Гуда

— А мои ж вы Ганусечка и Марусечка! — поднял мешалки счастливый дурак.

— Нет, — сказал Яцек, — их зовут не так.

— А как? — насторожился Гуда.

— Эльжбета и Матильда, — смеялся Яцек.

— Нет, ты неправду говоришь. Может, и я ошибаюсь, но им нравится Гануся и Маруся, а не Эльжбетка и Мотильдя.

— Ты их перепутал, Гуда! Вот эта Гануся, а эта — Маруся, — не отставал Яцек. Он был недобрый.

— Я не мог перепутать мои ложки, — упёрся дурак.

И, всем на удивление, как ни пытались сбить его с толку, меняя ложки местами, он их различал.

— Гануся и Маруся росли рядом, но по отдельности, — сказал Гуда солдатам.

А дед с возка каждый раз подтверждал его правоту, пристально разглядывая ложки, и объяснял, что, действительно, человек правду говорит: одна ложка сделана из одной липы, а вторая — из другой, и оба дерева росли рядом на хуторе Васильки, что за Тиселем.

С этого дня Маруся и Гануся поселились в лагере войска Литовского, и польный писарь* пан Волович, когда дошёл до него слух о липовых подружках Гуды, язвил, что пора бы внести их в общий список.

* * *

— Как-то, ближе к вечеру, сотник Игнатий Лыщинский заглянул в гости к замковой кашеварке Христине.

Нет, это я неправильно сказал: дядька Игнатий был человек серьёзный и шел не в гости, а по делу. И совсем не к тётке Христине, и вообще не к тётке, а к полковому начальству. Но иногда получается: соберёшься в одно место, а оказываешься немножко в другом. С вами разве такое не случалось?

Сотник, конечно, как человек серьёзный, был крайне удивлён предприимчивости собственных ног. Теперь, сидя в просторной кухне, он изучал свои доселе совершенно послушные сапоги, шагнувшие через порог навстречу великолепной Христине.

Куда бы ни ступила Христина, на полшага впереди шла слава о её ратных подвигах, и слава эта гремела на всю округу. Кухарка ловко командовала не только горшками, но и знала все боевые приемы с ухватом. А для ближнего боя у пани Христины под рукой всегда лежала крепкая колотушка.

Но ведь и полководцы иногда принимают гостей?

Так думал сотник Лыщинский, сидя на табурете. И успевал потихоньку разглядывать пленительные формы тётки Христины.

Речицкая земля хорошо постаралась, создав такое совершенство по образу своему и подобию. Христина была устойчива, как корабль с хорошим балластом, и кругла именно в тех местах, которые приятны мужскому взору. Игнатий Лыщинский дивился, глядя в тыл этой удивительной особе, пока кашеварка поворачивалась у печи. И даже время от времени терял нить разговора...

В точности то же самое сейчас происходило ещё с одним удальцом: в руках Христины млел от предчувствия небывалого почтенный петух. Игнатий ревнивым взором следил за соперником, которого не выпускала из объятий кухарка. А Христина между делом ловко связала потерянную нить разговора, и два нахохлившихся мужчины — один пока ещё в перьях, другой не имевший перьев, но с остатками тёмного пуха и там и тут, — услышали нечто, сказанное решительно и небрежно:

— Мужиков — как скворцов!

Лыщинский затаил дыхание. Липкое подозрение, которое не в силах пережить ни один мужчина, сдавило ему горло.

В полном согласии с Лыщинским перестал дышать и петух: ему сильно-таки пережала шею эта чертовка!

А Христина продолжала:

— То есть, я вот рассуждаю, мужчин много: Корона, Княжество, ещё Украина, а я — одна! И потому должна блюсти себя, пане Лыщинский. И пусть говорят, что я сварливая и злая, только бы не отирались тут всякие! — и показала, что будет тому, кто посмеет покуситься на единственную в трёх землях женщину — рубанула огромным ножом петуху поперёк шеи.

