностью в твоей власти. Что делать? Взять конфету у одного и отдать другому? Тогда обидится первый. Отобрать у них предмет спора — обидятся оба?

— Взять конфету и поделить между ними поровну.

— Хорошее решение, с твоей колокольни, но они, мало того, что хотят целую конфету, так еще и чтобы у другого конфеты непременно не было.

— Что же делать?

— Да ничего. Плюнуть на обоих и отойти в сторону. Пусть сами разбираются. Имея возможность принять любое из предлагаемых равносильных решений, невозможно сделать определенный выбор без того, чтобы не встать на чью-либо сторону.

— Точно! — встрепенулся Олег. — С точки зрения физики, если два вектора силы направлены в противоположных направлениях, то величина суммарной силы равна нулю. И даже если таких векторов бесконечное множество, то результат все равно равен нулю.

— Молодец. Именно поэтому силе, не способной принять конкретное решение, чтобы произвести какое-либо действие, остается одно — созерцать. Наблюдение за событиями и полное невмешательство в них при наличии абсолютной власти изменить их ход по своему усмотрению — вот формула божественности.

— Но ведь бывают ситуации, когда нельзя не вмешаться.

— Поэтому ты не Бог, а Человек. Вмешивайся на здоровье. Принимать решения и действовать — это привилегия человека, отданная ему Богом. Но уж и отвечать за свои поступки по полной — это тоже судьба человека. Человек тем и отличается от других представителей живого мира, что способен на Поступок. Именно так с большой буквы — Поступок. Когда все твое естество кричит: 'не делай этого!', инстинкт самосохранения вопит: 'берегись!', разум понимает, что это приведет к смерти, а ты знаешь, что нужно сделать так и не иначе, и делаешь это. Самопожертвование — вот смысл жизни настоящего человека. Зверь превратился в человека не тогда, когда взял в руки палку, а тогда, когда подставил под эту палку свою голову, чтобы спасти другую. Превращение одного вида в другой есть результат, прежде всего, качественного нравственного изменения в душе, информационной матрице живого существа. Если хотите, сбой программы. Животные нынешние на это не способны. Вы скажете, что известны случаи, когда и животные шли на подобные поступки. Да, но это исключение из правил, лишь подтверждающее правило. В эти мгновения животное находится в полушаге от того, чтобы превратиться в человека. Но природа мудра и дважды на одни и те же грабли не наступает. Поэтому в наше время нет первобытных людей. Хотя и тут бывают свои исключения: и тогда на свет появляются истории про оборотней, снежных людей и так далее. Человечество — это ошибка природы, болезнь, вызванная вирусом, сбой программы, спровоцированный, возможно, создателем для каких-то одному ему известных целей. Природа, кажется, постепенно исправляет свою ошибку. Один ученый доказал, изучая антропометрические параметры людей, что в настоящий момент происходит деволюция, то есть процесс обратного превращения человека в животное.

— Что-то мне как-то не греет обратно в обезьяну превращаться, — пробормотал себе под нос Валерка.

— Успокойся, дорогой, погладила его как маленького по голове Света, — деволюция, как и эволюция — процесс не быстрый, не одно поколение смениться успеет.

— Да и человек вполне способен погубить себя и планету в целом задолго до того, как природа себя от него излечит.

— Это точно, список исчезающих животных и растений пополняется ежегодно. И это прямой результат деятельности человека, — внесла свой вклад в разговор Лада. — Это я вам как будущий эколог говорю.

— Братцы, я вывел формулу национальной идеи русского народа! — Валерка секунду подумал и продолжил:

— Нам работу любую давай: камни таскать, раствор месить, бревна пилить — лишь бы лежа.

— Кто только не шутил над русской национальной идеей. Вот и Валерочка наш сподобился, — Валя посмотрела на него с легкой укоризной.

— Ничего, Валюша, русский народ насмешек не боится, это народ особенный, я бы даже сказал, избранный.

— Это, дедушка, нацизм называется, — Олег хитро посмотрел на деда.

— Нет, дорогой, нацизм — это когда нацию считают избранной повелевать Землей, а русский народ избран отвечать за Землю.

— А кем избран, дедушка, Богом?

— Может и Богом, может, — судьбой. Это кто как понимает.

— Значит православие — самая правильная религия.

— Религии, деточка, придумывают одни люди для того, чтобы управлять другими людьми. И не важно, христианство это, ислам или язычество.

— Получается, Бога нет?

— Седобородого старичка на облаке, хихикающего над нашими потугами напрасными, — нет. Бог — он везде, он в каждом из нас, и зовут его совесть. Он все видит, все знает и все может. Вот только право принятия решений отдано людям. Куда повернет человек, в сторону добра или в сторону зла, ему решать, человеку. И если при этом совесть его спокойна, значит дело его Богу угодно. И жить по-божески значит жить в ладах с совестью.

Разговоры затянулись до глубокой ночи, однако наступил момент, когда Кирилл обнаружил, что у костра остались только он, Лада и Дед. Остальные, видимо, утомленные впечатлениями, постепенно перебрались в дом, где Дед приготовил для них две комнаты.

