| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
ГЛАВА 24.
Майор бросил недокуренную папиросу и снова взялся за бинокль.
— Ну что там ?
— Еще пятнадцать минут.
— Так десять минут назад тоже было 'пятнадцать минут' ...
— Их там ДРГ-16-2 обстреляли.
— А, Смирнов, знаю, виделись как-то. Ну, ждем. Что там 'воздух' докладывает — по-прежнему только техника ? Конных нет ?
— Конных нет.
— Это хорошо.
Это действительно было хорошо — конных наверняка бы выслали прошерстить округу, и тогда всей их маскировке настал бы капец — не помогла бы она. Технику по округе уже не пошлешь — далеко не пройдет, на что и был расчет при устройстве этой засады. Шесть танков, восемнадцать самоходок и восемь сорокопяток разместились и замаскировались на площади три на два километра — в перелесках, на опушках, в низинках. Несмотря на то, что местность казалась открытой, вся она была досягаема для огня прямой наводкой с дистанций триста-семьсот метров — расположение предложил один из 'молодых', позиции разбирали четыре часа, но так и не смогли найти существенных изъянов — так, прикрыть некоторые направления не отделением, а взводом, так как там могут подобраться пехотинцы, прорубить в подлеске дополнительный просеки, чтобы улучшить маневр между позициями. И все. Теперь 'молодой' под руководством майора сдавал экзамен на звание старлея. Это для начала — по его повадкам и манере общения, в хорошем смысле этого слова, чувствовалось, что надолго он в этом звании не задержится. А позиция сдавала экзамен на пригодность к засадам.
* * *
— Пятый, добавь растительности на левый борт.
Сержант поднял красный флажок в знак того, что принял команду, и экипаж самоходки вплел еще три срубленные ветки в сетку на левом борту своей машины. После этого сержант поднял красный флажок и замахал им, после чего, получив по радио ответ 'Да, теперь хорошо', приказал экипажу отдыхать, а сам улегся чуть поодаль и начал, в свою очередь, пытаться выискать технику и бойцов в секторе, назначенном ему для проверки маскировки.
Не найдя ничего после трех минут наблюдения, он снова поднял красный флажок, и, услышав по радио вопрос комвзвода 'Ничего не обнаружено ?' снова поднял красный флажок и замахал им. Поднял бы белый — и к нему тут же примчался бы боец с дополнительными вопросами. Все-таки плохо, что на машине сержанта был только радиоприемник, к тому же бытовой — и не поговорить, и выходит из строя от тряски, так что порой приходится подкручивать соединения и лампы. Да и вообще штука хрупкая — как-то раз одна лампа даже треснула после выстрела. Правда, тогда сами не доглядели — в одном месте разошлась прокладка из нескольких слоев пакли, кожи, линолеума и даже мешковины — что только нашлось под рукой, и приемник стал касаться корпуса самоходки. Вспомнив про тот эпизод, сержант снова проверил виброизоляцию — нет, теперь все было в норме — он ведь ее дополнительно скрепил проволокой, так что не должна расползтись, да к тому же сержант собрал ее в жгуты, что еще повысило виброизоляцию чувствительной аппаратуры — посмотрим, как сработает.
* * *
— Внимание ! Противник приближается. Расчетное время — пять минут. — разнеслось по ротной радиосети, и командиры взводов продублировали команды уже по своим радиосетям.
Сержант Андрей Соколов также принял сообщение, поднял флажок подтверждения приема, и затем, скомандовав 'По местам !', выпрыгнул из машины и поднялся наверх, чтобы самому наблюдать за обстановкой и подобрать первоочередные цели, когда настанет время — пока их самоходка стояла в низинке, дожидаясь своего часа. Им еще повезло, что выдали приемник — в соседнем взводе связь между машинами осуществлялась только флажками или посыльными, правда, их машины ждали фрица компактной группой — метров пятьдесят по фронту, тогда как взвод, в котором была самоходка Андрея, растянули на двести метров — на выделенном им участке было маловато укрытий. По этой же причине пришлось стоять в низинке, а не среди кустарника — чтобы не заметили раньше времени.