Я вам скажу по секрету: никогда-никогда ни одна речь полководца не производила на сотника Лыщинского такое сильное впечатление! Игнатий подумал, что, пожелай эта пани стать во главе конфедерации*, он первый рванёт под её знамёна.

*Маркитанты — сопровождавшие войско торговцы

*"...отбивавших ритм для солдат-копачей" — массовые работы на строительстве городских укреплений проводились очень организованно и сопровождались музыкальным аккомпанементом барабанов, в то время называвшихся бубнами.

* Польный писарь Княжества Литовского вёл учёт количества людей в войске.

*Конфедерация — мятежная регулярная армия, избравшая себе новых военачальников

* * *

Рассказ пятый: какой-то неизвестный скучный умник долго и нудно описывает строительство новых укреплений. Ни один Гуда не выдержит такой тягомотины, лучше перелистать сразу.

Вокруг Речицы кипела работа.

Руководствуясь золотым правилом, которое говорило о том, что солдату труд — мать, а безделье — мачеха, командование Войска Литовского, из искреннего побуждения не осиротить семь тысяч мужчин, распорядилось укрепить ставку по чертежам немецких учёных людей.

Свозить лес в невиданных количествах и строить крепость начали зимой.

Один солдат признался своему сотнику, что приступили к работам в очень неудачное время. По мнению человека, надо было повременить до старой луны, а ещё лучше, до особого благоприятного дня. Но сотник, покивав головой, оставил это: работы закипели и их уже не остановить. И старый солдат из татар, издавна понимавших кое-что в указаниях звёзд, молвил, покачав головой:

— Ай, нехорошо начали, ай, как бы ни пошло всё прахом!

Весной над Речицей поднялись пять новых башен Верхнего замка.

Теперь башни — в отличие от дедовских, квадратных, — стали восьмиугольные, крытые восьмигранными шатрами-крышами с жестяными ветрениками на тонких стержнях.

Возвели новые городни*, украсив их крытой галереей с точёными столбиками-опорами. По галерее можно было обойти весь замок по кругу, проходя сквозь башни на уровне второго яруса. В центре крепости поставили новый дом для собраний, в нижнем его этаже расположились панская кухня и другие службы.

Внутри городен не забыли устроить несколько потребных каморок*.

Начинаясь наверху у двери, прорубленной в толще северной крепостной стены, вниз по крутому обрыву к днепровской пристани протянулась новая ступенчатая лестница с перилами.

Мост, ведущий в крепость, был ещё годен, но, по совету учёных немцев, опоры под ним установили на подрубах: стоит выбить клинья в некоторых местах, и мост обрушится вниз. Часть моста, как и в старые времена, поднималась на цепях, закрывая въезд в башню. Когда закончили работы и удалили строителей из обновлённого замка, начали копать рулю*. Для этой особой работы доставили людей из Рогачёвской крепости, где стоял полк Винцента Гасевского. Не потому, что не было своих мастеров, а ради сохранения дела в тайне; уедут солдаты, и с ними уедет секрет речицкого подземного хода. А война не щадит людей и, значит, затеряются, раздробятся подробности. Так приказал Януш Радзивил, у которого уже тогда были особые планы насчёт молодого Гасевского* и его полка.

Копали рулю осторожно, маскируя работы во время вынужденных перерывов, и закончена она была лишь через полгода, к концу лета, причём доделывать пришлось другим.

Вскоре с высоты нового Верхнего замка полковники осматривали второй пояс укреплений: Нижний замок. Четырнадцать сторожевых башен, соединённые острожной стеной, как чётки, легли полукругом, надёжно закрывая от неприятеля речицкий посад.

Тут надо сказать, что, когда казаки Пакусина сидели в Речице, они разнесли монастырь доминиканцев, стоявший рядом с крепостью. И потому войско Литовское первым делом восстановило монастырский костёл. Для этого храма шестнадцать лет назад речицкий староста Александр Слушка* привозил дойлидов* из Гродно. В войске было немало солдат римской веры, божий храм отстроили быстро, и теперь деревянная звонница костёла под острой вытянутой крышей гордо втыкалась в небо жестяным шпилем.

