До последнего вымпела

— Почему именно так?

— В одном отряде корабли с новыми пушками, в другом — со старыми. Любой из отрядов вполне способен вести бой со всем оставшимся у японцев флотом.. Во всяком случае, до подхода второй половины эскадры, а расходиться далеко и нет никакой необходимости — район действия не такой уж обширный. Принято?

— Слушаю дальше, — кивнул адмирал.

— Оба отряда рассыпаются 'неводом' и патрулируют свои участки — кого-нибудь наверняка зацепим. Пусть это будут нейтралы без контрабанды, пусть, но будем 'делать нервы' как японцам, так и их союзникам...

— Использовать броненосцы для крейсерской войны? Как-то это...

— А почему бы и нет? Тринадцать узлов как минимум даёт любой, дальность плавания вполне приличная. Дорого? Так сейчас не до того, чтобы 'булавки считать'. Есть, конечно и другой вариант: броненосцы только обеспечивают боевую устойчивость рыщущих по окрестностям крейсерам, но это резко сужает область действия эскадры. Я посмею настаивать на первом своём предложении.

Адмирал со своим флаг-капитаном ещё несколько часов обсуждали детали предстоящей операции.

На следующий день, на 'Славу' прибыли командиры крейсеров и броненосцев, и состоялось ещё одно совещание, на котором уточнили конкретные детали.

А ещё через двое суток, все боевые корабли, исключая миноносцы, оставшиеся для охранения транспортов, покинули Бонинские острова.

Через двадцать четыре часа отряды под флагом Небогатова и брейд-вымпелом Смирнова (командира 'Николая'), вышли в районы намеченные для операции.

Корабли разошлись на расстояние около ста кабельтовых, и стали 'чесать' океан в поисках добычи. Результаты не замедлили сказаться: за первый же день остановили тринадцать судов идущих в Японию и из неё. На второй — ещё семь. Большинство пришлось отпустить, но три были потоплены, как перевозившие контрабанду, а ещё два захвачены в качестве призов. Угольный запас эскадры пополнился ещё на две тысячи тонн бездымного кардифа, и индийский рис с японского транспорта тоже был не лишним.

После двух дней крейсирования к юго-западу от устья Токийского залива пришлось вернуться — автономность кораблей, и, в первую очередь 'Славы', не позволяла надолго отрываться от основной базы — этот броненосец, как и броненосцы береговой обороны, строились для Балтики, где расстояния более чем скромные.

Но цель была достигнута — русские обозначили угрозу коммуникациям на путях в Японию.

Финансисты всего мира не могли и не стали игнорировать этот факт.

Микадо, хоть и неофициально, начал интересоваться возможностями заключения мира...

Если хочешь объявить о своих намерениях на весь мир, сделай намёк об этом конфиденциально — можешь не сомневаться: все кому надо и не надо будут оповещены об этом чуть ли не мгновенно. Дюжина стран, узнав о том, что Япония, наконец-то согласна на ведение мирных переговоров, немедленно стала предлагать свои услуги в качестве посредника.

Обе, пока ещё воюющие империи, сошлись на Гааге, где державы представляли не просто посланники, а чрезвычайные и полномочные послы. Хотя с российской стороны на переговоры не погнушался выехать сам Ламсдорф.

Переговоры начались тяжело: русские, после очередных одержанных побед, предъявляли такие требования, что, выполняя их, Япония не только скатывалась на уровень 'держав' типа Сиама, Персии и Мексики — выживание нации ставилось под большой вопрос. С другой (японской) стороны, претензии так же были неадекватны: развязавшие войну, формально требовали заключения мира на основании имеющихся результатов этой самой войны: все территории занятые японскими войсками, должны остаться под протекторатом Страны Восходящего Солнца.

Митсухаси, возглавлявший японскую делегацию, и сам прекрасно понимал, что такое нахальство может вызвать лишь раздражение противной стороны, но действовал согласно инструкциям из Токио.

— Я не совсем понимаю, уважаемый господин посол, — начал Владимир Николаевич Ламсдорф, услышав о претензиях японцев, — зачем меня оторвали от важных дел. Неужели вашему правительству не ясно, что на таких условиях Россия никогда не заключит мира.

— Я лишь выполняю волю своего императора, — поклонился японский дипломат, — но имею полномочия и к поиску компромиссных решений...

Переговоры, конечно, не торговля на рынке, но что-то общее в обоих процессах имеется...

Обеим империям был необходим мир, обе империи старались 'состричь' максимум дивидендов из сложившейся ситуации и не 'потерять лица' на международной арене, обе делегации старательно пытались найти решение, которое было бы не унизительным для другой противника, и максимально выгодным для своей. Исходя из сложившейся ситуации, разумеется...

России мир был необходим как вода для обезвоженного организма, а Японии — как воздух для организма любого. Японская нация задыхалась в этой войне, но она задыхалась и на своих островах, ей, поднявшейся из феодализма в капитализм, требовался рынок сбыта на континенте.

