Зверь лютый. Книга 1. Вляп

Как в "Анжелике":

— Где он?

— Здесь никого не было.

— И поэтому вы спите нагая?

А обогреватель типа "джигит" уже отработал свой ресурс и выпрыгнул в окошко.

А утром всё одевается обратно. Является в спальню к молодой герцогине или, там, графине толпа народа.

— С добрым утром, милостивая госпожа. Утро красит нежным светом стены древнего кремля. Петушок давно пропел. Пора вставать.

Вытаскивают девчонку из постели, стаскивают с неё всё, в чём спала-почивала, и начинают крутить перед народом. Вот, дескать, та самая, что и вчера была.

— Ни сглазу, ни подмены. Роги не выросли, копыта не стучат. Животик не выпячивается. Но — может, какие её годы. Кудряшки понизу — не вытерлись, не вылиняли. Жена — мужу верная, не гулящая. А на попочке прыщик вскочил. Ой, беда-то какая! А где у нас тут главный лекарь придворный? А позвать-ка сюда дурня старого! А ты, милая, постой, постой пока так. Вот сюда вот, за спинку кровати. Чтоб низок твой светлейший не выставлять. На всенародное обозрение. Скромница она у нас, истинно христианского смирения. И грудки локотками можно прикрыть. Правильно, как, там, у отцов церкви-то: целомудрие и благочестие.

А вокруг, кроме десятка слуг обоих полов, куча донов с сеньорами. Как по этикету положено. Кто усы крутит, кто глазами ест. И каждый выполняет роль, согласно дарованным его роду правам и привилегиям.

— А сейчас благородный дон Педро из третьего ряда выйдет сюда и, согласно праву, предоставленному его прадеду, наденет на герцогиню левый чулок.

Подходит этот, ещё не похмелённый после вчерашнего, дон Педро, рухает перед герцогиней на колени, распространяя запах пота, чеснока и бормотухи, и начинает своими, немытыми после недавнего посещения сортира, липкими потными ручонками надевать на герцогиню чулочек.

Это хорошо, если чулочек коротенький — под колено. А если до самого верха? А подвязки завязать — право и обязанность другого дона. А потом другая пара — на другую ногу.

— С добрым утром, аристократка. Тебя уже всю облапали? Все присутствующие? Или кто манкирует своими обязанностями-привилегиями подержаться за...?

И это она ещё за спинкой кроватной стоит, скрывает свои ноги от остальной широкой публики. А вот если она ещё и ноги показала...

Как говорили там и тогда: "Если женщина показала ноги — она согласна".

Только кому из десятков присутствующих предназначается это согласие? Если тебе и ты угадал — наслаждайся. А если сунулся, а оно — "не для тебя цвету"? Тогда раздражённо цитируй отцов церкви: "Женщина есть сосуд мерзости и руки её — силки дьявола". Хотя, в данном случае, я сказал бы — ноги.

На Руси этого нет. Всё-таки — Восток. В "продвинутом", "вятшем" доме — раздельные мужская и женская половины. И на женской — ни слуг мужского пола толпами, ни всяких вассалов. Госпожу одевают служанки и барыни с барышнями. Сенные. Которые в сенях, в прихожей, значит. И крутят молодую госпожу не перед похотливыми взглядами всяких фонов с сэрами, а под очень внимательными — дам. Что тоже...

* * *

Тут у нас с моим, с Хотенеем получается очень интересный поворот. Поскольку я, по легенде — "княжна персиянская" и любимая наложница господина, то будет естественно, если я буду жить на женской половине. И — "комнатная собачка с функциями горничной" — буду прислуживать госпоже.

Например... одевая ей чулочек... до самого верха... и завязывая у того самого... верха — подвязку. А ручки у меня чистенькие, пальчики длинненькие, за всё задевают-трогают... Молодая госпожа ещё и летничек не набросила, а уже вся... раскрылась, набухла и соком исходит.

