Остальные потянулись за ним. Они увидели, как факельное шествие удаляется от ближайшего дома. Дверь была выломана. На пороге лежал убитый хозяин. А толпа с факелами уже высаживала дверь в дальнем конце улицы.

— У-у! — присвистнул Элеса. — Тиресы кого-то режут, а мы-то и не знаем! Что ж так! Позвали бы нас — мы бы им помогли.

Его ребята уже бросились "помогать". На женской половине, распугав плачущих рабынь, они захватили хлеб и кувшин с вином, кусок копченого мяса. Драгоценный кубок с алмазами один из грабителей небрежно смахнул со стола на пол.

Наконец дружки Элесы вывалились из дома, передавая друг другу кувшин. Вино текло по лицам. Тело хозяина так и не отодвинули с порога, гурьба грабителей просто переступила через него.

— А ну дай, — Элеса вырвал кувшин у приятеля, сделал несколько крупных глотков и оскалился, почувствовав прилив веселья.

— Пошли за тиресами!

— Смерть Дэвасатре! — кричали впереди.

Друзья Элесы невольно подхватили клич.

Они двинулись вслед за факелами, грабили, снимали одежду с трупов, залезали в погреба. Не было спасения никому по дороге толпы. Немало других жителей окраин присоединились к веселью. Начался всеобщий погром. Ломали столы и скамьи, резали клинками старинные гобелены и покрывала, крушили в черепки глиняную посуду, выпускали сено из подушек.

Вдруг Элеса почувствовал, что его опьянение прошло. Впереди неслось: "Смерть Дэвасатре!"; сзади кричали, хохотали, выли его спутники. Элеса почувствовал, что ненавидит и тех, и других, ненавидит всё вокруг.

— Они идут к Сияющему, — сказал один из спутников Элесы.

— Я что, не вижу? Или не слышу? — лицо Элесы исказилось от злой усмешки. — И мы туда идем. Подеремся с Сияющим или с тиресами. Я еще не решил!

— Но Дэва сведет небесный огонь!

Элеса зарычал, присев на полусогнутых ногах, словно готов был броситься на друзей.

— На вас всех пора свести огонь! На всю нашу поганую Сатру, а на вас — на первых! Да нет, какой там огонь, это слишком хорошо для вас! — Элеса сплюнул. — Вас просто утопить в дерьме.

Шайка Элесы попятилась от него.

— Ну? Испугались? Все вы — меня одного? Как же мне надоели ваши трусливые рожи! Только и знаете, что сбиваться в стаи и всюду таскаться за вожаком. Вы такое же отребье, как "верные" тиресов. Для чего вы мне вообще нужны?

— Ты чего, Элеса? Своих?..

— Ладно, это у него бывает, это пройдет, — послышались голоса.

— А, привыкли! — Элеса засмеялся неприятным сухим смехом. — Привыкли, что я пошумлю и отойду. Нет, хватит. Я уйду от вас к Сияющему. Лучше сейчас подохну вместе с ним, чем жить с такими, как вы. А вы сгнивайте одни, потому что без вожака вы и шагу ступить не можете. Идите служить тиресам!

Элеса посмотрел в глаза каждому из своих бывших друзей. Те отводили взгляд. Элеса повернулся и быстро пошел на площадь.

Один из шайки внезапно поднял с земли первый попавшийся в темноте камень, взвесил в руках и запустил в ему в спину. Камень попал Элесе между лопаток. От удара Элеса споткнулся и упал лицом вниз. Он приподнялся на руках, но бывший приятель уже заносил над ним второй камень — смертельный.

А на площади шел невиданный в Сатре бой. Дайк просиял и свел с небес огонь. Но на этот раз толпа не побежала. Вызвать молнию второй раз Дайк не успел. Облеченный сиянием, он выхватил меч.

Тем временем все ближе к площади по улицам города неслась вскачь лошадь. Сполох, усадив Гвендис перед собой, гнал что есть силы. Серый бесшумно и быстро бежал за конем мимо разгромленных домов, распахнутых дверей, перепрыгивая через трупы убитых. На подступах к площади им преградила путь стая погромщиков. До Гвендис донеслось: "Смерть Сияющему!".

Сполох осадил коня, спрыгнул и помог ей спешиться.

