Чаганов: Война- Часть 4

Вздыхаю и возвращаюсь к столу, заваленному бумагами, тяну из кипы очередной листок и нарочно начинаю вслух проговаривать текст, чтобы отвлечься от реактора:

— Тяжёлый быстроходный артиллерийский тягач М-4... мотор 6 цилиндров, мощность 225 лошадиных сил... полузакрытая кабина на 11 человек, грузовой отделение для размещения боеприпасов до 3 тонн. Для увеличения проходимости снабжен лебёдкой на 14 тонн, масса прицепа тоже 14 тонн... Тяжёлый и быстрый — максимальная скорость 40 километров в час...

Рука машинально выводит 'оплатить', а мысли вновь скатываются к реактору.

Авария, произошедшая в 1957-ом в 'Уиндскейле'— главный аргумент, который заставляет сомневаться в правильности 'воздушного' выбора. Заложенный в конструкцию реактора принцип охлаждения предписывал его работу при сравнительно низких температурах до 150 градусов. Делалось это для того, чтобы избежать взаимодействия топлива и элементов конструкции реактора с кислородом воздуха при более высоких температурах, при которых увеличивалась вероятность возгорания урана в случае разгерметизации топливного элемента. Уже тогда при проектировании реактора было известно, что в кристаллической решётке графита, который служит замедлителем нейтронов, при возрастании нейтронного потока начинают накапливаться дефекты, которые ведут к деформации графита, а, попросту сказать, к его 'распуханию'.

Процесс 'распухания' кладки активной зоны реактора идёт одновременно с накоплением в ней избыточной энергии, которая дремлет до поры до времени в графите в виде 'вакансий' кристаллической решётки. Само собой, процесс возникновения дефектов и вакансий происходит и при более высоких температурах, чем рабочая, но с её дальнейшим повышением набирает силу противоположный процесс, который компенсирует возникающие дефекты в кристаллической решётке графита. Связан он с большей подвижностью этих дефектов и вакансий и чем-то напоминает взаимоуничтожение электронов и дырок в полупроводнике.

Принцип 'залечивания' дефектов кристаллической решётки, который называется отжигом графита, заключается в том, что структура графита, претерпевшая изменение под действием облучения, восстанавливает своё первоначальное состояние при нагревании графита выше температуры облучения. При этом высвобождается накопленная графитом скрытая энергия, однако этот процесс, в частности в 'Уиндскейле', имеет одну важную особенность. При температуре отжига в небольшом интервале около 200 градусов наблюдался пик энерговыделения, при котором могла быть превышена теплоёмкость графита. В этот момент мог произойти быстрый, почти мгновенный саморазогрев графита, который в каждом конкретном случае определяется условиями теплоотвода и облучения.

Отключение продувки воздуха на 'Уиндскейле' при восьмом с начала эксплуатации отжиге и привело в итоге к аварии, которая поставила крест на данном типе реактора. Хотя в реакторах с водяным охлаждением также может произойти подобный и даже более опасный, связанный с тепловым взрывом, инцидент, например, при останове прокачки теплоносителя через активную зону на остановленном реакторе.

'Простое ведь правило — не останавливай прокачку теплоносителя и всё будет хорошо! Не зря же писал Курчатов в журнале, передавая пульт управления сменному персоналу реактора за десять лет до аварии в Уиндскейле и почти за сорок до Чернобыля: 'Начальникам смен! Предупреждаю, что в случае останова воды будет взрыв. Поэтому ни при каких обстоятельствах не допускается прекращение подачи воды''.

Королевство Югославия, Белград,

Парк Калемегдан,

15 марта 1941 года, 13:00.

'Неплохо Мустафа выбрал место для встречи',— Оля останавливается у небольшого кафе, достаёт из сумочки пудреницу с зеркальцем и намётанным взглядом пробегает по редким фигурам посетителей, рассыпанным на мокрых аллеях парка и удовлетворённая увиденным, сворачивает на дорожку, ведущую к маленькому кафе на набережной Дуная.

