Нейросеть - гл. 11 и далее

В первые секунды мало кто понял, что произошло на экране трансляции, когда кувырнулось изображение с посадочной платформы, а автоматическая камера со стороны маховика показала быстро проваливающуюся назад и вниз трапецию, обмотанную ярко вспыхивающую солнечными зайчиками нитью.

— Обрыв! — хрипло выдавил кто-то в гостинной. Все застыли.

Потом всё вспоминалось почему-то не потоком последовательных событий, а яркими отрывками-клипами по несколько секунд.

Заполошный визг корреспондента в прямом эфире: — Ужас! Ужас!!! Какой кошмар!!! Какая страшная катастрофа! Там же дети!!! Гениальнейшие дети!!! Надежда нашей науки! Там любимцы всей страны, талантливейшие артисты! Боже, когда закончится весь этот ад! Какой кошмар будет следующим! Кто нам скажет! Когда нам броситься на землю, где спрятаться, где залечь?! Когда выпрыгнуть с парашютом из горящего самолёта?

Подъёмник с челноком, пойманным внутри был оплетён снаружи обрывком транспортной нити, хлестнувшей, как кнут, за счёт силы упругости.

— Господи! Я представляю какой ужас сейчас у несчастных, закупоренные в челноке!!! В последний момент внезапно сменили пилота на нового с позывным "Бес"!!! Какой плохой знак!... — блажил властитель экрана.

На несколько мгновений передача прервалась, а когда возобновилась, то вместо истеричного корреспондента появился худощавый, хладнокровный почти до бесстрастрости офицер в чёрной с золотым форме Космосоюза.

— Я заместитель руководителя ЦУПа от Космосоюза Николай Соболевский. По моему приказу охрана прервала передачу, когда корреспондент устроил истерику в прямом эфире и стал распространять массовую панику. Паникёр — хуже предателя. Истериками и паникой делу помочь нельзя, а в космосе запаниковать значит гарантированно убить шансы на спасение людей. Пока катастрофы не случилось, только что произошла авария, превратится ли она в катастрофу зависит от многих факторов, в том числе и от наших действий. Прямую передачу буду вести я, потому что в курсе, что будет делаться по инструкции, моя специализация — орбита и дальше, сейчас работают мои коллеги из России и Океанийского Союза, они местные, мне лучше не лезть под руку, если потребуется моя помощь, они позовут.

Соболевский сделал паузу и повернулся к экран во всю стену: у нас прямая трансляция об аварии, родственники и близкие пассажиров челнока могут связаться со мной через Нейросеть напрямую. Я отвечу на вопросы прямо здесь.

— Причины обрыва пока непонятны, трос, состоящий из трёх канатов, не может оборваться мгновенно, если не нарушена технология изготовления. Единственный обрыв, который был это при испытаниях ещё на лёгких челноках пять лет назад, пилотировал тогда, кстати, орбитальный лётчик-испытатель Григоладзе. Он тогда сумел посадить повреждённый челнок. Можно сказать, что он единственный человек на планете, имеющий такой опыт. Обрыв — это очень опасно, но авария вовсе не обязательно должна закончиться катастрофой, это очевидно из первого случая.

На экране появился текстовый вопрос: : — Почему сейчас полетел именно Григоладзе, срочно заменив назначенного пилота?

Соболевский ответил, даже не сделав секундной паузы: — Потому что сетевой анализ показал повышенный риск ближайших полётов, российская сторона отказалась их приостановить, тогда группа, отвечающая за контроль над рисками предложила как одно из решений отправлять наиболее опытных и подготовленных пилотов. Бесо, по мнению многих, лучший пилот планеты, он сам предложил себя на первую замену. Если кто и может спасти сейчас челнок, то это он.

Кувыркающаяся платформа быстро уменьшалась на экране, её охватило пламя и через несколько секунд стал виден только изогнутый край Земли с ослепительным диском поднимающегося Солнца.