— Делай сейчас, как я скажу. Я да Серый проложим тебе путь. Ты беги, спасай своего милого. Я тут как-нибудь отмашусь!

В ответ Гвендис быстро поцеловала его в щеку. Тот не смутился. У Сполоха в Козьем Ручье была большая семья, и он привык, что так его целуют сестры.

Сполох с палицей кинулся вперед, но, обогнав его, первым в кучу погромщиков врезался Серый.

Гвендис скользнула мимо них. Впереди на площади она увидела светлое пятно. Гвендис догадалась: это сам Дайк, облеченный сиянием.

-Серый, беги, охраняй Гвендис! — услыхала она за собой оклик Сполоха.

Почти тотчас же рядом с молодой женщиной возникла косматая серая тень. Гвендис побежала на площадь.

-Небожители! — она напрягла голос изо всех сил. — Перестаньте сражаться, послушайте меня!

Помогая ей, Серый разразился оглушительным лаем. От этих неслыханных звуков бой на мгновение затих, и толпа обернулась к Гвендис.

-Мы захватили сердце Сатры, — сказала она. — Если не верите — слушайте: оно зарыто в земле под каменным столбом в залитом смолой железном ларце. Это самоцвет, который ваши предки принесли с неба. С собой у меня его нет! — крикнула она, видя, как заколебалась толпа. — Если хотя бы волос упадет с головы Дэвы, Грона унесет сердце Сатры за стену, и последняя в мире Сатра навсегда осквернится.

Дайк стоял, опираясь на меч: его шатало, бой отнял все силы. Еще немного — и он не сумел бы поднять для удара руку.

Толпа разразилась такими стенаниями и воплем, что, казалось, земля уже горит у них под ногами.

Гвендис ждала, не зная, чем кончится это неистовство: тем, что в безысходности толпа растерзает и Дайка, и ее, или жители Сатры подчинятся. Гвендис разглядела приземистого Сатваму, порывисто размахивавшего руками — должно быть, он добивался, чтобы все замолкли.

Крики наконец стихли совсем. Немая толпа была еще страшнее вопящей.

-Утешительница Гвендис! Ты и твои друзья сделали ужасное дело, — раздался низкий голос Сатвамы. — Пусть Дэва уходит с тобой. Но верни и ты сердце Сатры! Ты знаешь меня, утешительница, я не делаю зла без нужды. Умоляю тебя об одном: пусть Сияющий даст клятву навсегда уйти за пределы Сатры и больше никогда не появляться на нашей земле. Мы отпустим Сияющего на все четыре стороны, а ты верни сердце Сатры, иначе нас постигнет отчаяние и безумие.

-Клянись, Дайк! — произнесла Гвендис.

-Клянусь покинуть Сатру и не возвращаться, — хрипло проговорил тот.

Рубаха на нем была в крови, на груди болталась круглая серебряная подвеска: подарок Итвары.

-Расступитесь! — приказал небожителям Сатвама.

Гвендис подбежала к Дайку. Сатвама исподлобья огляделся. Среди убитых, лежавших у входа в дом, он узнал Дварну. Статное тело Дварны Твердого раскинулось у самого порога.

Одасы не было видно нигде. Сатвама только поморщился: какая разница...

Тесайя сидел, прислонившись к стене дома. Его полное лицо посерело. Тирес закусил губу, держась за грудь. Между пальцами сочилась кровь. Рядом с ним, неловко горбясь, стоял на коленях художник Орхейя. Сатвама посмотрел на Тесайю в упор. Мелкая дрожь сотрясла раненого тиреса.

"Сатре нужен царь, — мелькнуло у Сатвамы. — Страна уже устала от междоусобиц тиресов, один из которых проливает сладкие слезы, другой посылает своих "верных" в огонь... впрочем, Дварны больше нет. А Одаса... пустое место".

Тесайя протянул перед собой окровавленную руку. Губы беззвучно что-то шептали.

Не обращая внимания на застывшего с расширенными глазами Орхейю, Сатвама ударил тиреса острием в живот.

Тесайя сполз по стене и упал, съежившись в луже крови.

— Я царь Сатры! — возгласил Сатвама.

В ответ заревели от восторга его "верные". Крик подхватили и остальные небожители, даже Кесара — бывший приближенный Тесайи. Только художник Орхейя, дико озираясь, вскочил и бросился прочь, с неожиданной силой расталкивая толпу.