Ламсдорф со своей делегацией это прекрасно понимал, понимал и то, что Россия вполне может обойтись и без Квантуна, без Северной Кореи, без Южной Манчжурии... Но здесь вставал вопрос о престиже Великой Державы: даже если всё это отдать за деньги (которых у Японии нет и теперь уже не предполагается), то уважение к России в мировой политике упадёт до самой нижней отметки.

Формоза, Окинава и Цусима, были включены в список претензий заведомо с намерением от этих претензий отказаться... Ну то есть всё как на рынке всё-таки — торговаться нужно начинать с максимума.

Японская делегация, разумеется, с негодованием отвергла столь наглые поползновения, но и свои аппетиты поумерила...

Переговоры 'покатились' по сложившимся для этого процесса шаблонам. Курильскую гряду японцы согласились вернуть России в обмен на формально захваченный Бонинский архипелаг и Охотское море вновь стало внутренним водоёмом Империи. Однако право беспошлинной ловли на шельфе островов, японцы для своих рыбаков выговорили.

К тому же Япония лишалась особого статуса на Сахалине.

'Варяг' и 'Решительный' безусловно, возвращались России в боеготовом состоянии за счёт японской стороны, как и все захваченные торговые суда. Ни одного вооружённого японца не должно было оставаться на континенте.

Россия 'великодушно' отказалась от претензий по поводу совершенно ей не нужных островов южнее Хоккайдо, и вопрос перешёл к Южной Манчжурии, Корее и Ляодунскому полуострову. Здесь 'терять лица' нельзя было никому.

Российская и Японская империи признавали права друг друга в Корее, и линия раздела сфер влияния прошла по сороковой параллели. (Корея фактически 'воевала' на стороне Японии, так что мнения 'Страны Утренней Свежести' никто и не спрашивал).

А вот с Ляодуном намучались: формально он захвачен армией генерала Ноги, и стоил ей немалой крови, но нормально — Япония, вероломно напавшая на Россию, побеждена. И неважно, что ни сам полуостров русским уже фактически не нужен, ни прилегающие к нему территории — вопрос престижа...

Ламсдорф с Митсухаси для обсуждения этого вопроса, неоднократно удалялись общаться с глазу на глаз.

В результате Япония согласилась освободить данные территории, но был составлен дополнительный секретный протокол, по которому Страна Восходящего Солнца имела право через год выкупить право аренды у России. Но с правом участия в концессиях русской стороны. Южно-Манчжурская железная дорога при этом, оставалась российским объектом.

Поскольку Стране Восходящего Солнца нечем было покрыть ближайшие долги и проценты по ним, то Россия согласилась приобрести в качестве компенсации строящиеся крейсера типа 'Цукуба'. Для немедленной перепродажи, разумеется.

Отдельной статьёй рассматривался вопрос о пленных. Русская делегация согласилась оплатить по самой высокой цене все издержки, но только после возвращения всех портартурцев, манчжурцев и моряков на родину. Так что, чем больше их вернётся домой живыми и здоровыми, тем выгодней самой Японии — больший долг скостят...

Дебаты продолжались ещё с неделю, но стороны всё-таки договорились.

Мир был заключён.