— Так вот ты какая, 'Ольга',— не может сдержать восхищения невысокий худощавый мужчина лет пятидесяти в дорогом твидовом пиджаке, поднявшийся при её виде из-за столика у окна,— наслышан, наслышан...

— А я думала,— шепчет Оля на ухо Мустафе, жеманно целуя его в щёку,— что после 'Копенгагена' наши резиденты стали меньше судачить друг с другом на досуге о своих агентах. Тёмное лицо Голубича идёт бурыми пятнами — задержание датской полицией четырёх работников центрального аппарата Разведупра и десяти иностранных агентов, где они собрались, чтобы 'повидаться с друзьями' — для него самого едва не закончилось арестом.

— Надёжное,— бычится Мустафа,— хозяин — мой человек, а больше здесь никого нет, если не считать охраны на улице. Можете говорить спокойно.

— Охраны? Не заметила никого, снимаю шляпку,— примирительно улыбается Оля,— отличная работа, товарищ Исмет. Тогда сразу к делу.

— Турску кафу тэ кисела воду, Мухамет,— овладевает собой Мустафа, делая знак хозяину кафе.

— Отличный кофе,— Оля тут же запивает водой жгучий напиток,— Исмет, мне нужна ваша помощь. Я знаю, что инстанция поставила перед вами задачу помогать мне в поиске дневника Розенберга, но я прошу вас не ограничиваться только этим. Вы наверняка уже знаете, что руководство страны готовиться к подписанию протокола о присоединении Югославии к Тройственному союзу?...

Голубич кивает, затягиваясь сигаретой.

... По моим данным,— продолжает Оля, опустив глаза,— сразу же за подписанием протокола, которое произойдёт в течение несколких дней в Вене, в Белграде случится военный переворот под руководством генералов Симовича и Мирковича...

Мустафа продолжает молча курить.

— Известно также, что они держат постоянную связь с английским посольством в Белграде с неким представителем Службы Специальных Операций, которую в Лондоне возглавляет Хью Долтон...

— Его зовут полковник Том Мастерсон, он занимает должность временного секретаря посольства,— снисходительно усмехается Мустафа,— ты не удивляйся, у меня есть свой человек в английском посольстве. Насчёт Симовича и Марковича твои сведения верны, только вот о том, что переворот случится так быстро ему ничего не известно.

— Эти сведения получены из Лондона,— Оля старательно подбирает слова,— Черчилль на днях прислал радиограмму послу в Белграде, в которой прямо говориться, что 'нельзя отбрасывать ни одну из альтернатив наших действий, поскольку власти Югославии уже приняли решение о подписании протокола'.

Глава нелегальной резидентуры удивлённо глядит на собеседницу:

— Вчера Мастерсон тайно встречался с генералом Симовичем...

— ... На этой встрече,— подхватывает фразу Мустафы Оля,— Симович заявил, что подготовка к перевороту завершена, он состоится на второй день после подписания протокола, когда югославская делегация вернётся в Белград. Симович отдаёт себе отчёт, что переворот может привести к войне, но считает что такой исход предпочтительнее нынешнего положения вещей. Кроме того он надеется на помощь Великобритании войсками, оружием и продовольствием...

— Да, такая у Сербии судьба,— сокрушённо качает головой Мустафа,— правительство смотрит в сторону Гитлера, армия — на англичан, а народ — на Россию. О Югославии я даже и не говорю, её уже и не существует по-сути сейчас, а как полыхнёт война, то её будут рвать на куски и снаружи, и изнутри. И надеяться нам придётся только на себя самих.

— ... Английский представитель на это ответил Симовичу, что если Югославская армия сразу же после переворота всеми силами ударит по итальянской группировке в Албании, то сможет получить богатые трофеи. Этим самым югославы защитят левый фланг группировки британских войск в Греции, на что английское командование очень рассчитывает...

