Зверь Лютый. Книга 17. Пристрелочник

— Ие. Да. Видел в Янине. Богатый. Можно хорошо... остричь.

Восток, однако: наши говорят — "выдоить".

Салман с гриднями идёт к учану, купцы снова начинают базар. В смысле: общий ропот по теме:

— не... не надь... спокон веку такого не было... не по обычаю... жаловаться будем... блистательный эмир... пресветлый князь... незаконные поборы... торговая блокада... экономические санкции...

И затихают, заглатывая воздух вместе с собственными языками — на верхушку штабеля брёвен выбирается Курт. Внимательно разглядывает сверху людей, наклоняя голову к плечу, принюхиваясь. Потом уверенно укладывается, несколько манерно свесив перед собой скрещённые лапы. Лапки у него... невтяжные когти... когда он их отпускает и сжимает... Вздыхает. И зевает в толпу поднятых к нему лиц. Хорошо зевает, с хрустом. С демонстрацией чёрного нёба, почитаемого как признак злобности. И ряда крупных белых зубов. Почитаемых... аналогично.

"Ну что, обезьяны, побегаем или будем глазки строить?".

Народ "побегать" не хочет. Под внимательным взглядом жёлтых волчьих глаз толпа купцов как-то... сникает. Посматривают по сторонам, в землю.

"Глазки строить" — тоже не хотят.

Тут на флагманском учане начинается возня, крик. По сходням волокут какого-то мужичка с заломленными за спину руками.

— Кто это, достопочтенный? И почему он не сошёл на берег?

Купчина аж приплясывает на месте. Крутится, бьёт себя по щекам, начинает поклон... Увидев мои обтрёпанные сапоги, снова важно надувается. Сейчас будет врать.

"Восток — дело тонкое, Петруха". Южане более эмоциональны — у них солнышка больше, хватает энергии. Культура, традиции это давят. Но... просто надо видеть, надо знать. Язык тела. Вот такого, толстого, замотанного в дорогие тряпки, мусульманского тела.

— Это... это мой человек! Мой слуга! Да! Он мне давно служит! А теперь он очень сильно устал и лёг спать. И не слышал призыв. Это — не преступление. Он не раб и не разбойник...

— Он — вор.

Оп-па! Аггей.

Я не теребил беднягу последние дни. Он ходил по селению, иногда присаживался возле людей, молчал, вздыхал. На соболезнования не отзывался, на вопросы — не отвечал. Любил вечерами смотреть на закат солнца с обрыва. А теперь пришёл сюда. Вытянул руку, тычет скрюченными пальцами и повторяет:

— Вор! Вор!

— Аггей. Агге-ей! Ты меня слышишь? Объясни.

Аггей пытается подойти. Его останавливают, а он снова, не видя, не обращая внимания на людей, тянется к пленнику. Тот тоже узнал, рвётся из рук удерживающих его гридней, шипит, плюётся.

— Это... он... он насиловал моего младшенького... они положили сыночка... мне на живот... и рвали его... потом этот... ухватил за ножку и... головой об столб... его мозг... в пыли и грязи... они держали меня... впихивали мне в рот... били по животу чтобы глотал...

Теперь двое моих парней виснут у Аггея на плечах. Важный купец суетливо оглядывается и вдруг орёт:

— Кару-жарак ушин! Оларды беат! (К оружию! Бей их!)

И храбро выхватывает ножик из рукава халата.

Муса реагирует мгновенно: бьёт его наотмашь по щекам. Тот взвизгивает, хватается за щёку, получает с другой стороны. Летит на песок. Уже без выкрученного из пальцев кинжала.

— Алып тастаныз! Аяфынзды! (Убрать! Сесть!)

У всех вскочивших вдоль стенки берега людей в руках ножи. Ну, это-то нормально: мужчина в походе всегда имеет ножик под рукой. Но я вижу с пару десятков длинных клинков. Сабли и палаши. Забавно: когда сходили с кораблей — в руках ничего такого не было. Клинки наверняка подцепили под одежду перед выгрузкой.