Перекинув руку Дайка себе через плечо, Гвендис поддерживала его. Дайк не только выбился из сил — он был изранен. Ни одна рана не была опасной, но от них рубаха Дайка пропиталась кровью, и сам он начал слабеть. Потрясенная смертью Тесайи, Гвендис торопила его: "Пойдем!". Ей хотелось лишь одного: поскорее увести Дайка из этой страны ужасов.

А Эрхе-Алтан среди ночи гнала свою мохнатую лошадку туда, где пылало зарево. Черные косы, спадающие из-под островерхой шапки, били ее плечам.

Оказавшись на узкой дороге между неуютных каменных юрт, Эрхе увидела: здесь и правда война. Ее лошадка смело переступала через убитых, откуда-то доносились причитания и женский плач.

Эрхе хмурилась: она боялась, что Сполох тоже где-нибудь лежит мертвый. Ветер сильно пах дымом. Полудикой прыгучей лошадке Эрхе это совсем не нравилось, да и степнячке было не по себе с того самого мига, как ее лошадь перескочила через руины стены. Эрхе привыкла к своему особому чутью, доставшемуся ей от матери-ковыльницы. О таких, как она, говорится, что они видят на сажень сквозь землю. Эрхе, и правда, умела находить воду, ощущала, в какой стороне север, и сколько времени остается до сумерек. А здесь, в каменном стойбище, Эрхе утратила эту способность. "Плохое место", — думала она.

Пару раз, заслышав шум драки, Эрхе направляла лошадь туда, — вдруг Сполох?.. Но дрались всякий раз какие-то чужие люди. И Эрхе уносилась от них верхом.

А вот опять дерутся на узкой дороге, которая ведет на большое, колышущееся огнями каменное поле! Сколько врагов нападает на одного, а он не сдается!

И вдруг Эрхе встрепенулась: это же Сполох. Зоркий глаз степнячки даже в сумраке угадал знакомую стать, льняные волосы, перехваченные ремешком. Сердце отчаянно забилось от радости, с пронзительным кличем Эрхе натянула лук.

А Сполох по дороге на площадь, зажатый в кольце погромщиков, уже было простился с жизнью. В помрачении схватки он не слышал стука копыт. Мимо его уха просвистел воздух. Небожитель, который занес над ним меч, замер, поднял руку к горлу. Из горла торчала прилетевшая неизвестно откуда стрела. Сполох попятился и обернулся. Прямо на него из темноты улицы несся приземистый конь с маленьким всадником, державшим в руках лук. Всадник осадил коня и спрыгнул с седла. Сполох узнал мохнатую лошадку Эрхе и саму дочь ковыльницы в островерхой шапке, с рассыпавшимися по плечам черными косами. Кочевница дико крикнула: заслышав этот клич, ее лошадка была приучена пускаться вскачь. Маленькая мохнатая лошадь умчалась, а Эрхе вырвала из ножен саблю и оглянулась на Сполоха — сверкнули белые зубы: "Я тебя нашла, северянин!".

Множество небожителей с площади пошли вслед за Гвендис. Она обещала вернуть им сердце Сатры возле руин стены.

По пути, наткнувшись на кучку погромщиков, Сатвама приказал своим "верным" их разогнать. Сполох и Эрхе остались стоять спина к спине посреди улицы. Ночной сумрак рассеивался, небо серело. Эрхе оглянулась на своего северянина и увидела, что у него все лицо выпачкано сажей. Эрхе против воли заулыбалась, но он смотрел по-прежнему, упрямо нахмурив брови.

Гвендис поддерживала израненного Дайка. Серый их охранял, пристроившись сбоку, но, увидев Сполоха, одним движением мощных лап оказался около него — точно перелетел. Такого прыжка даже трудно было ожидать от громадной собаки. А Серый, тихо заскулив, сел у ног Сполоха, глядя на него полными укора глазами.

-Ничего, брат Серый, больше я тебя от себя не отошлю, — пообещал парень и положил руку на холку пса.

-Сполох! — у Гвендис упала тяжесть с души. — Ты жив!

Эрхе узнала Гвендис. Глаза дочери ковыльницы заблестели, заблестели и зубы.

— Гвендис! — Эрхе, стащив с головы шапку, подбежала к подруге. — Какая долгая была зима! Я скучала, скучала и прискакала.

