— Безусловно, мой фюрер,— отрывает глаза от бумаги тот,— во-первых, весьма вероятно, что 'утечка' произошла в командовании Сухопутных войск, а не у нас в Верховном командовании. На это указывает то, что противнику стала известна именно директива ОКХ, а также приложение с графиком переброски на Восток сухопутных войск. Во-вторых, наличие у противника текста с разделами 'Общие задачи', 'Замысел операции' и 'Задачи групп армий и армий' позволяет ограничить источник высшим руководством Сухопутных войск: офицерами Генерального штаба, командующими и начальниками штабов Групп армий и армий, поскольку командованию, начиная с корпусов и ниже содержание первых двух разделов не доводилось. Таким образом, время появления у противника текста 'Приказа Барбаросса' — 'четыре недели назад', то есть, когда он стал известен в армейских корпусах и дивизиях, не релевантно, поэтому подозрения с последних двух категорий можно снять. Искать предателя надо именно среди высшего командования, мой фюрер, это примерно около 30 человек.
— Я не могу обезглавить всю армию, Йодль,— Гитлер раздражённо бросает карандаш на стол,— которая через четыре недели собирается вступить в войну, необходимо сузить круг подозреваемых. Гейдрих, у вас есть какие-то соображения как это сделать?
— Мой фюрер, для того чтобы сузить круг подозреваемых,— Гейдрих помимо своей воли скашивает глаз на свой новый серебряный с дубовыми листьями погон рейхсфюрера,— мы должны иметь возможность допросить их всех. И сделать это надо срочно, буквально сегодня-завтра. Чем дольше гуляет на свободе предатель, тем больший ущерб он может нанести рейху. В конце концов, сами генералы заинтересованы в его поимке не меньше нас, не так ли?...
— Однако и исключать сговор нескольких лиц тоже нельзя,— пускает 'петуха' Гитлер, сжимая кулаки.
— ... Так точно, мой фюрер, я думаю их следует допросить их раздельно, вызвав в Берлин по не вызывающему подозрения поводу.
— Этот повод должен быть к тому же веским,— кивает Гитлер,— чтобы у них не было повода отказаться от поездки. Кейтель, они продолжают бомбардировать вас своими докладами о концентрации русских войск на границе?
— В последнее время даже больше, чем обычно, мой фюрер. Штабы групп армий уже открыто требуют внести изменения в утверждённый график переброски и порядок развёртывания войск. В частности, начать переброску подвижных соединений за линию Тарнув — Варшава — Кенигсберг.
— Канарис, что сообщает 'ваш лучший агент' о наступлении русских,— губы Гитлера кривятся в усмешке,— кстати, как высоко он сидит?
— Мой фюрер,— протестующе машет руками адмирал,— я не имею права раскрывать никаких подробностей, которые касаются личности агента. Если вы, как Верховный главнокомандующий станете настаивать, то я готов сообщить их вам лично после совещания. А сейчас могу лишь сказать, что он подтверждает приготовления русских: в приграничных округах в течение последних четырёх недель проводится скрытая мобилизация личного состава и транспорта с целью доукомплектования и приведения в боеготовность имеющихся соединений. Ускорено строительство оборонительных сооружений и аэродромов, сроком окончания работ назначено первое июля этого года, проходят учения войск на окружных полигонах. Эти сведения частично подтверждаются нашей агентурой в приграничных районах русских. С середины апреля значительно усилилось противодействие нашей авиаразведке со стороны русской противовоздушной обороны. Группа Ровеля потеряла за это время 5 высотных самолётов-разведчиков. Участились перехваты наших самолётов в районе границы, что сильно затрудняет получение актуальной информации о дислокации соединений противника. Поэтому подтвердить или опровергнуть информацию 'Клауса' о сосредоточении за это время в Белоруссии и Прибалтике двух дополнительных армий не удалось...