А муромские гридни, которые были на каждой лодке — мне об этом не донесли. Живчик "играет" или локальная инициатива? Муромская гридь считает меня "земством"? Или — чужаком? Или я так уел их с "колосажанием"? При случае придётся подправить. Их восприятие.

Муса роняет нож купца в песок. Не отрывая взгляда от выскочивших на вершину штабеля стрелков Любима. Стрелы наложены — только луки поднять да натянуть. Потом переводит взгляд выше, на край возвышающегося над нами огромной стеной обрыва. Там тоже люди.

— Бейбитшилик! Бейбитшилик! Мир! Мир! Тыныш! Тыныш! Спокойно! Спокойно! Таза кару! (Оружие убрать!)

Я поправляю:

— Кару — лактыру. (Оружие — бросить) На песок. Перед собой.

Муса вздрагивает. От моего... прононса. Снова внимательно разглядывает меня, моих людей, моего волка. И громко повторяет мою команду для караванщиков. Ножи, клинки... о! — и множество кистеней! — летят на песок перед линией людей. Не все. Кое-кто прячет за пазуху или в рукав халата.

— Я не знал об этом. Было сказано — родственник. Никто не знал.

Муса пытается оправдаться. Караван-баши должен знать всё о всех людях, животных и товарах в караване.

"Незнание не освобождает от ответственности" — очень верная юридическая мудрость.

Наказать их всех можно. Ободрать до исподнего, похолопить... Здесь уместна мудрость от китайских кулинаров:

"Никогда не откусывай кусок больше, чем ты можешь проглотить".

Кто умирал от обжорства, тот знает — насколько китайцы мудры.

Караван целиком я прожевать не смогу.

— Э... О мудрейший вали, что за странные цепи ты накладываешь на этих... мерзких нарушителей закона?

Купца и муромского мятежника уже обшмонали, раздели до исподнего, поставили на колени, лбами в штабель брёвен. Теперь я надеваю на их вывернутые руки наручники. Никто, кроме меня, не удосужился прихватить такую мелочь из хозяйства Ноготка.

Вояки, блин, храбрецы, нафиг!

— Мы называем это просто — наручники. И делаем их сами. Как видишь — очень полезное приспособление. У нас есть много интересных вещей. Некоторые из них мы можем продать. А пока... ребята — соберите железо по пляжу. Салман — посмотри следующий корабль.

— Вали Иван, могу ли я узнать, какой выкуп ты хочешь за этого... безмозглого сына шелудивой ослицы?

Муса отрабатывает своё жалование. Общение с местными властями — его должностные обязанности. Здесь, конкретно — караван-баши имплементирует всемирный стереотип: власти хватают торговцев, чтобы получить с них деньги. А зачем ещё?!

* * *

Выкуп — стандартное решение проблемы ограничения свободы богатого человека. Сообщества купцов из разных стран в разных странах постоянно выкупают своих членов. Это дорого, но расходы закладывают в цену. "Всё — оплачено! Гуляют — все!". "Оплачено" — конечным потребителем товаров.

"Так все живут"! "Это же все знают"! Но вот же беда — "Святая Русь"! Всё не по-людски!

Ростик выкупал новгородских купцов, попавшихся на невозврате долга земляками, у городского суда собственного Смоленска. И отпускал их на волю. Позже новогородцы — и расходы компенсировали, и сильно поддержали князя, когда дело дошло до Великого Княжения.

Отказ от прямого вымогательства дал мощную политическую выгоду.

Боголюбский постоянно сажает мусульманских и иудейских купцов в погреб. Чтобы они приняли христианство. Прибыли — денежной или политической — это не приносит. Но зато какая слава в веках! "Твёрдость в вере", "истинно христианский государь".

Летописи и жития, писанные лицами духовными, всемерно восхваляют его за это.

* * *

Киевский стол мне не светит, посмертная слава не манит. Поэтому — проще, по базовым принципам собственного детства: "Вор должен сидеть".

— Никакой, Муса. Я не торгую людьми. Нельзя подобие божие оценивать баранами или кусочками "презренного металла". Из отказа от рабов вытекает отказ от выкупа. Этого человека ждёт наказание. Долгий и тяжёлый труд. Достаточный, чтобы он понял ошибочность своего поступка. На всю оставшуюся жизнь. Он попытался обмануть меня, попытался не выполнить мою просьбу. Больше он этого никогда не попытается.