И как тут быть и что тут делать? За господином посылать без толку — он с утра к княжьему столу ускакал, службу править. Да и некого послать — госпожа всех служанок с поручениями разослала... ещё когда процесс завязывания подвязки перекинулся на вторую ножку. А дышит она уже так... глубоко. Губки у неё так... полуоткрывшиеся... А глазки наоборот — такие... полузакрывшиеся. И тут мы с ней переходим к процессу выбора утреннего наряда с постоянным сниманием-одеванием чего там они носят, поправляния и подвязывания... А госпоже наряд выбрать — не просто. Много чего надо... надеть... и — снять... И я её глубоко... понимаю. Как княжна персиянская — боярыню святорусскую... Всей... душой. И, отчасти — телом... Всё глубже и глубже... И — разностороннее... Так что, доводим мы друг друга до полного... понимания, изнеможения и удовлетворения.

Естественно, после такого... одевания госпожа ходит весёлая и довольная, мурлыкает как соответствующая кошка, мне смущённо улыбается. А я ей скромно отвечаю. С уместной почтительностью, искренней благодарностью, осознанием собственных, в нашем домашнем хозяйстве, полезности с эффективностью... и со сдержанно намекаемом предположением о скором продолжении.

Похоже, судьба любовника мужа английской королевы мне не грозит.

Конечно, никаких маленьких. Зачем нам в нашем доме — бастарды? Они же — ублюдки. Собственность господина — священна, и я в ту собственность — ни ногой... Ну, или ещё чем. Применяемом при нарушении прав... собственности.

Но есть такое слово "петтинг". И кое-какие в этом поле отдельные и разнообразные технологии... А двусмысленность моей роли... определённая, знаете ли... би-направленность... а также общность наших с ней проблем... и возможность взаимопомощи при их разрешении... придадут процессу... особой вкус и... и пикантность.

Всё-таки, сочетание подросткового тела, полного кипящей от гормонов крови, с мозгом и воображением пятидесятилетнего мужчины, с кое-каким жизненным опытом и развращённого (или — просвещённого, кому как нравится) всяким видео...

Я лежу себе, посмеиваюсь над самим собой и богатством сдвоенного воображения. Когда одно задаёт общее направление, а второе из расплывчатых подростковых фантазий формирует вполне насыщенные картинки, дополняя их цветом и звуком, скажем, из немецких фильмушек соответствующего содержания.

Удивляюсь, никто из коллег-попаданцев весь этот видео-опыт почему-то никак... Да и собственный по этой части... Или у них нет? И видео — тоже?! И обнаруживаю, что в реале тоже кое-что происходит.

"Бойтесь желаний — они исполняются".

Фатима куда-то убежала, Юлька сидит у меня на постели — они меня одного ни минуту теперь не оставляют, залила мне всю задницу этой церковной смазкой. Но массирует мне отнюдь не двуглавую мышцу, а вполне даже одноглавую.

Я же на четвереньках стою. Колени сильно раздвинуты, голова на подушке лежит. Вот эта... медицинский работник очень среднего средневековья запустила сзади мне руку между ног и пальчиками так... придерживает активно.

Я, когда сообразил, сперва дёрнулся.

Инстинкт требует — в чужие руки своё не отдавать. Она сразу кулачок сжала. Крепко. Выждала немного, пока я осознал. Осознал, что дёргаться не надо. И кричать-звать — некого. Что я полностью в её власти. В данный конкретный момент. Потом по-отпустила маленько и продолжает наглаживать... вверх-вниз, вверх-вниз. И стою я как тот пони в зоопарке.

* * *

Была такая история ещё в мои школьные времена. Наша биологичка повела класс на экскурсию в зоопарк.

Конец мая, тепло, все разбрелись. Наша компашка оказалась у вольера с пони. Не помню таблички: какая там порода и всё такое. Помню картинку: стоит конёк мохнатенький, жарко, мухи, всё ему надоело, совсем дремлет. И у него член висит до земли.

Ну, мы, естественно, загыгыкали: "ну не фига себе, а как же он им, это не то что у тебя, ты овсянку в детстве не кушал, а он кушал и вот...".