— Опять эти проклятые 'четыре недели'!— Гитлер снимает трубку с рычагов телефонного аппарата.— Мне надо подумать, все свободны. Что-то ещё, адмирал?
— Так точно, мой фюрер,— Канарис легко и с явным облегчением поднимается с места,— мне следует доложить о сообщении 'Клауса' руководству ОКХ?
— Не надо, я сам им сообщу,— отрицательно машен он головой и продолжает в телефонную трубку,— Рундштедта и Манштейна, срочно.
* * *
— Мой фюрер,— покрытое глубокими морщинами щека Главнокомандующего сухопутными войсками нервно задёргалась,— необходимо немедленно привести в полную боевую готовность наши войска, находящиеся на границе, к отражению возможного нападения русских. Для этого в кратчайшие сроки необходимо перебросить всю доступную авиацию с Запада на Восток, чтобы прикрыть развёртывание находящихся там и прибывающих войск. Совершенно очевидно, что 'приказ Барбаросса' уже не отвечает складывающейся обстановке и должен быть отменён. Вместо него должен быть составлен новый оборонительный план...
— А если русские не станут наступать,— раздражённо прерывает его Гитлер,— то понадобится ещё один наступающий план и на нашей летней кампании можно смело поставить крест. Вы этого хотите, Рундштедт?
Фюрер, поднимает руку, останавливая готового возразить фельдмаршала, встаёт из-за стола и отходит к огромному до потолка окну, в которое глухо стучат крупные капли дождя:
— Я всегда отдаю должное талантам и знаниям германского генералитета, но не перестаю удивляться той наивности, которую он проявляет в экономических и политических вопросах. Германия не может себе позволить перенос войны с Россией на 1942 год! 1942 год для нас — это война на два фронта, это повторение 1918 года. Провидение даёт нам шанс избежать проклятия войны на два фронта только в 1941! Именно сейчас, фельдмаршал, когда Америка сама ещё не готова к войне, а выбитая нами с континента английская армия, укрывшись за морями своим флотом, зализывает раны, мы имеем возможность разрубить удавку блокады, которую на нас пытается набросить Антанта. 'Новый оборонительный план'... Ученик Клаузевица фельдмаршал Мольтке говорил, что 'ни один военный план не выдерживает первого же столкновения с противником'. Так зачем же вам этот новый план, фельдмаршал?
— При этом, мой фюрер,— Манштейн опережает вспыхнувшего от возмущения Рунштедта,— Мольтке, будучи военным министром, первым ввёл в прусской армии детальное военное планирование, штабные игры и многодневные манёвры...
— Генеральный штаб должен иметь готовые планы на все случаи жизни,— притоптывает носком сапога в такт словам Гитлер,— вам ли, Манштейн, как начальнику Генерального штаба этого не знать. Но ни на штабные игры, ни на многодневные манёвры времени у нас нет. Только что я подписал приказ, чтобы незамедлительно, в течение суток, организовать совместное совещание Верховного командования вермахта, люфтваффе и сухопутных войск, на котором должны присутствовать командующие Групп Армий и Армий, дислоцированных на Востоке, а также в Норвегии, Словакии и Румынии. Но это совещание будет собрано не для того, чтобы отменить 'приказ Барбаросса'. Что толку обсуждать новый план, когда на совещании присутствует предатель. А то, что он находится в числе приглашённых и служит под вашим командованием — очевидный факт, вытекающий из даты когда произошла 'утечка' и того факта, что противнику стал известен документ ОКХ. На самом же деле и совещания никакого не будет. Ваши подчинённые будут подвергнуты допросу гестапо. Расследование будет вестись до тех пор, пока предатель не будет арестован. Вы, господа, выведены из круга подозреваемых, вы возглавите процесс смены руководства в Группах Армий и Армиях. Смелее выдвигайте на эти должности командиров Армейских корпусов и дивизий — они вне подозрений. Вам даётся карт-бланш на определённую корректировку наших наступательных планов, однако дата начала операции не может быть отодвинута на срок более, чем две недели. Вам господа, оказано высочайшее доверие, но всё же придётся смириться с определёнными ограничениями , как-то постоянное присутствие на совещаниях представителей Главного управления имперской безопасности. Вашу охрану и охрану ваших ближайших подчинённых также будет нести СС.