— Ну да, правильно,— мрачно замечает ресидент,— всю нашу армию отправить на защиту Греции, а свой народ бросить на произвол судьбы... Как я понимаю, Ольга, ты ко мне пришла без разрешения своего начальства, так?

— Так, Мустафа, и поэтому прошу сохранить в секрете всё, что я тебе тут рассказала. В отчётах о нашей встрече мы оба напишем о намеченных мероприятиях по поиску дневника Розенберга. Детали обсудим позже...

— Обещаю,— чиркает спичкой резидент.

— Вот здесь,— Оля достаёт из сумочки маленький конверт,— находится фотокопия директивы и карты немецкого командования на операцию по захвату Греции, а также предварительный план и наряд сил для захвата Югославии, если не удастся склонить её руководство к подписанию протокола. Мне известно, что у вас имеются обширные связи в среде военных и политиков, некоторые из которых занимают высокие должности. Думаю, им будет интересно взглянуть на эти документы. Да, и ещё одно, постарайтесь сделать так, чтобы эти сведения не дошли до людей Тито.

— И в мыслях не было,— засопел от возмущения Голубич.

— Времени у вас, Мустафа, осталось мало, операция по захвату Греции и возможно Югославии ориентировочно назначена на шестое апреля. Постарайтесь до этого момента решить организационные вопросы, наметить базы, заготовить оружие, продовольствие...

'Ишь, желваки на скулах заиграли, ну, конечно, женщина ему советы даёт... Впрочем, опыт диверсанта и конспиратора у Голубовича и в самом деле огромный, справится'.

— Почему ты это делаешь?— чёрные глаза резидента впиваются в Олино лицо.— За передачу сведений от такого источника не только тебе, но и мужу твоему головы не сносить.

— Я не собираюсь передавать текст этой директивы в Москву. О её содержании сейчас, за исключением работников германского Генштаба, знают только два человека — вы и я. Вы дали мне честное слово, что никому об источнике этих сведений ничего не расскажете, так что опасаться мне, незамужней женщине, нечего.

— Почему я тебе должен верить? Может быть ты потому и не передаёшь план этот твой наверх, что это дезинформация.

— Дезинформация это или нет — вам самим решать, надеюсь, что знакомые офицеры Генерального у ваших бывших друзей из 'Чёрной руки' найдутся. Что касается меня, то я считаю эти сведения заслуживающими доверияНе передаю его в Москву так же и потому, что они вам, сербам, ничем помочь не смогут — в Румынии и Болгарии стоят германские войска. А времени в обрез. Моё начальство начнёт осторожничать, потребует подтверждений, начнёт подключать к проверке Тито, посоветуют ему не вести себя осторожнее... дальше пояснять не надо?

— Не надо,— тушит сигарету Мустафа и кладёт конверт во внутренний карман пиджака,— я всё понял.

— Отлично, теперь о дневнике Розенберга,— Оля снова открывает сумочку и достаёт оттуда ещё один конверт и небольшую книжку в кожаном переплёте,— это дневник, а в конверте двадцать тысяч фунтов стерлингов, которые вы заплатили за дневник посреднику из английского посольства. Деньги ваши, а дневник мой. На всякий случай полистайте его, если в Москве захотят проверить на отпечатки.

Резидент, качая головой, берёт в руки книжку:

— А это тебе зачем, Ольга?

— Дневник я уже достала, а деньги, котоорые нужны не мне, а вам, Мустафа, на расходы, связанные с операцией, которую я предлагаю провести вам совместно с моей группой.

— Что ещё за операция?— вздохнув, тянется за очередной сигаретой резидент.

* * *

— Здравствуй, Дража.

— Зачем пришёл, Мустафа?— полковник Михаилович, стоя на пороге своего дома, неприязненно глядит на гостя сверху вниз.— Я с красными дел не имею.