Вскоре на дороге показались три мотоцикла, за ними — бронетранспортер, потом — танк единичка — немецкая колонна засовывала голову в подготовленную засаду. Через три минуты в засаду въезжало уже и ее тело. Все наши танкисты, артиллеристы и пехотинцы затаили дыхание, боясь сглазить такую удачу — немцы шли неспешно и спокойно — открытая местность давала им чувство безопасности. Уже ложное — в лесах они к этому времени научились бояться каждого куста, рассылая дозоры не только вперед, но и в стороны, а тут, практически на открытом поле, точнее — системе полей, разделенной оврагами и перелесками, они еще чувствовали себя в безопасности — похоже, еще не привыкли, что у нас появилось много пушек. Ну ничего, скоро мы объясним им неправильность их мыслей. Андрей продолжал наблюдать в половинку трофейного бинокля за продвижением колонны, одновременно подбирая цель и, соответственно, снаряд для ее поражения. Сначала это был танк, четверка, и снаряд был бронебойным — на дистанции в шестьсот метров его возьмет только он. Затем, когда мимо шел бронетранспортер, средством поражения стала осколочная граната — стальная, чтобы уж наверняка пробила бортовую броню и не раскололась при ударе. А потом, когда мимо проходил грузовик, было бы достаточно и осколочной гранаты из сталистого чугуна.
Но к тому моменту, когда наводчик, оставшийся на рации, крикнул 'Команда !', мимо снова проходил танк — единичка — и Андрей, крикнув 'Осколочный, стальной !' — спустился к самоходке, уже взревевшей двигателем. Запрыгнув на свое место, Андрей скомандовал 'На вторую позицию', и самоходка, повернув вправо, проехала по ложбинке пятнадцать метров и, повернув налево, поднялась на поле. Там уже вовсю шла стрельба. Присмотренной единички не было видно, поэтому Андрей, высмотрев двойку, назначил наводчику цель, а сам стал высматривать другие цели и общую обстановку. На поле стояла сильная орудийная пальба, в которой совершенно терялся треск пулеметов. Три немецких танка уже дымили, еще пять стояли без движения. Семь грузовиков и два бронетранспортера также уже можно было признать нежильцами. А вот остальная немецкая техника упорно суетилась на поле, пытаясь выбраться из-под огня.
Первый выстрел по назначенной двойке прошел мимо, вздыбив землю на тридцать метров дальше танка. Зато вторым выстрелом наводчик, взявший поправки, разворотил всю корму двойки, которая как раз разворачивалась против обнаруженной ее командиром цели на той стороне поля. Ну да — попасть в перекрестный огонь прямой наводкой с разных направлений — врагу не пожелаешь. Хотя — почему 'не пожелаешь' ? Как раз немцам все этого и желали, более того — старались так им и устроить. И как раз сейчас и шло такое избиение — фрицев тупо месили из всех стволов, а само поле превратилось в кровавую ступку, на котором постоянно загорались все новые и новые немецкие машины и ежесекундно умирали десятки немцев. Резня.
Откуда-то прилетел бронебойный снаряд, воткнувшийся в землю справа от самоходки — немецкий или наш — в такой мешанине директрис стрельбы было не разобрать, но Андрей не стал рисковать — 'одна позиция — одна цель !' — и скомандовал переместиться на первую позицию. Самоходка спустилась задним ходом в низинку, повернула направо, проехала пятнадцать метров и снова вынырнула на поле.
— Что в стволе ?
— Осколочный стальной.
— Эх, жаль ... — подходящих целей для такого снаряда пока не было видно. — Право двадцать, дальность пятьсот — четверка — осколочным по гусеницам, огонь !