— Ну, что, Кирилл, поди-ка проверь, как там твои ребятки устроились, а мы пока с Ладушкой потолкуем.

Кирилл ободряюще улыбнулся растерявшейся Ладе и пошел в дом. Он примерно представлял себе, о чем будет их разговор. Потом, если Лада захочет, сама ему все расскажет. Кирилл вдруг вспомнил, как лет десять назад он сам впервые вот так же разговаривал с Дедом. Интересно будет сравнить впечатления.

* * *

Впрочем, первое, заочное, знакомство с Дедом, состоялось не десять лет назад, а гораздо раньше, еще во времена учебы в школе...

-Здравствуй, Кирилл, — голос был мужской, низкий, с легкой хрипотцой, которая его совершенно не портила. Кирилл, со своим постоянно срывающимся в фальцет баском шестнадцатилетнего юноши, всегда мечтал иметь такой голос и завидовал жутко его обладателям. Ему казалось, что подобного рода голос воплощает в себе ум, силу, мужественность и в тоже время доброту сильного, уверенного в себе человека. Именно таким голосом Кирилл разговаривал в своих мечтах, когда был крутым парнем, регулярно спасающим если уж не весь мир, то какую-нибудь очередную красотку.

— Ну-ну. Успокойся, детка. Все позади. Я с тобой, и теперь все будет хорошо, — ворковал он, поглаживая по головке всхлипывающую у него на плече красавицу. Спасенная успокаивается и в порыве непреодолимой благодарности сливается со спасителем в страстном поцелуе. Дальше этого фантазия Кирилла не шла. Он просто не очень хорошо себе представлял, что нужно делать дальше. Нет, конечно, теоретически он знал, что и как. Но с практикой дело обстояло гораздо сложнее. Мальчик он был домашний, из благополучной интеллигентной семьи, проживающей в маленьком провинциальном городке. Телевидение тогда, а дело было в 1981 году, по нынешним меркам было просто пуританским — секса, как известно, в СССР в то время не было. Так что все сексуальное образование Кирилла ограничивалось рассказами друзей-приятелей и библиотекой отца, включавшей в себя двести томов 'Библиотеки Всемирной Литературы'. Кирилл как парень умный к рассказам друзей относился скептически, сам трепаться умел не хуже, так что в качестве источника знаний оставались книги. Еще Горький сказал: 'Любите книгу — источник знаний'. А уж каких знаний кто ищет — это дело индивидуальное. Кирилла в данный период интересовали приключения, фантастика и секс. Секс не такой, как сейчас, откровенный и неприкрытый, а скорее, скромная эротика, состоящая из намеков и полутонов. Он, понятно, не отказался бы и от более откровенной информации, ну да где же ее было взять в то время в маленьком провинциальном городке. Вот и пришлось Кириллу поневоле приобщаться к классике мировой литературы. Так в легкой эротической дымке были прочитаны Куприн, Мопассан, Боккаччо, Шолохов и многие другие великие искусители молодых неокрепших душ. Эротики у классиков было в достатке, но была она вся какая-то романтично расплывчатая и неконкретная. С одной стороны, это, естественно, не устраивало перегруженный гормональным бунтом мозг молодого человека, с другой, — развивало и без того не слабую фантазию Кирилла. Как сказал А.С. Пушкин:

— Под черным вдовьем покрывалом

Чуть узенькую пятку я заметил.

— Довольно с вас. У вас воображенье

В минуту дорисует остальное;

Оно у нас проворней живописца,

Вам все равно с чего бы ни начать,

С бровей ли, с ног ли.

При всех своих неплохих внешних данных: рост, спортивная фигура (Кирилл серьезно занимался легкой атлетикой), лицо, не самое страшное в классе, — в общении с противоположным полом он был тих, скромен и даже застенчив. Все менялось радикально лишь в мечтах и во сне.

В этот раз ему снилась Ленка Скворцова из параллельного 10 'А'. На ней было короткое платье из легкой почти прозрачной материи, казалось, призванной не скрывать хозяйку, а наоборот, притягивать к ней нескромные взгляды. Ветерок игриво трепал подол, пытаясь открыть и без того почти открытые ноги. Казалось, еще чуть-чуть, и он переступит невидимую границу и обнажит запретное жаждущему взгляду. Кирилл постоянно ловил себя на том, что, разговаривая с Ленкой, он не отводит взгляда от ее ног. Впрочем, подругу это ничуть не беспокоило, а совсем даже наоборот.

И вот ее руки в его руках, тела настолько близко, что почти касаются друг друга, губы жаждут поцелуя...

А тут вдруг это:

— Здравствуй, Кирилл...

Кирилл оборачивается — никого. Он оборачивается к Ленке — та естественно тут же растаяла в сумрачной дымке, не преминув скривить на прощанье пренебрежительную физиономию, означавшую видимо: 'Дурак ты, Кононов, о чем только думаешь?'.

А о чем тут думать, если к тебе в твой собственный сон влезает кто-то посторонний, да ладно бы, просто подсматривает, так нет, побеседовать с тобой норовит.