Один маленький светильник горел в покое всю ночь. Слышалось ровное дыхание Адатты. Геда хотел с ним заговорить, приподнялся на локте, но нет, Адатта, несомненно, уже уснул. Он лежал навзничь, голова съехала с подушки, и подбородок запрокинулся к потолку. Рядом на столике поблескивал золотой венец с красными сердоликами. Геда стал прислушиваться, как потрескивают в очаге поленья. В это время с улицы донеслись крики, запертую на засов дверь сотряс тяжелый удар.

-Смерть Дэвасатре! — долетало снаружи. — Время очищения! Геда, выходи!

-Сейчас выйду! — крикнул в ответ Геда и изо всех сил потряс за плечи просыпающегося Адатту.

Геда всегда быстро соображал. Он еще не успел испугаться, как просчитал в уме все.

-Адатта, они не знают, что ты у меня ночуешь. Спрячься. Я к ним выйду, а то они ворвутся и всех прикончат. Я за мать боюсь.

Дверь опять сотряслась.

-Да иду я, иду! — выкрикнул Геда. — Плащ накину.

Он быстро завернулся в плащ, взял ножны с мечом. Подумал, выхватил меч, а ножны бросил на пол.

Геда открыл дверь и переступил порог. Толпа с факелами сгрудилась перед домом. Геда различил знакомые лица и зачем-то стал выкрикивать вслух имена. Но это в первый миг подействовало на толпу странно: названные по именам отпрянули назад!

Оттолкнув Геду с дороги, распоясанный, в повисшей рубахе на улицу выскочил Адатта, тоже с мечом. Сторонники Дварны в толпе яростно взревели:

-Предатель!

-Геда! Сейчас прорвемся сквозь них — и беги, зови на помощь Сияющего! Давай, меч к мечу! — шепнул Адатта.

По его знаку они вдвоем бросились на толпу. Зазвенела сталь, и друзья проложили себе коридор.

-Беги, предупреди Дэву, я их задержу! — бросил Адатта.

Геда послушно кинулся к дому Дайка. Ведь совсем недалеко! Так — убьют обоих, а если успеет Сияющий — пусть сведет небесный огонь! Геда понял, что надо предупредить всех, чтобы их не перерезали ночью. Ради этого Адатта сейчас остался один на один с разъяренной толпой.

В доме за деревянной обшивкой скреблись мыши. В закрытые ставни стучал ветер, несущий в своих порывах снежную крошку и дождь. В очаге тлели угли. Дайк и Гвендис крепко спали под одним одеялом.

Стук кулаками в дверь разбудил весь дом. Сполох сразу подхватился и пошел открывать.

-Дайк, беда! Не спи! — донесся зов Сполоха.

Полуодетый, Дайк выскочил в общий покой.

На пороге стоял Геда — он задыхался, взгляд блуждал, по щеке с разбитого виска текла струйка крови. На одном дыхании Геда выложил все, что произошло. На краю залитой мглой площади Дайк уже видел факелы.

-Я встречу их тут. Пусть думают, что застали нас врасплох, — не тратя лишних слов, проговорил Дайк. — А вы уходите. Предупредите всех, кто на нашей стороне. Скорее!

Спорить было некогда. Гвендис быстро накинула плащ. Она не успела после сна убрать волосы и только перевязала их лентой, чтобы не падали на лицо.

— Я к Эйонне!

Сполох подвел к порогу лошадь, смирную лошадку, что возила их кибитку, а потом помогала Тьору приволочь для возведения "каменного круга" самые большие плиты с окраин Сатры. Это не был конь-огонь, на котором сподручно совершать богатырские подвиги, но лучше, чем ничего.

-Садись, Гвендис, я подсажу.

Гвендис порывисто обняла Дайка.

Он не успел даже ответить на объятие, как она отстранилась и подбежала к Сполоху. Тот ловко посадил ее на лошадиную спину, сам вскочил позади.

-Ничего, я без седла с детства ездил, — успокоил он Гвендис и пятками ударил лошадь в бока.

Великан Тьор вместе с Гедой кинулся выручать Адатту. У стьямма была здоровенная, как оглобля, секира в руках.

Сполох гнал коня во всю прыть. Утешительница жила не очень далеко. Гвендис, сидя впереди, показывала дорогу. За лошадью крупными прыжками летел пес Серый.