Глава 41

— В общем, никто меня обратно особо ни ждет — места в доме и старшим братьям мало, и подружка моя бывшая, как выяснилось, уже замуж выскочить успела. Вот и решил я в Манчжурии счастья поискать — поведал свою нехитрую историю Яков, когда очередь рассказывать дошла до него. Пока за окном мелькали леса, поля и города необъятной Родины, появившееся по случаю долгой дороги время солдаты коротали, как могли. — А я думаю, что мы не прямо на Дальний Восток поедем, — сменил уже поднадоевшую всем тему малознакомый Якову солдат. — Говорят, что Царь еще с начала войны едва ли не каждый отправлявшийся в Манчжурию полк лично напутствовал. К нам же не заглянул, так что, мнится мне, что еще помаршируем где-нибудь до Урала. — Помаршируем или не помаршируем, а на станцию прибываем уже сейчас. — Прервал разговор бывший в вагоне за главного унтер-офицер. — Всем приготовиться к выгрузке, если не хотите последними обедать! К этому времени солдаты уже успели на собственных желудках почувствовать, что далеко не на каждом полустанке была возможность нормально накормить горячей едой полтысячи крепких молодых парней. Вероятность того, что припозднившимся придется еще полдня провести на сухарях была нешуточная. Поэтому, когда с негромким лязгом вагон, наконец, остановился, высадка была быстрой и организованной, впрочем, как и последовавший обед. Однако затем, вместо привычного возвращения в вагоны, весь прибывший сюда несколькими эшелонами полк построили на близлежащем поле. Появившаяся, было, при приказе строиться в голове Якова мысль о Высочайшем смотре тут же испарилась, как только стало ясно, что никому нет дело до того, что выбранный плац находится аккурат между воняющей на всю округу скотобойней и "живописным" холмом местной свалки. Когда, наконец, шеренги были выровнены, после формального приветствия к строю обратился командир полка: — Господа! — переборов себя, но строго по новому Уставу обратился к строю полковник, — Не буду ходить вокруг да около. Завод в Мотовилихе, где артиллеристы нашей дивизии должны были получить орудия, захвачен бунтовщиками. Поэтому нам с вами поставлена боевая задача освободить корпуса от смутьянов, чтобы дать возможность добросовестным рабочим вернуться к станкам, а также получить, наконец, наши пушки. А то без них нам в Манчжурии плохо прийдется! Это я вам как бывалый вояка точно говорю! Время не ждет! Поэтому на...ПРАВО*! Шагом...МАРШ! Идти оказалось недалеко — через каких-то полчаса перед солдатами показалась окраина рабочего городка. А вскоре по прибытии выяснилась и причина по которой батальону пришлось выгрузиться не доезжая до станции — по неистребимой традиции целая рота дворников, плотников, маляров и цветочников собранных сюда, похоже, чуть ли не со всей губернии превращала местную станцию в нечто утопающее в цветах и трехцветных флагах. Как выяснилось, полковник и сам до прибытия на место не знал, что здесь намечается еще и Высочайший смотр, поэтому, когда полк снова построили, он выглядел куда более озабоченным. Выразилось это в уже совсем другом тоне, с которым он обращался к полку: — ...И зарубите себе на носу, я не потерплю, чтобы какая-нибудь сволочь опозорила наш славный полк на весь мир! Каждого напившегося лично пристрелю как дезертира! — Орал, размахивая пистолетом прямо перед носом стоявшего примерно посередине шеренги Якова, недавно еще абсолютно невозмутимый полковник. — Если найдете у местных или на заводе водку или что-то в этом духе — чтоб сегодня ни капли! Вам еще с Его Императорским Величеством вечером общаться, и чтоб... — в общем, на фоне сорокаминутной подготовки к смотру постановка задачи на очистку корпусов завода показалась Якову бледной пятиминутной тенью. Впрочем, сам штурм продлился еще меньше, а вот начавшееся после недолгой перестрелки вылавливание смутьянов по закоулкам заводских корпусов за последующие несколько часов успело изрядно надоесть Якову. А замешанный на хорошо затоптанном в глубину души страхе атакующий порыв успел смениться мрачным озлоблением в адрес устроивших все это. Да и как иначе, если в тебя не только стреляли, но еще и новенькая, выданная прямо перед отъездом, форма, за время обыскивания чердаков и кладовок стала не чище старой половой тряпки в кочегарке? И это прямо перед смотром Императора поезд которого, как говорили, уже успел прибыть на станцию. Пора было уже отправляться в следующую пристройку когда Яков краем глаза вдруг заметил какое-то движение. — Ану вылазь, прихвостень японский! Только медленно и руки на виду держи! Незнакомец поняв, видимо, что отсидеться в яме не удастся, медленно выставил наружу руки, а потом и голову. — Яков!? — на солдата смотрело, пожалуй, даже слишком хорошо знакомое ему лицо — "товарищ Николай" был, конечно, не частым гостем в их городе, но зато крайне уважаемым в определенных кругах — ведь именно через него приходили указания от вышестоящих партийных "товарищей". — Яков, — едва придя в себя, торопливо, но все равно с пафосом затараторила голова, — ради дела революции и будущего всех трудящихся ты должен вывести меня отсюда! "Ишь как распелся!" — подумал Яков, — "только я теперь, товарищ Николай, твоим пушечным мясом быть не желаю! Зачем все это надо? Все, что было действительно нужно рабочим у них теперь есть, даже партии легальные. И у меня все, если Бог даст, хорошо будет. Если только мы, из-за таких вот гнид, головы на войне не сложим!" — начал заводиться солдат. Мрачно добавив вслух: — Вылазь давай! — Еще чуть-чуть и прогнивший режим падет, и мы будем тем камнем, что сбросит лавину! — продолжал вещать Николай, входя в привычную колею агитации, видимо, под впечатлением от недавно пережитых волнений. — У нас готовы несколько диверсий, тут не только завод встанет, может и самого тирана убить получится! Но чем дольше тот говорил, тем острее бывший без пяти минут революционер ощущал внезапно появившееся желание пристрелить незадачливого агитатора прямо на месте. Однако, разум на пару с национальным характером, возобладали. — Молчать! — Рявкнул Яков, добавив еле слышно "не здесь" и, снова перейдя на крик, вызвал — Коваленко, Фельдман ко мне! Сдав обысканного и связанного на всякий случай агитатора на руки сослуживцам и оставив одного из солдат руководить дальнейшим обыском, Яков, посчитав полученные сведения достаточно важными и срочными, чтобы действовать уставным порядком, направился прямо в расположившийся неподалеку поезд личной охраны Императора, разумно предположив, что именно они больше всех заинтересованы в предотвращении каких бы то ни было диверсий. За следующие после недолгого и не слишком любезного разговора с хмурым горцем-часовым полчаса Яков успел последовательно изложить суть дела начальнику караула — лейтенанту, дежурному капитану, двум гвардейским полковникам и даже целому генералу.

— — —

* — автору известно, что в современной российской армии эта команда произносится более удобно (на пра...ВО). Но по реально действовавшему в то время Уставу она произносилась именно так.