Наводчик, взявший прицел и поправки предыдущей стрельбы, почти попал — снаряд разорвался в полуметре от гусеницы, но, видимо, все-таки порвал ее — немца развернуло, и в него тут же воткнулись три бронебойных — видимо, его уже давно пытались забить, раз сразу столько попаданий.
— Осколочный сталистый ! Транспортер право десять дальность семьсот, огонь !
Через полминуты жахнул выстрел, потом еще — первый упал далековато, зато второй лег почти под ноги удиравшего полугусеничного транспортера и тот замер. Тут Андрей вспомнил, что надо бы посматривать и за танком командира, а то что-то давно от него ничего ... е-мае ! — да над 'комвзвода' выставлен флажок 'проверка связи !'. Андрей лихорадочно выставил такой же флажок желтого цвета и, когда увидел взмахи флажка командира, добавил черный — в рации он ничего не слышал. Ну точно — опять что-то разболталось — накал лампы не светился. Но сейчас некогда было выяснять причины — надо было сматываться, и так с одной позиции сделали уже три выстрела, к тому же по двум целям — слишком долго торчим ! Андрей подал команду 'Задний ход !', но они не успели — что-то мощное двинуло по самоходке, и свет померк.
Как раз подбегавший делегат связи от комвзвода из его пехотинцев вытащил командира самоходки, а тут к нему на помощь уже подоспели и пехотинцы, прикрывавшие эту самоходку. Израненный и переломанный экипаж быстро перевязали и отнесли на носилках в рощу, где уже ими занялись медики. А самоходка застыла изломанным куском железа с торчащей вверх пушкой — именно она и ее станина и приняли на себя основной удар бронебойного снаряда немецкой зенитки.
* * *
В общем засада вышла почти удачной. Мы успели занять место засады, что присмотрели наши штабные и потом доразведали ДРГ — такая практика становилась у нас стандартной, позволяя экономить время на подготовке операций, а заодно натренировать командиров в выборе позиций. Немецкая колонна вляпалась по полной. Передовой дозор был пропущен, на открытую местность протяженностью более двух километров выползла вся змея из танков, грузовиков и бронетранспортеров — и после этого наши танкисты и самоходчики начали хоровод. Выйти из-за пригорка, пальнуть пару раз — и назад, потом влево, или вправо — переместиться на тридцать метров — и ждать сигнала или действовать самостоятельно. Ради этого балета командование дополнительно выделило аж семь нормальных радиостанций — хотя бы для командиров подразделений, и еще пять радиоприемников — для остальных машин и батарей. Мы, конечно, старались радиофицировать всю бронетехнику, но аппаратуры пока не хватало, поэтому у нас образовался радиофонд, из которого радиостанции и радиоприемники выделялись под конкретные операции. Сейчас этого фонда не хватило — слишком много ушло ДРГ за периметр, слишком много летало наших наблюдателей, поэтому временно изъяли радиостанции у нескольких наземных наблюдателей на близлежащих второстепенных участках — если что, успеют сообщить и конным способом.
Радиостанции были важны именно из-за сложности маневров в данной операции. Обычно мы старались поставить радиостанцию на одну машину — машину комвзвода, а остальные получали радиоприемники, как правило — детекторные, собранные уже нами из добытой радиотехники, с дистанцией уверенного приема максимум триста-пятьсот метров. Но это все-равно было лучше, чем флажковая сигнализация, хотя и она применялась для подтверждения принятых команд — 'Если понял, подними желтый флажок' — и командир танка высовывал наружу флажок нужного цвета. Или высовывал черный, если не понял, а то и вообще ничего не высовывал — если ничего вообще не принял — тут было уже сложнее, и после нескольких попыток передать команду, если они оказывались неудачными, командир начинал процедуру проверки связи поднятием соответствующего флажка, а если и это не помогало — оставалось только поднять флажок 'Делай как я'.