Дальше пошла рутина. Постоянно на грани кровопролития. При непрерывных всплесках негативных эмоций. Визги, вопли, ругань, призывы в свидетели Аллаха, пророка, эмира и "мамой клянусь!"...

На остальных кораблях не было одного хозяина. Обычно два-три-четыре купца везут свои грузы вместе. Поэтому, когда с одной из посудин вытащили четырёх девчушек лет по 10-11, все фрахто-владельцы данной посудины дружно закричали:

— Не моё! Первый раз вижу! Аллах свидетель!

Пришлось объяснить, что за обман Воеводы Всеволжского полагается "долгий и упорный труд". Личный. С конфискацией средств совершения преступления и прочего имущества.

"Первый раз вижу"... при походе на одном корабле... Мужики! Не дурите мне голову! Я буду считать обманщиками — вас всех. Со всеми вытекающими. Из вас.

Купцы упёрлись. Кстати, они друг другу родственники. Но тут девчушки показали на дядю, который купил их в Рязани, велел называть себя "ага", периодически раздевал их, осматривал и ощупывал. При этом сильно потел и пыхтел. Очевидно — "от трудов праведных": пытался подсчитать грядущую прибыль.

Купцы начали... плохо себя вести. Тут Курт сделал простую "лобовую атаку".

Милейший зверь! Очень игривый и шаловливый, послушный и добродушный. Но когда у меня перед лицом машут ручками резко... Сшиб "дядю" на песок, прокусил руку, порвал когтями халат и... и народ шалить перестал.

Мы нашли спрятанных рабов ещё на двух кораблях. Один, совсем ребёнок, был связан, замотан овчинами и закрыт в сундуке. Задохнулся.

Мда... "Партнёры" сдали нарушителя без проблем.

К моему удивлению, предупреждение работорговцам, переданное через Живчика — в основном сработало. Я ожидал худшего — ещё неделю назад на каждом учане было по 20-30 рабов. Хотя, вероятнее, сработало описание "дракуловщины" в пересказе муромских гридней.

Личный состав каравана, примерно три сотни человек, сидели на корточках вдоль стены берегового обрыва и дрожали. Вовсе не от страха! Довольно свежо, дождик временами накрапывает, время уже за полдень хорошо перевалили. Кушать хотят. Переходим ко второй части — личный досмотр.

— Муса, скажи людям, чтобы они разделись.

— Что?! Нет! Это оскорбление! Пребывать голыми перед похотливыми взорами грязных гяуров?! Это страшное унижение для всякого правоверного! Никогда!

Ещё один чернобородый придурок в дорогом халате и с гирляндой блестяшек на пухлых пальцах.

— Разве правоверные не моются? Ты не знаешь что такое фарз? Разве вода не должна омыть тело, не оставив ни малейшей точки, должна обтекать, а не просто намочить тело или отдельные его части? Должны быть омыты волосы до корней и места под ногтями, на теле не должно быть препятствия соприкосновению воды с телом. Так говорят мудрецы уммы.

— Но... мы же не в купальне!

— Вот река. Ты хочешь искупаться? Мне следует загнать всех в воду? Мне жалко людей — вода холодна. Но если вы хотите...

Купцы посовещались, повспоминали суры на этот счёт. Увы, там нет ничего о купании в стылой воде северных рек.

— Зачем тебе это, вали Иван?

— У некоторых ваших людей нет бород. И есть много одежды. Возможно — это женщины. Возможно — рабыни. Среди мужчин, и я в этом уверен — есть невольники. Они стоят на моей земле и поэтому должны быть освобождены. Ещё: эмир и князь договорились разделить людей по вере. Мусульмане — идут в Булгар, христиане — на Русь. Иноверцы не должны пребывать в чужой земле более 40 дней. Если среди ваших людей есть христиане — они не успеют вернуться до ледостава. И тем нарушат мир между эмиром и князем. Я чту волю государей и препятствую возможным нарушениям их соглашения. Ты можешь не раздеваться — я и так вижу, что ты не христианин и не женщина.