Но больше всего работ было на городском валу.

Польный гетман Януш Радзивилл, объехавший Европу и понимавший в военной науке, указал возвести третью линию обороны из земляных валов и бастионов для полевой артиллерии. Этого требовала безопасность города, замкнувшего казакам дорогу во внутренние земли Великого Княжества. Пламя казацкого восстания, пылавшее на землях Украины и кровавыми языками достигавшее Речицы, должно было погаснуть на её обширных валах и под новыми стенами.

Вот выбраны были "заведовцы коло реставрования валу" — 12 главных распорядителей работ. Их заботой стала заготовка строительных материалов: брёвен, досок, дора, гонта, хвороста, дерна, кирпича, извести, песка, гравия, скоб. Они отвечали за готовность инструментов: рыдлей, заступов, тачек, кошей. Этим достойным людям приходилось держать в уме всех работников: копачей, дойлидов, резчиков дёрна и его отвозчиков — фурманов, грабарей, поденщиков, и не забывать о самых главных виновниках затеянного дела, валмейстерах — немецких военных планировщиках.

Впрочем, башковитые немцы, пользуясь силой незаурядного ума, не давали забыть о себе даже на минуту.

Распорядителям было не спрятаться от них нигде.

Валмейстер тащился следом, сетуя на то, что солдат-белорусец* не так тычет лопатой в землю и, следовательно, только наследники герр распорядителя имеют надежду увидеть земляные бастионы законченными.

Жаловались на людей из рейтарской сотни, притворившихся, будто не понимают ни немецкого, ни польского. Они исказили разметку так, что кружной ров наверняка получится прямым, протянется от Речицы до Хельвеции*, и рейтары* ночами будут по этому рву запросто гулять к девушкам в родные края и обратно.

Так что двенадцати распорядителям работ некогда скучать.

Чего стоило одно только расписывание карток* на каждый день!

Картку выписывали каждому десятнику, что упорядочивало работы, и не было простоев и суеты. За ходом работ присматривали сотники, десятники, вахмистеры.

В мирное время, если городу стукнула блажь подновить свой вал, магистрат, как правило, нанимал дополнительно за определённую плату поденщиков, выполнявших самую грязную работу. Они нарезали и укладывали дёрн, затачивали колья "для прибияня дерну". Но время сейчас было настолько немирное, что магистрат в городе отсутствовал, как, впрочем, и сами горожане, которым не понравилось соседство с казаками, ранее занявшими Речицу. Они разбежались кто куда, если умудрились остаться живы. А теперь не прочь бы вернуться, но жолнеры так плотно обсели маленький город, что между ними было уже не прошиться. Приходилось, ютясь у родни по сёлам, выжидать.

А солдатам пришлось выполнять тяжёлую и грязную работу самим.

И невозможно было отказаться!

Дело в том, что с утра и до вечера, с перерывом на полуденные часы, на каждом участке ходил с барабаном добыш и бубнил*, бубнил для своей сотни, задавая ритм работы. Уж таков был дедовский обычай — работать под музыку. И у каждого белорусца при звуках барабана руки сами начинали сгибаться и разгибаться с нужной скоростью, согласно с руками других работников.

Вы хотите отсидеться где-нибудь в холодке, но не тут-то было! Вы дёргаетесь, наклоняете и выпрямляете спину, ваши ладони требуют лопату, и вы понимаете, что теперь придётся, приплясывая и шевеля неутомимыми руками, вернуться в ряды работников — иначе всё равно не будет покоя.

Вы думаете, не попроситься ли к фурманам, отвозящим дёрн? Да, они трудятся без барабанного боя, но также имеют собственных десятников и отдельные бригады. Дёрн нарезают специальные резчики. Каждая дернина определённого размера, поскольку на подводу-фурманку грузят по 20 штук, ни больше, ни меньше...