Возле дома Эйонны Сполох осадил лошадь и, спрыгнув с ее спины, протянул руки Гвендис. Та соскочила и подбежала к двери, стуча и зовя подругу. Сполох и его серый пес настороженно ждали. Наконец из-за двери выглянула испуганная рабыня и сказала, что Эйонна куда-то ушла.

-Наверное, к Итваре! — догадалась Гвендис. — Сполох, скорее!

Они снова сели верхом. Вдруг впереди вспыхнуло дымное зарево. Дом Итвары был в огне. Рядом толпились вооруженные небожители.

-Серый, взять их! — не задумался Сполох.

Пес тоже не задумался и с громовым лаем кинулся в бой. Сполоху некогда было помогать Серому. Ссадив с лошади Гвендис, он разбросал ногами горящий хлам у порога и стал вышибать дверь:

-Откройте! Итвара, открой!..

Небожители Сатры слишком давно не держали собак и привыкли считать их дикими зверями из зарослей. Когда Сполох натравил на них Серого, их потрясло, что пес слушается его — словно это какое-то колдовство! Погромщики с криками бросились врассыпную. Сполох оставил в покое дверь, сорвал с окон ставни и, задыхаясь от дыма, полез в проем.

Обшитый сухим, как трут, деревом каменный покой уже горел изнутри. Заслоняя руками от жара лицо, сослепу натыкаясь на какие-то вещи, Сполох заметался, отыскивая хозяина. Вдруг он увидел обоих. Итвара и Эйонна сидели за столом перед кувшином вина, она — у него на коленях, обхватив его руками за шею и положив голову ему на грудь. Один опрокинутый кубок лежал на полу, другой стоял на столе, рядом еще догорал светильник.

Сполох рванулся к двери, откинул засов и распахнул ее настежь. Из дома на улицу густо повалил дым. Подхватив Эйонну на руки, он выскочил на порог, опустил ее на мощеную улицу перед домом и, с хрипом захватив побольше воздуха в легкие, кинулся за Итварой.

Гвендис упала на колени рядом с подругой, блестящие волосы Эйонны стлались по грязному снегу. Гвендис оттянула веко, послушала сердце...

По лицу Гвендис текли слезы. Сполох вынес Итвару и положил рядом с утешительницей. Гвендис осмотрела и бывшего тиреса.

— Они не задохнулись. Они оба умерли раньше, — тихо сказала она. — Должно быть, приняли яд.

Сполох с черным от сажи лицом кашлял и никак не мог отдышаться, его опаленные волосы трепал влажный ветер.

Улица перед домом Геды была пуста. Дождь стих. Мостовая сделалась скользкой. Ее покрывал затоптанный снег, нога то и дело грозила попасть в выбоину. Геда с Тьором опоздали точно так же, как Гвендис и Сполох. Адатта навзничь лежал на улице перед домом. Сперва Геда не разглядел его в темноте и несколько раз окликнул по имени. Вдруг у него перехватило горло. Геда сел на снег возле мертвого друга. В руке Адатта все еще сжимал сломанный пополам клинок.

Без факела Геда не мог разглядеть пятен крови на одежде Адатты. У него еще теплилась надежда, что тот ранен, пусть даже и тяжело. Геда оглянулся на Тьора:

-Надо... в дом...

Услышав эти слова, Тьор молча передал Геде секиру и поднял убитого на руки. Геда вскрикнул: ему показалось, Адатта пошевелился сам. Но это порыв ветра покачнул в воздухе его полусжатую ладонь.

Геда открыл Тьору дверь и проводил его в свой покой. Тьор опустил тело небожителя на разобранную постель. Геда всхлипнул без слез. Когда Адатта ночевал у него, он всегда уступал ему кровать...

-Мама! — он кинулся на женскую половину.

В Сатре не было настоящего лекарского искусства, но женщины, которым приходилось лечить собственных детей, обычно знали, что делать. Матери и жены небожителей Сатры жили в домах как ключницы и служанки: подавали на стол, прибирали, ухаживали за больными. Геда тоже вспоминал о матери чаще всего тогда, когда ему нужна была ее помощь. Так и теперь он, зовя мать, кинулся ее искать.