Мда... три сотни голых, трясущихся особей вида — хомы сапнутые. Зрелище... убогое, смотреть не на что.

Десятка два женщин.

Обычно, каждая группа купцов, нанимает корабль и везёт с собой служанку. Для обихода. Во всех смыслах. Это отнюдь не "райские гурии" — "гурии" в походе дохнут. Выживают такие... "походные домохозяйки крепкого телосложения общего пользования".

Вот такая бабенция, выдернутая из общего строя, истошно вопит:

— Бен муслуманин! Бен муслуманин!

Я всегда верю женщинам. Как любая что-нибудь скажет — так я сразу и поверю.

"Доверяй, но проверяй" — русская народная мудрость. Нашему народу я тоже верю. Проверяем:

— Как звали мать пророка?

— Э...

— Вот, Муса, посмотри. Разве можно назвать такую женщину мусульманкой? А ведь она, наверняка, не знает и о белой птице прилетевшей к Амине в момент родов, и погладившая женщину крылом во время рождения пророка. Пророка Мухаммада салляллаху алейхи ва саллям.

И окружающие... загрузились.

Мы забрали не всех женщин: часть выглядела очень... непрезентабельно. Я понимаю, что у меня в хозяйстве есть две бочки спирта, но... В отношении некоторых было очевидно, что они реально мусульманки. И не хотят изменять свою долю. По разным причинам.

Была очень романтическая история. Юная беременная девушка из-под Коломны клялась и божилась, рвала на себе волосы и посыпала голову пеплом, э... песком. Что она добровольно приняла... Как же это называется? Гиюр? — А! Искренне произнесла "шахада" ("свидетельство"). Дабы быть вместе со своим любимым. Её "свет очей" торчал рядом, зажав в кулачке свои гениталии, и возмущенно шипел, когда девушка начинала жестикулировать. Открывая, тем самым, взору окружающих свои "прелести". Будь в её голубеньких глазках чуть меньше фанатизма с кретинизмом... А так...

"Разве я сторож брату своему?". Или — соседке по стране.

Сыскалось в толпе и несколько необрезанных. Кто из них христианин, кто язычник... Я забрал всех. Поскольку Ибрагим требовал к себе именно мусульман.

По ошейникам, характерным бронзовым браслетам, выжженным тавро... как будет множественное число? — таврам? — отделили рабов.

Довольно много мусульман. Предлагаю им остаться. Но...

— Ты хочешь стать свободным человеком?

— Э... а где я буду жить? Здесь? Нет. Здесь — холодно. Дикое место, страшно. Много работы, плохая еда. Чужое. Дома... дом. Зачем мне свобода здесь? Дома — тепло, виноград растёт, жена, дети... Нет.

Многие не хотят уходить от хозяев. Дом... Я уже говорил: раб принадлежит господину, имущество раба — самому рабу.

Не удивительно: купцы берут в поход проверенных людей. Привязанных к их семьям. Это не рабы, прикованные на галерах. Не члены семьи, но члены клана.

Тогда просто: публичная процедура признания человека свободным. Со снятием... снимаемого. Выжженное клеймо срезать не буду. В этот момент раб — свободен. Если через час он снова примет ошейник...

"Разве я сторож брату своему?". Или — "их брату по вере"? "Насильно мил не будешь".

"Насильно мила" — я о свободе.

Этих — "мусульман-холопов по собственному желанию" — я не трогал. Зато "потрогал" тех чудаков, которые вздумали прятать оружие после моей команды "выбросить". Ещё десяток нарушителей были повязаны и поставлены лбами в штабель дров.

Снова были... возражения. От которых образовалось ещё два кораблика конфиската.

Намечались уже серьёзные... негоразды. Однако Чарджи, уловив, что на реке стычка не планируется, подтянул свои лодки к месту стоянки каравана. А потом высадил, со стороны реки, своих бойцов на учаны. Стрелки растянулись цепью, взгромоздились на борта, наложили стрелы, разглядывая неровную, дёргающуюся толпу голых людей под стеной речного обрыва в паре десятков метров. А перед ними, у уреза воды, встали мечники с обнажёнными клинками.