Тут мимо бежит наша отличница Светка. Выглядывает классную. Носик кверху, очёчки блестят. Борька, был у нас такой балбес здоровый, сходу к ней подкатывает:

— Свет, а Свет, ты ж у нас отличница, ты же всё знаешь. Ты скажи — бывают у пони пять ног?

— Нет, не бывает. Наукой доказано, что непарноногих парнокопытных быть не может.

— Брешет твоя наука. Вон сама глянь.

Пока Светка через очки, через сетку вольера высматривала "пятую ногу" у пони, Борька подобрался к ней поближе и почти на ухо сообщает:

— А у меня тоже такая нога есть. Хочешь посмотреть? Для науки.

Как она тогда покраснела... Мгновенно, до слез. Отшатнулась, спиной к вольеру прижалась. А мы продолжаем. Остроумие своё проявлять.

— А мою ногу? А мою? А потрогать? Для науки не жалко. Для определения крепости и стойкости... Гы-гы-гы.

Я тогда... мне не то что бы стыдно стало. Просто жалко. Она одна... а вокруг нас — шестеро. И все на неё... как волки стаей. Короче, притормозил я тогда ребят.

Всяко случалось по жизни. Бывало, что и не успевал сообразить. Бывало — и сообразив, не успевал сделать. Потом иногда стыдно бывало... А тогда вот...

Светка тогда убежала вся в слезах. А через две недели, у меня дело какое-то к ней было по школе, учебники там какие-то — то ли отдать, то ли забрать. Она выскочила дверь открыть.

У неё родители уехали на дачу. Я на коленки встал — шнурки расшнуровать. А из комнат в прихожую — яркий солнечный свет. Столбом. И в нем... Только Светкин силуэт. В одном халатике. Безо всего под ним. И в очках. Я тогда с одного колена на другое перевалился. К ней поближе. Палец указательный между её щиколотками положил и говорю:

— Свет, а у тебя нога...

Она мне в плечи вцепилась мёртвой хваткой. Вверх тянет, глаза закрыты, вся сжалась... Так мы и поднялись, я и мой пальчик. Я — до её лица, пальчик — до кудряшек. И как-то мне ни до каких шуток... Ни насчёт пятой, ни насчёт левой-правой. Только и сказал:

— Очень красивая.

Тут она и выдохнула. И осела. Вся... Мне в ладонь... А я снял с неё очки. Потом всё остальное...

Мы очень быстро довели друг друга до потери всякого соображения. Я точно стал бы отцом — о предохранении... так, понаслышке. Хватило ума... или дурости... привязать верёвочкой... Если бы Светка в последний момент не поймала бы тумбочку с телевизором — сейчас и Степаниде отрезать у меня ничего бы не хотелось — нечего было бы.

В смысле: у носителя-то есть. Но как оно бы себя повело при устойчивой привычке к отсутствию...

А тогда... Потом была жизнь. Борька погиб в Афгане. В последний год. Геройски. Светка вышла замуж. За бюргера из Баварии. Картинку через Скайп присылала: три сына, три подбородка, три авто у собственного дома на заднем фоне.

А я вот сюда вляпался. В "Святую Русь". Где и стою-упираюсь своим хозяйством в постель, как тот пони в вольере.

* * *

Вообще, положение на локотках лбом в подушку... не сильно радует. Особенно, когда тебя маньячка-баба-яга за это самое дёргает. Как это женщинам нравится? Хотя, конечно, их за "это самое" не таскают. И вообще, у них обзор в полтора раза шире мужского. Это я, кроме подушки под носом, ничего не вижу. А вот любая дама в моем положении видит куда больше.

Потихоньку поворачиваю голову, оглядываюсь через плечо — опаньки! А тут ещё интереснее. У Юльки же две руки. Одна у меня... играет. А вторая у неё под передничком. И тоже в работе. Ах ты двоерукая... многостаночница!