— Платформа набрала скорость при падении и вошла в более плотные слои, сформировался плазменный кокон, радиолокационное наведение пока крайне затруднено, визуальный контакт с роботами-аэростатами и спутниками потерян. Почему? Да вы правы, у оптики отличное разрешение и с орбиты можно разглядеть человека, но угол зрения такой оптики очень мал, когда применяются широкооугольные объективы, их разрешение мало. Траектория платформы труднопредсказуема, поэтому потребуется некоторое время, чтобы найти её.

— Спрашивают, какие принимаются меры? Отвечаю: связь с платформой потеряна, сама платформа пока не видна, сейчас вычисляются районы, где может быть челнок и его пытаются обнаружить с Земли, орбиты и воздуха. В воздух подняты самолёты разведки и высотные истребители. В направлении возможных траекторий на земле спасательные службы подняты по тревоге и готовятся выйти в район возможного падения или приземления.

— Почему с Космопорта не поднялись спасательные самолёты? Потому что они пока не знают куда лететь, а скорость падающего челнока гиперзвуковая. Экранопланы, способные приземлиться практически где угодно, летят на дозвуковой скорости, а для сверхзвуковых самолётов нужна серьёзная взлётная полоса. Паника и метания здесь только повредят. Да, не сомневайтесь, сейчас просчитываются разные варианты, сценарии были проработаны заранее, но реальность, естественно, вносит серьёзные коррективы.

Сотни миллионов людей прилипли к головизорам, ловя каждое слово. Появилась охваченная пламенем платформа, летевшая широкой частью вниз, она уже не кувыркалась, а быстро крутилась вдоль оси движения. Отваливались какие-то куски.

Платформа обнаружена, — спокойно продолжал Ковальский, — она спланирована таким образом, что в случае падения ведёт себя как спускаемый по баллистической траектории аппарат — широкой частью, то есть экраном вперёд, тормозя таким образом об атмосферу.

— Испытывают ли люди в челноке смертельный ужас? Могу твёрдо сказать, что нет. Из-за перегрузок, возникших при вращении и дезориентации вестибюлярного аппарата, неподготовленные космические туристы должны потерять сознание. Экипаж отлично подготовлен, при таких перегрузках ожидается, что пилоты, меньшей мере, частично дееспособны, то есть должны делать своё дело, а не предаваться эмоциям. Судя по всему, экипаж активен, он пытается выдвинуть стабилизирующие пластины, чтобы замедлить вращение. Платформа повреждена, пластины выдвинуты только частично. Экипаж грамотно использовал платформу, чтобы остановить кувыркание. В кострукции платформы заложены пиропатроны, чтобы разрушить её и освободить челнок, если он там застрянет. Если бы это было сделано слишком рано, то самолёт, кувыркаясь вошедший на такой скорости в плотные слои, был бы, скорее всего, разрушен.

— Да, вы правы, скорость заметно уменьшается, плазменный кокон должен скоро исчезнуть... Вот это случилось. Связи по-прежнему нет, видимо, повреждены внешние антенны. Как только сверхзвуковым самолётам или дронам удастся сблизиться с ребятами, связь должна появиться. Появившеся пламя — это включённые на слабую тягую двигатели, пока не ясно что пытается сделать экипаж. Может быть они пытаются пережечь обмотавший их трос потому что не уверены, что пиропатронов будет достаточно?

— Да, именно так, ответил Соболевский на чей-то вопрос, — на челноке находится бак с топливом. Да, это представляет угрозу. В принципе, бак может быть отстрелен, но тогда челнок останется только с небольшим запасом топлива для корректировочных двигателей. Решение тут за экипажем, идеального решения в такой ситуации нет.