Толпа продолжала иди вслед за Гвендис и Дэвой, от которых зависела судьба сердца Сатры.

Дайк собрался с силами и расправил плечи, но словно какой-то мрак застилал ему глаза. За окоемом уже встало солнце. А Дайку чудилось, что теперь ему навсегда придется нести в себе мрак разгромленной Сатры.

Часть 6

Путь через степь был каторжным. И кибитка пропала в Сатре, и нужные в походном хозяйстве вещи. У Дайка не было даже плаща, он остался в нижней рубахе, и та изорвана и перепачкана кровью. Выручил Геда — отдал ему свой. Геда увел мать и рабов в заросли, они прихватили с собой из дома все, что успели.

Тирес Сатвама получил сердце Сатры назад.

Гвендис послала Сполоха взять у Тимены самоцвет и привезти в условленное место у самых развалин стены. Сполох поскакал к Тимене, а с ним и Эрхе, которая нашла и поймала свою лошадку. Эрхе твердо решила защитить и сберечь Сполоха, поэтому не отставала от него ни на шаг.

Воины Сатвамы сопровождали Гвендис и Дайка до самой границы. Очень скоро вернулся Сполох. Самоцвет в его поднятой руке ослепительно переливался под солнцем — точно огонь меж пальцев. В нескольких шагах, неподвижно застыв в седле, с луком наготове ждала Эрхе.

Воины Сатвамы пропустили Гвендис и Дайка к границе. Как только те перебрались через руины стены и оказались на "скверной" земле, Сполох крикнул: "Тирес, лови!" — и бросил Сатваме самоцвет. Тирес Сатвама поймал на лету драгоценный камень. Его "верные" и притихшая неподалеку толпа взревели с радостью и облегчением. Не дожидаясь, пока они смолкнут, Сполох пустил коня через руины в объезд поросшей мохом плиты, а за ним прямо через преграду перелетела прыгучая, как кузнечик, лошадка Эрхе.

Больше нога Дайка уже не ступала на землю Сатры. Он сдержал слово, что дал Сатваме, и даже с Тименой простился через границу: Тимена остался по одну сторону развалин, а Дайк со спутниками — по другую.

Было светло и ветрено. Ветер за много лет нанес в каменные щели почвы, и теперь прямо на плитах шумел разросшийся кустарник. Взявшись корнями за почву, он понемногу прошил и камень.

Тимена вышел из-за кустов. На спутанных длинных волосах — серебряный венец, рукава рубахи обтрепались. На худощавом запястье — почерневший от времени браслет.

Тимена так и не спал ни минуты с самой ночи погрома. Возле землянки в зарослях он и Геденна собрали женщин и детей, старуха разожгла костер, накормила их похлебкой. Дав приют беглецам, Тимена отправился проститься с друзьями.

— Они никуда не пойдут из-за Стены, — сказал он. — Для них покинуть землю Сатры — хуже гибели... Просто это уже в крови.

-Ну, а ты?.. — спросил Дайк. — Останешься, знаю...

Тимена ответил:

— Я решил вот что. Сатра так велика, что никто даже не представляет, где она кончается. На западе вот эта Стена... ну, развалины. А что там к северу и дальше к востоку, докуда идет Стена — никто уж давно не проверял. Чащоба такая, что в ней можно заблудиться. Тиресы... то есть Сатвама, — лицо Тимены исказилось от ненависти, и он потряс головой, пытаясь овладеть собой, — он туда не сунется никогда. Он сердце Сатры перезакопает поближе к себе и будет жить и бояться. А мы уйдем в заросли, далеко, на северо-восток. И построим свою Сатру. Я им сказал, нашим бродягам и новым беженцам, что уведу их. Они хотят жить так, как говорил ты, Дэва... и Грона, — добавил он. — Ну а раз Грона — это теперь я, и я поведу небожителей осваивать землю, то мы построим Гронасатру.

— Ты будешь царем? — спросил Дайк.

Превратившись в Грону, Тимена вправду очень быстро сделался каким-то другим. Он возмужал, и руки стали более мускулистыми, и сам шире в плечах, крепче. И лицо — уже не лицо умирающего от истощения дикаря, а вытянутое, взрослое лицо с резкими скулами, твердым подбородком, худое от внутреннего напряжения и переживаний.