— Мне, представь, это тоже удовольствия не доставляет,— раздосадованно отворачивается от хозяина дома Голубич,— но вот пересилил себя как-то. Пересилил себя, потому что в первую очередь я — серб, а уж потом... Так что, если и ты в душе серб, то веди туда, где мы сможем переговорить с глазу на глаз. На а если нет, то и без тебя обойдусь.

— Погоди,— не сразу отвечает полковник, не отрываясь глядя в глаза Мустафе,— пойдём в сад, там у меня летняя кухня, сейчас что-нибудь наброшу на плечи, а в доме дети и жена с тёщей.

— Вот смотри,— на струганую столешницу ложится пачка фотографий, появившаяся из кармана пальто гостя.

Михаилович тряпицей аккуратно протирает стёкла очков, водружает их на нос, пододвигается к ближе к огню керосиновой лампы и берёт в руки первый снимок.

— Что скажешь, Дража?— спрашивает Мустафа через полчаса, дождавшись когда полковник отложит в сторону последний снимок.

— Если это и фальшивка,— помолчав, отвечает полковник,— то составлял её офицер немецкого генштаба. Откуда у тебя эта Директива?

— От одного серьёзного человека,— отмахивается Голубич,— ты мне лучше вот что скажи как полковник Генерального штаба: сколько мы сможем продержаться, если немцы и в самом деле ударят так, как там написано?

— Ну если принять, что война начнётся завтра,— не задумываясь отвечает Михаилович,— то немцы быстро в течение максимум двух недель займут долинную часть Югославии, включая основные города: Любляну, Загреб и Белград. Возможно небольшая часть наших войск сумеет отступить в горы Боснии и Герцеговины, где смогут продержаться не более шести недель. Потом закончатся продовольствие и боеприпасы и без помощи со строны им не останется ничего иного, кроме капитуляции. Также не исключаю, что небольшая часть войск, не более одеой дивизии успеет уйти в Грецию.

— А если война начнётся не завтра, а через три недели?

— Ну если предположить, что наше правительство незамедлительно объявит мобилизацию, а во главе армии встанет югославский 'Де Голль', который сможет сплотить вокруг себя сотню-другую тысяч воинов-сербов, то заблокировав немецкие танки на горной дороге от болгарской границы до Ниша, армия сможет организованно отойти в Грецию и соединиться с англичанами. А когда-нибудь потом, при удобном случае, отвоевать Югославию обратно у немцев, итальянцев, болгар, венгров и хорватов.

— Понятно,— стучит кулаком по столу Голубич,— драпать, значит, собрались как в 16-ом. Шкуру свою спасать, а народ пусть остаётся на немилость победителей?

— Ты не горячись, Мустафа,— морщится, как от зубной боли, Михаилович,— пойми, что я всего лишь преподаватель в Военной академии, а не начальник Генерального штаба. Главная проблема нашей армии в том, что даже при полной и своевременной мобилизации, из 800 тысяч солдат в строю останется только 300 тысяч сербов. И хорошо будет, если все эти хорваты, словенцы, боснийцы просто дезертируют, а не повернут оружие против нас. Я предлагал в 1938 году реорганизовать армию на национальной основе, поскольку в нынешнем положении она попросту небоеспособна. Но меня не послушали, погнали со всех постов и посадили под арест. А теперь уже поздно. Единственная возможность сейчас сохранить армию, да и то без всякой гарантии на успех, это незамедлительно начать отвод наиболее боеспособных частей на юг к границе с Грецией. Ну и срочно начать формирование небольших подвижных партизанских отрядов, которые смогли бы продержаться длительное время в горах. Для этого надо организовывать там базы, завозить туда оружие, амуницию, продовольствие. Радиосвязь между ними самими и с их командованием налаживать. Но кто этим будет заниматься? Во главе армии одни предатели и тупицы, а те другие, кто сейчас готовится прийти им на смену не сильно отличаются от первых.