— Смотрите! — в голосе Ковалевского появилась какая-то эмоция, — подорваны пиропатроны. Платформа разрушена. Они отстрелили бак с топливом. Сделано грамотно, бак ушёл в сторону, противоположную вращению и по закону сохранения импульса заметно уменьшил вращение. Вот пламя корректировочных двигателей! Вращение остановлено! Судя по всему, топлива осталось очень мало. Если самолёт будет лететь так же, то он приземлится или упадёт где-то в Северном Казахстане или даже в Западной Сибири. Службы по направлению полёта готовятся к выдвижению — медики, спасатели, пожарные и прочие. Бак скоро самоликвидируется, чтобы не превратиться в падающую бомбу.

— Нет, самолёт-госпиталь с нашего космодрома не сможет в необходимое время догнать челнок. Самолёт-госпиталь с Байконура уже в воздухе, но его скорость намного меньше, чем челнока.

— Челнок начинает крениться на левый борт, похоже, они делают манёвр. Да, это действительно манёвр, вот они выравниваются, планируют почти горизонтально... Они рикошетят от плотных слоёв атмосферы как плоский камешек от воды! Облегчённый челнок теперь может делать большие прыжки. Теперь понятно, что они хотят сделать — они сделают ещё серию таких прыжков и постараются развернуться на 180 градусов. Я вижу расчёты ребят с ЦУПа, да — челнок теоретически может вернуться назад. Нет, на Байконур он сесть не сможет, слишком велика скорость. Они будут гасить скорость, возвращаясь домой. Ну и Бесо!

Ожидание казалось бесконечной мукой. Соболевский говорил какие-то интересные детали, рассказывал про суть манёвров, несколько раз включали радиоконтакт с челнока. Уже было очевидно, что он не дотянет ни до космодрома, ни до больших взлётных полос. Обычно эмоциональный Григоладзе бесстрастно сообщил, что попытаются совершить аварийную посадку на воду в Калмыкии на каскаде новых прудов, бак отстрелили потому что сопла главных движков повреждены и не выдержат большой нагрузки. Снижение идёт слишком быстро, топлива почти нет, впрочем толку от корректировочных двигателей немного. Планер челнока повреждён, опасная вибрация усиливается, садиться надо как можно скорее.

Из-за большой скорости приводниться на первый пруд не удалось, челнок "скозлил", то есть неконтролируемо подпрыгнул, перескочил второй пруд, и не смог полностью вписаться в третий, выскочив на поле у берега. Основной удар пришёлся на пилотскую кабину. Меньше чем через минуту там были жители калмыцкой деревни, пожарные и фельдшер, если бы не они, всё было бы намного хуже. Через шесть минут приземлился самолёт-госпиталь. Все пассажиры получили травмы средней тяжести — переломы и контузии. Состояние второго пилота было очень тяжёлым, первого — критическим. У Бесо были оторваны ноги, перелом позвоночника с повреждением спинного мозга, не считая того, что по сравнению с таким казалось уже не столь страшным.

Экраноплан взлетел, увозя экипаж, пассажиров и парнишку-калмыка, который серьёзно порезался, доставая раненых из обломков.

— Николай... — тихо спросил кто-то в прямом эфире, — а пилоты смогут после этого летать?

— Мы не можем позволить себе роскоши обманывать себя. Они никогда не смогут летать. Будет очень хорошо, если Бесо останется жив, а Виталий сможет ходить.

— Как вы можете так спокойно обо всём говорить! Вы ведёте себя как робот, без человеческих чувств, конечно, вы сам-то в безопасности, а они...

— Это наиболее оптимальный способ поведения, быть честным и максимально хладнокровным в сложных ситуациях, — бесстрастно ответил Ковальский, — я был в их ситуации два раза. После последнего я не могу больше летать и поэтому работаю в ЦУПе.

Последний Полет Пингвина. Двадцать лет назад. Земля, Германия.