Московская область, Люберцы,
Аэродром Добринское 1-й тбап,
Дальнебомбардировочной авиации ГК.
17 мая 1941 года, 09:00.
— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант,— от группы встречающих командующего Авиации Дальнего Действия, недавно вступившего в должность, и его адъютанта у вышки управления полётами отделяется плотный невысокий лётчик в лётном комбинезоне,— командир 1-го тяжелого бомбардировочного полка подполковник Чирсков.
— Здравствуй, товарищ Чирсков,— Чкалов пожимает руку пилота и бросает быстрый взгляд на лётное поле и ровный ряд ТБ-3, выстроенный перед ангарами, которые начинаются от вышки и уходят вдаль по краю аэродрома,— ну показывай своё хозяйство.
— Прошу следовать за мной, товарищ командующий,— Чирсков, хохотнув, широким жестом показывает рукой на ближний самолёт,— в полку 4 эскадрильи по 9 кораблей в каждой, всего — 36 кораблей-ракетоносцев, предназначенных для боевого применения крылатых ракет Х-1, и два транспортных корабля. Как вы можете видеть по количеству специальных стержневых пирамид под крыльями и в носу под фюзеляжем, каждый корабль может нести до 3 крылатых ракет ...
— Крепления как у 'Звена Вахмистрова',— задирает голову Чкалов, останавливается под крылом крайнего ракетоносца, вокруг которого суетятся техники.
— Совершенно верно, Валерий Павлович,— кивает Чирсков,— конструкция крепления в основном схожа с системой 'Звено-7' с тремя И-16, где каждый самолёт крепится в трёх точках: замок находится в задней точке, а две передние освобождаются автоматически.
— А где вы будете загружать ракеты?— Чкалов стучит носком сапога по огромному колесу.
— В Поневеже — это небольшой городок в Прибалтийской Федерации в 200 километрах от границы, где у нас аэродром подскока. Там быстро загружаемся, заправляемся, выходим в море на точку пуска ракет, стреляем и сразу же обратно по прямой в Люберцы на базу.
— Сразу всем полком что ли?— недоверчиво щурится он.
— Нет, по очереди, Валерий Павлович, — один за одним с интервалом в 15 минут. Оператор станции радионаводки работает с кораблями последовательно, по командам выводит их на точку пуска, оператор же даёт штурману приказ на пуск ракеты.
— И что, вот так пульнули и она точно в цель за 300 километров сама летит?
— Не совсем. Нет, летит-то она сама, вот только над целью её встречаю наводчики из нашей Отдельной эскадрильи на ТБ-7. Они и наводят ракету на цель.
— Хитро,— хмыкает Чкалов, разглядывая двигатель,— только не могу взять в толк, движки у тебя АМ-34 редукторные, дальность вроде позволяет, а ты полк на аэродроме подскока садишь.
— Нагрузка большая, Валерий Павлович, каждая ракета весит под две тонны, поэтому и моторы у нас специальные и конструкция планера усиленная...
— Ясно,— кивает Чкалов,— а как у вас с лётной подготовкой у пилотов? По своему опыту знаю, как было не просто 'ишачки' сбрасывать из-под крыльев. Я почему спрашиваю, Сам держит ваш сегодняшний вылет под контролем.
— Не сомневайтесь, товарищ командующий, у нас служат лучшие в АДД лётчики: все 'ночники' с большим налётом,— по знаку Чирскова к ним подбегает лётчик, молодцевато соскочивший с трапа корабля,— это капитан Гастелло, командир первой эскадрильи 1-го тбап, лучший из лучших.
— Ну веди меня, капитан, на свой корабль,— Чкалов своей огромной ладонью стучит капитана по плечу,— буду посмотреть какой у тебя порядок.