Тут Юлька как мне крутанула...! И сама... Так вот какой им выдох нужен был! — Со стоном сквозь зубы. Юлька потянулась удовлетворенно, накрыла меня одеяльцем, погладила по головке (хоть бы руки помыла, медичка средневековая!). И выдала (вот что значит профессионалка — в любой ситуации всё на пользу дела):

— Взгляд у тебя через плечо хорошо получился. И ресницами ты правильно. Только учти, хозяин дальше стоять будет, так что тебе голову поворачивать сильнее придётся. Плешь твою точно прикрыть надо — не смотрится. И не смотри через левое плечо — черта увидишь.

Ну и что со всем этим делать? — Часть здешнего мира. Принять как данность, как своё, родное, естественное, истинное в последней инстанции? Включая медсестричкины... манипуляции и персонального черта на левом плече?

А пока... вот слюбимся мы с Хотенеюшкой моим... по-настоящему. Заберёт он меня к себе. И мы там с ним, с желанным моим, единственным... Вот как-нибудь по утру он к князю... да и вообще — мало ли дел. Вот ушёл мой... благородный господин по своим благородно-господским... А я в постельке потягиваюсь. Весь такой... разнежившийся. А тут — Юлька... со своими притязаниями... или ещё какой глупостью. Ручки свои мозолистые немытые распускает. У меня под одеялом. А я подожду маленько, пока её заберёт покрепче, и лениво так, через губу: "Эй, слуги мои верные, взять дуру старую под белы рученьки да всыпать плетей в ейную корявую задницу. Безлимитно. Пока я не приду глянуть".

Юльку на конюшню, на кобылу. Это скамья такая с петлями для рук и ног. К ней привязывают, а потом сверху — плёточкой. Не по кобыле — по... по наезднице. И пока там её... вразумляют, я встаю себе, потягиваюсь сладко и иду потихонечку пить утренний кофе.

Чёрт — кофе здесь нет! Тогда — чай. И чая — нет! Ну, тогда — компот. Всё равно: пока не допью — не выйду.

Выхожу я весь из себя такой... в халате. Павлинами вышитом. Солнышко светит, птички поют, слуги кланяются: чего изволите, сладко ли почивали, не надобно ли услужить как... А тут в конюшне Юлька такая... накобыльно правильно выпоротая валяется. Сама плачется и в голос меня умоляет:

— Господин мой, повелитель-владетель! Не вели казнить, дозволь слово молвить. Ой, я неправа была, ой, каюсь-зарекаюсь! Смилу-у-уйся!

Мда. А может... её конюхам отдать? По её сучной сучности и похотливости?

Обе дамы кучу всяких примеров приводили из историй своих гаремов. Хоть и географически далеко, но общность целей приводит к сходству методов. Это ж где Туров, а где Персия? А — похоже.

Берут провинившуюся наложницу. Которую решили списать. И отдают конюхам. Почему всегда именно конюхам — непонятно. Неужели нет нормальных мужиков других специальностей? И те эту чистенькую, беленькую, ухоженную — пускают по кругу. Не по беговому, конечно. Хотя кое-какие элементы конской упряжи типа удилов, кнутов, вожжей... тоже используют.

Причём интересно: если производится порка той же наложницы, то всегда публично в присутствии всех остальных членов гаремного коллектива. А вот если "отдать конюхам" — предъявляется только результат. Через несколько дней, когда списанную девицу доведут до желаемой кондиции.

Это потому, что у конюхов какие-то свои конюшенные представления о благопристойности, исключающие присутствие при действе посторонних? Или чтоб страшнее было? Типа: "вот она была и нету. А вот раз — и появилась. Но уже после того как. Найдите десять отличий".

Глава 18

Нагрузка на мой выздоравливающий организм возрастала с каждым днем. Уже и времени стало не хватать. Где те деньки благостные, когда я спокойно полёживал-подрёмывал. Быть наложником боярина Хотенея Ратиборовича — большая честь, которая требует серьёзной подготовки. И физической, и умственной. Если, конечно, не на одну ночь, а хочешь серьёзно задержаться на Верху.

Я хотел. И — серьёзно. Но хотели-то все. А удавалась зацепиться — немногим. Смазливая попка — не гарантия. Школы не хватает.