Но сейчас этого не требовалось — ситуация была понятна всем командирам. Первыми же выстрелами мы выбили у немцев три танка и шесть грузовиков, попытки отцепить и развернуть пушки были пресечены сорокопятками, которые обстреляли копошащихся артиллеристов осколочными снарядами с разных направлений, а танки и самоходки тем временем лихорадочно работали по немецкой бронетехнике. Сразу же стреножили две четверки с накладной броней общей толщиной шестьдесят миллиметров, а одна четверка, уже нового типа, с монолитной лобовой броней в пятьдесят миллиметров, все никак не давалась — снаряды все как-то попадали вскользь, несмотря на то, что по нему стреляли с трех ракурсов. Но опытный мехвод словно чувствовал, откуда прилетит следующий снаряд, выворачивая корпус танка в последнее мгновение. Наконец очень близкий взрыв осколочного снаряда порвал ему гусеницу — и он тут же получил три попадания бронебойными — первый снаряд ударил вскользь по ходовой, разломав левое ведущее колесо и два поддерживающих катка, второй шмякнул по боку башни, вогнув лист, но не проломив его, и уже третий впился в бок, исчезнув в глубине туши. Танк замер и задымил. Вообще-то такой расход на один танк — семь выстрелов — был великоват — бронебойные были дефицитом, и мы берегли их для самых 'жирных' целей — троек и четверок с дополнительным бронированием, превращавшим их во вполне защищенные танки, а также чешских тридцатьвосьмерок и французских тридцатипяток трех моделей — с лобовой броней 35-45 и бортовой 25-40 миллиметров они были довольно опасными противниками.
А по легким танкам — единицам, двойкам, мы работали в основном осколочными или шрапнельными снарядами — осколочный со стальным корпусом нес в себе семьсот граммов взрывчатки — почти столько же, сколько и ручная противотанковая граната РПГ-40, а ведь она рассчитана на пробитие двадцати миллиметров брони. Была еще и РПГ-41 со взрывчаткой весом почти полтора килограмма и пробиваемостью уже миллиметров двадцать пять, но нам она не встречалась. Но противотанковые гранаты имели тонкий корпус, и основную работу выполняла ударная волна — граната действовала только фугасным способом. В снаряде же были еще и осколки, которые давали дополнительный эффект — мы рассчитывали на пробитие брони как минимум в тридцать миллиметров, но таких толщин и не было — либо двадцать, как у четверки, либо сразу тридцать пять, как у французского Somua S-35, а у H-35 и R-35 — так вообще по сорок — оказывается, французы сделали неплохие танки, по крайней мере — в плане защиты, и мы уже начинали ощущать это на своей шкуре — эта техника все чаще стала появляться в наших палестинах. В одной стороны, это плохо — все больше опасных противников, с другой — хорошо, так как это является признаком того, что, похоже, у немцев заканчиваются танки. Так вот — французов брали только бронебойные снаряды, а вот немцев, особенно если в борт или корму, могли брать и осколочно-фугасные — даже четверки с их двадцатью миллиметрами по борту. Только стрелять надо было стальными снарядами — снарядам с корпусом из сталистого чугуна требовались более толстые стенки, чтобы выдержать нагрузки при выстреле, поэтому взрывчатки в них было в полтора раза меньше — всего полкилограмма, а это обеспечивало пробитие в десять, ну — пятнадцать миллиметров — даже по легким танкам стрельба была не особо эффективна. С осколочными и так-то нужно было устраивать пляски — попасть в борт, причем лучше — вскользь, чтобы на борт пришлось больше энергии взрыва — она ведь расходится в основном вбок, в соответствии с расположением взрывчатки в виде цилиндра. А такое попадание еще надо умудриться выполнить. Вот шрапнельные, да еще на удар — пробивали бортовую броню практически всех танков, разве что по французам и 'старшим' немцам работали уже плохо — а остальные немцы, чехи — те сильно страдали от таких обстрелов. Тут главное было удачно попасть.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