Мать пряталась вместе с рабами в пристройке и вышла на голос сына. Когда Геда подбежал к ней, она быстро ощупала его одежду:

— Ты цел, не ранен...

— Адатта... — сдавленно сказал Геда.

Худая, высокая женщина, чуть сутулясь, поспешила в дом. На ходу она бросила распоряжение рабам, чтобы несли холст и воду.

Женщина наклонилась над кроватью, откинула рубашку с груди Адатты и поднесла светильник. Она увидела несколько глубоких ран. Кровь уже перестала течь. Мать Геды подняла глаза на сына:

— Адатта умер, — и закрыла раны рубашкой.

Геда опустился на колени. Мать обняла его и прижала его голову к своему животу.

Темная шкура ночи из-за факелов стала пятнистой. В глазах Дайка плясали огни, он стоял на пороге собственного дома, а перед ним сгрудилась толпа небожителей. Ничего не происходило. Даже Одаса Мудрый, который привел эту толпу, только переминался с ноги на ногу.

Дайк не облекался сиянием. Он понимал, что и сияние, и небесный огонь пригодятся ему в последнюю минуту.

Тиресы явились на площадь, но держались в стороне от толпы. Тесайя сделал отчаянную попытку вразумить Одасу:

-Спасение Сатры в твоих руках! Как ты можешь медлить!

Но Одаса ответил:

-Я нужен Сатре живым.

Сатвама сердито фыркнул. Еще немного — и небожители перед домом Дэвы не выдержат, начнут расходиться.

-Если все снова разбегутся, как крысы, никто больше не поверит, что Дэву можно одолеть, — напомнил Сатвама.

Он по-прежнему не испытывал никакой ненависти к Сияющему, но спокойно сознавал, что тот внес раздор в Сатру, поэтому должен исчезнуть. Общее дело несколько примирило их с Дварной. Твердый сказал:

-Твои "верные", Сатвама, разделены на дюжины. Прикажи начальникам: пусть поведут их в бой против Дэвы.

Справедливый слегка повернул к нему мощную шею:

-Ну, нет! Сияющий сведет на них небесный огонь, и я останусь без самых преданных своих сторонников. А я не люблю быть легкой добычей, тирес Дварна.

Дварна пожал плечами:

-По той же причине и я не брошу вперед своих лучших. Что же делать?

Сатвама обернулся к Тесайе:

-Послушай, Милосердный. Мы знаем, что ты умеешь опьянять небожителей рассказами о страданиях Жертвы. Ну, сделай что-нибудь! Расскажи про Светоч, а потом пообещай "верным" спасение. Мол, если кто погибнет сегодня, тому обязательно достанется частица Жертвы. Не мне тебя учить!

Тесайя раздраженно ответил:

-Здесь, на площади — не только мои приверженцы! За своих я отвечаю, но вы все слишком много смеялись над моей пламенной верой, чтобы меня принимали всерьез и остальные.

Тиресы молча переглянулись.

-Что ж, остается одно, — наконец уронил Дварна Твердый. — Поведем их сами. Пусть бой рассудит, кому достанется царство.

Снова повисло молчание, на сей раз недолгое. Сатвама согласился:

-Пойдем все вместе. Кто выживет — тот пускай и владеет Сатрой.

Тесайя всплеснул руками:

-Вы оба — воины, а я...

-А ты надейся, что, если погибнешь сегодня, тебе обязательно достанется частица Жертвы, — холодно оборвал Дварна Твердый.

Вскоре в далеком имении Гроны послышался топот копыт. Тимена, откинув рваное одеяло, выглянул из закутка, где спал. Сквозь щель в двери он увидел человека с факелом и женщину рядом с ним.

Факел Сполох поджег от пожара, охватившего дом Итвары. Женщина была Гвендис. Тимена узнал их. Перед Сполохом, свесив язык, тяжело дышал Серый.

— Тимена! — Сполох ударил кулаком в дверь, но тот уже отворял.

— Ну вот, пора уходить подальше в заросли, — сумрачно сказал Сполох, когда Тимена вышел к нему.

Сполох рассказал Тимене, что произошло и почему надо увести в дебри всех сторонников Дэвы.

— Итвара и Эйонна умерли. Адатту убили. Мы обошли всех знакомых. Собрали, кто жив. Ждут в яблоневом саду, тут, на окраине. С ними Тьор и Геда.