В общем, дело в целом отработано давным-давно, и потому движется к своему завершению. Скоро Речица окажется под надёжной защитой: длинный вал и ров окружат город, а с одиннадцати высоких бастионов полевая артиллерия нацелит стволы в сторону неприятеля.

*Городни - широкие оборонительные стены, сложенные из нескольких рядов брёвен

*Потребная каморка - уборная

*Руля — подземный ход к воде. Имелся во многих замках даже при наличии колодца. Часто рулю обмуровывали — укрепляли кирпичной кладкой. Не всегда руля была на глубине: её могли устроить неглубоко под поверхностью и вывести на склон. Работы выполнялись в тайне, вход тщательно маскировали нарезанными пластами дёрна.

*Гасевский Винцент — см. стр 71 приложение "О героях повести"

*Слушка Александр — см. стр 72 приложение "О героях повести"

*Дойлиды (бел.) — зодчие

*Белорусцы — в описываемый период так начинают называть православное население Великого княжества, проживавшее, в основном, на землях вдоль Днепра, Сожа, Припяти. Слово зафиксировано в письмах середины XVII века, но ещё не закрепилось в языке официальных документов.

*Хельвеция — Швейцария

*Рейтары — тяжёлая конница (конники в защитных доспехах с аркебузами), в основном иностранцы.

*"Картка" — извещение о сроках, характере и объёме работ.

*Добыш бубнил (стар. бел.) — барабанщик выбивал дробь

* * *

Рассказ шестой: об устройстве человека и пушки, о распорядительных Ганне и Марьяне и о том, о чём можно только догадываться.

Всю весну мои друзья-солдаты торопились справиться с направой валов, чтобы к приезду гетмана Радзивилла показать обновку. И я не мог оставаться в стороне. Тем более у Крышто прорезался зверский аппетит, а мне, проворному хлопцу, с разных сторон понемногу перепадало съестного. Тётки замковые кашеварки часто говорили:

— На, держи, Гуда, кусок! На тебя глядя, наш пан скажет, что мы крадём харчи и потому не можем откормить одного хлопца-доходягу. И надо же было уродиться на свет таким удилищем?! Куда пошёл? Сложи свои звонкие мослы на лаву; а вот эти кости, которые у нормальных людей называются руки, пусть берут ложку, и ешь, чтоб тебе!

Так что для меня каждый день был днём Миколы Вешнего*.

— Мне вредно много есть, — отвечал я добрым кашеваркам, — вы же знаете, как про меня говорят солдаты: Гуда парень простой. Это значит, тётечки, что я очень просто устроен внутри, примерно как пушка. Но если запихать в меня сверху, то выстреливает с обратного конца. Поэтому лучше мне взять кашу с собой в черепке, а хлебец я положу за пазушку.

И кашеварки, укоризненно качая головами, соглашались. Они были военные тётки и хорошо знали устройство пушки.

А я нёс добычу тому, кто был сложно устроен внутри, и Крыштофор мог без вреда для здоровья копить сухари для другого, ещё более замысловатого тела с ласковыми глазками, прострелившими сердце молодого драгуна.

Сейчас я вышел помогать копачам.

Мои ложки в последнее время стали беспокойны: я прилаживал их под рубахой и так, и эдак. Солдаты смеялись и спрашивали, не растёт ли у меня хвост? А это ложки перемещались на поясницу и удерживались лишь благодаря пояску. Я поразмыслил и понял: ложкам не хочется сидеть без дела, когда все заняты. И я достал их, воткнул в землю и приказал наблюдать за ходом работ. Мои красавицы гордо стояли на вершине земляной кучи. Крыштофор первый спросил у ложек разрешения отойти, и теперь любой солдат подходил, кланялся и отчитывался ложкам. Ганна и Марьяна никому не сказали против, и все были довольны друг другом. Я заметил валмейстеру, что именно так и надо обращаться с людьми.