* * *
— Ну, что у вас, Василий Иванович?— постпред Деканозов, нервно расхаживающий по кабинету, замирает нетерпеливо глядя на входящего военного атташе Тупикова.
— Всё в порядке, Владимир Георгиевич,— улыбается он,— лично проверил: и из Генерального консульства, и из Торгпредства все документы полностью сожжены. Честно говоря, у меня глаза на лоб полезли, когда я увидел те кучи документов, что надо было сжечь. Не думал, что успеем. Вернее, наверняка бы не успели, если б не та печка-инсинератор, что прислали из Москвы. Не знал, что это целая наука, как добиться того, чтоб ни один обгорелый кусочек бумаги не остался целым. Думал, что дыму будет, ан нет — как от небольшого костерка...
— Лучше скажите, Василий Иванович, вы разобрались как печку эту из строя вывести?
— Да, разобрались. К печке идут специальные термитные шашки, пять минут — и от неё останется лужа расплавленного металла.
— Хорошо, хорошо,— нервно покусывает губы Деканозов, привычным движением проводя рукой по щеке,— только что получил сообщение с границы от пресс-атташе Лаврова — поезд с членами семей наших сотрудников уже пересёк границу. Думал не выпустят, но обошлось. Видимо по этому поводу меня на 10 часов утра вызывает на Вильгельмштрассе Риббентроп. Василий Иванович, остался лишь один вопрос: двое моих людей арестованы германской тайной полицией. Они должны были выполнить специальное задание в районе Цеезена, где находится...
— Крупнейший в Германии радиоцентр вещания за границу на коротких волнах,— кивает Тупиков.
— Именно так, Василий Иванович. Задание— исключительной важности. Нужна помощь военной разведки, помощь срочная, нет времени согласовывать её с Москвой. Я знаю, это идёт в разрез с нашими и вашими инструкциями, но ситуация сложилась действительно чрезвычайная...
— Говорите, что надо делать, Владимир Георгиевич.
— ... До нуля часов 18 мая необходимо разместить вот эти 'маячки',— полпред достаёт из ящика письменного стола три небольшие чёрные коробочки по периметру радиоцентра. Здесь такде имеется инструкция по установке. Надеюсь на вас, товарищ Тупиков. Всё, мне пора выезжать на встречу к Риббентропу.
* * *
— Не забудьте, Валентин Михайлович, сначала просто выслушиваем всё, что он хочет сказать,— шепчет Деканозов Бережкову, идущему рядом с ним по длинному коридору Министерства иностранных дел,— затем я выражаю протест по поводу задержания двух наших сотрудников посольства...
Оба вздрагивают от неожиданности, когда вдруг появившийся у них на пути чиновник в серо-зелёной министерской форме громко щёлкает каблуками и резко выбрасывает руку вперёд в фашистском приветствии:
— Господа, министр задерживается и просит вас немного обождать в его кабинете. Следуйте за мной.
Из ярко освещённого коридора дипломаты попадают в огромное тёмное помещение, в одном конце которого находится массивный письменный стол, а в другом — круглый стол с горящей пузатой лампой под высоким абажуром, окружённый стоящими в беспорядке креслами.
* * *
— Кто он такой этот Зонненберг, Эрнст?— Раздражённо бросает советник германского посольства в Москве Хильгер после четверти часа томительного ожидания.— Почему какой-то юнец, представитель химической промышленности, назначает нам свидание в 'бункере', а сам даже?...
— Успокойся, Густав,— прерывает его военный атташе и по совместительству резидент Абвера Кёстринг,— никакой он не химик, это Вальтер Шелленберг, помощник Гейдриха. О нём мало кто слыхал, но недавно его назначили заместителем начальником отдела внешней разведки Главного управления имперской безопасности, а на самом деле Шелленберг им руководит. Вчера я получил депешу от Адмирала, мне приказано исполнять все его приказания.