— — — — — — —

Здесь было самое безопасное место для связи, он даже поставил датчик движений миниобъектов, чтобы засечь микродрон, но это было очевидно перестраховкой. Небольшой риск, конечно, есть всегда. Привычка к риску, как к части жизни привел к тому, что он давно подзабыл то время, когда жил, не осознавая, что такое риск реальной опасности. Это было очень давно, ещё до смерти родителей. Ему было десять и он был третьим из четырёх детей. Когда родителей не стало, старшие пытались насколько могли оберегать младших, но у них не очень получилось. Старшему было семнадцать, когда он оказался главой семьи. Отчаявшись выбиться из нищеты парень связался с бандитами, жить стало полегче, но через три года он сел. Потом Касим занялся бизнесом, прогорел и сел в долговую тюрьму. Настал его пришлось помогать братьям и их детям, бросить школу, бороться за деньги на официальных турнирах и на подпольных поединках. Перевидел всякого и побывал в таких переделках, что до сих пор удивительно, каким образом удалось выскользнуть.

Обмениваться нейросетевыми сообщениями по лазерной связи почти полностью безопасно, но очень хотелось поговорить по голографическому каналу. Это была другая жизнь и другой мир. Невеликий риск того, что его засекут во время вот этого сеанса связи того стоил.

Акбар сам удивлялся, как у него так получилось так вляпаться. Начиналось всё очень неплохо. Он от души посмеялся над братом, поверившим, что в тайнике лежат деньги. Развела распустившего слюни дурачка эта красавица-сирена, наплела с три короба, чтоб он часом не сказал чего, а он повёлся. В конце концов, сдавшись под уговорами Касима он послал пацанов искать закладку. Это только кажется что всё просто, за ними теперь следили, сам не поедешь, надо через вторые руки посылать надёжных людей, которые не присвоят деньги, сказав что ничего не нашли или не откусят себе кусок, потом надо послать проверить этих людей и ещё немало мелочей, о которых неопытные люди не задумываются, потом с недоумением перебирая выбитые зубы. В результате сам Акбар чесал в затылке — денег в тайнике было упаковано как сказано. Ещё там оказался лазерный нейросетевой коммуникатор, стандартные очки дополненной реальности, которые продаются на каждом углу и несколько несложных, но полезных штук вроде детектора микродронов. Бывалый и битый мужик теперь сам не объяснить себе, какой шайтан дернул его тогда включить коммуникатор, хорошо хоть ума хватило уйти в безопасное место.

Элементарное, интуитвно понятное управление, надо надеть очки, зелёная иконка спутника перед глазами, показывает, что возможна связь. Полупрозрачная аватарка молодой женщины, кольнувшее ощущение — кто. Автоматически вылетевший из коммуникатора прозрачный жучок-микродрон повис перед лицом в паре метров. Несколько мгновений и на его месте появилась голограмма девушки в платье до колен. Она стояла на причале, пенились барашки волн, распущенные чёрные волосы трепал морской ветер. Абкар, который никогда не лез за словом в карман, смутился, не зная что сказать.

Девушка грустно улыбнулась: — Здравствуй, Акбар! Я думала позвоните ли вы и кто это сделает — ты или Касим.

— Ну и что надумала? — От растерянности он даже забыл поздороваться.

— Подумала, что если кто и свяжется, то ты. Можно нам на "ты"?

Богатырь кивнул, — Ага... да... эээ... привет...тебя ж не Гюли зовут на самом деле? — "что я несу такое, деревенщина тупорылая?!" — мысленно пнул он себя.

Девушка рассмеялась: — Нет конечно, зови меня Ореанна.

— Это тоже не настоящее имя? — "да что я, вообще дурак что-ли?"

— Нет, но я к нему привыкла.

— Красивое имя... у тебя вечер, в Тихом Океане должна быть ночь? Или ты не оттуда?

— Я оттуда, но я сейчас в Русском Азербайджане.

— Ты вроде на каком-то острове? Вон посёлок какой-то видно. Азербайджан — там горы.

— Тут есть город Нефтяные Камни. Первый искусственный жилой и промышленный остров на Земле.

— Ты это... на работе или сама?

— Сама.

— Значит тебе удалось убежать... а тот парень который про тебя договаривался... тоже сумел удрать? Я сразу по акценту догадался что он азербайджанец.