-А Дэва? — быстро спросил Тимена.

Сполох горько махнул рукой:

-Остался на площади: или разгонит толпу, или уж они его там положат...

Гвендис дрогнула, бросила на него умоляющий взгляд:

-Сполох, мне нужно к нему.

-Не повезу, — уперся Сполох. — Незачем.

Он направился к яблоневому саду, где дожидались остальные беглецы. Поднятые среди ночи несколько семей хмуро сгрудились вместе, отворачиваясь от ветра. Но жалоб не было слышно. Даже дети под защитой матерей молчали.

Это были те, кому жить в Сатре давно стало невмоготу, поэтому они поддержали Сияющего в отчаянной надежде на перемену. Они сами знали, что дело может обернуться бедой, но считали, что терять им нечего. Вот почему теперь они безропотно готовились уйти в чащу лесов и одичавших садов древней Сатры.

Геда с виду был совсем спокойным, только его лицо показалось Тимене замкнутым, точно чужим.

-Ты тут, Грона? Пора уходить.

Тимена сжал кулаки.

-Нет, я не уйду! Я им отомщу за всех, я уничтожу эту проклятую Сатру, пусть ее больше никогда не будет! — вырвалось у него так, что остальным показалось — он сошел с ума.

-Как ты один погубишь всю Сатру, Грона? — перебил его Сполох. — Брось. Пойдем.

В хлопающем на ветру плаще, без украшений, Тимена задыхался от гнева и горя. Они, небожители, так гордятся своей чистотой и причастностью к Жертве. Так боятся мира вокруг! Что ни делай, как ни пытайся изменить жизнь, только попробуй любить кого-нибудь, дружить или надеяться на лучшее будущее — убьют. Как Грону, как Адатту, Итвару. Как скоро убьют Дэву.

Но он, Тимена, сейчас сметет Сатру с лица земли. Поднимая кулак и тряся им перед лицом, он представил опустошенную землю и испуганных, жалких ее обитателей, бессильных перед живым миром. Тимена проговорил:

-Я — могу! Дэва их пощадил, а я их... я не пощажу. Когда я жил в зарослях, видел пригорок, а на нем — каменный столб. А под ним — сердце Сатры! Надо его вырвать с корнем... Вырвать у Сатры сердце. Пусть они все здесь сдохнут. Осквернятся и сдохнут!

Его спутники онемели. Этого нельзя было даже вообразить — чтобы кто-нибудь осмелился коснуться сердца Сатры. Пока самоцвет с небес хранится в земле, земля в границах Стены считается чистой. Вынуть сердце — это означает конец самому народу небожителей. Они останутся лицом к лицу с Обитаемым миром. Им уже больше не будет обещана Жертва. Тимена лишь непреклонно повторил:

— Я решил. Конец Сатре и вот этой, — он топнул ногой о землю, — и "Сатре в душе"!

-Нет! Грона, не надо, они потеряют рассудок от страха, если узнают! — внезапно воскликнула Гвендис.

-А ты думаешь, я им не скажу? Я нарочно пойду к тиресам на площадь и скажу, — бросил Тимена. — Конечно, узнают!

Он готов был дать тиресам закидать себя камнями, как Грону, лишь бы воочию увидеть плоды своей мести.

-Грона, не надо! — Гвендис протянула к нему обе руки. — Не надо мстить, лучше спаси Дэву!

Блеск в глазах Тимены погас. Он спросил:

-Как его спасти?

Элеса со своими товарищами грелись в развалинах, передавая друг другу долбленую баклажку с вином. Ночь всегда была их время, ночью из-за них никто в Сатре не смел соваться на улицу.

В вино был подмешана дейявада, Элеса сам насушил ее еще с лета. Под конец зимы с особенной силой начинает мучить тоска, и он привык запасать побольше бодрящего зелья. Волосы у Элесы стали еще реже, черты — резче. Подбородок неровно побрит, вдоль щек — резкие складки. Казалось, за зиму он постарел. Так же безрадостно выглядели его друзья. У всех на плащах — давний слой грязи.

Услышав шум и крики неподалеку, Элеса вскочил на ноги.

— Пойдем смотреть, — бросил он.