Вирус разума

— Что же ты, Лада! Закинула бы меня домой, на любимый диван, так нет же, в какую-то пещеру, к слонам, — и тут Кириллу явственно вспомнилось, как буквально накануне, сидя у костра, он рассказывал друзьям об увиденном по телевизору сюжете о стаде слонов где-то в центральной Африке, каждую ночь приходящих в соляную пещеру и добывающих так необходимый им минерал. Там еще говорилось, что пещера эта огромна, с множеством ответвлений и проходов. Авторы, помнится, удивлялись, как это слоны так здорово в ней ориентируются.

— Все, конец. Я в этой пещере до посинения буду плутать, не выберусь, — однако, вслед за воспоминанием о Ладе, в голову пришла и идея. Когда-то Лада пыталась объяснить Кириллу, как она контактирует с животными и заставляет их сделать то, что ей нужно. Она говорила, что это не прямой разговор, а установленная эмоциональная связь, путем которой, меняя ощущения и настроение животного, можно добиться желаемого, а если связь установить достаточно крепкую и надежную, то можно и видеть глазами животного, и слышать его ушами, и даже запах ощущать. У Кирилла тогда не очень это получалось, но видеть и различать эмоциональные линии животных он научился. И вот теперь воспоминание о Ладе подсказало ему решение. Осталось лишь найти слона, который захотел бы ему помочь. Тут главное правильно выбрать, так сказать, тему, точно определить, на каких струнах нежной слоновьей души можно сыграть. Итак, самое сильное чувство — это инстинкт самосохранения. Тут Кирилл мало что мог: во-первых, в своем нынешнем плачевном состоянии он вряд ли представлял угрозу самосохранению слона, а во вторых, испугавшись, слон либо растопчет его, либо убежит. Ни то, ни другое Кирилла по понятным причинам не устраивало. Следующим по силе чувством была любовь, впрочем, она, иногда бывает посильнее страха смерти, но это Кириллу тоже мало что давало. Не хватало только, чтобы какой-нибудь слон вдруг к нему любовью воспылал. Оставалось третье по силе чувство, это любопытство. И найти нужно было молодого слона, поскольку всем известно, что дети обладают гораздо более сильным любопытством, чем умудренные жизнью взрослые. Кирилл сосредоточился и начал мысленно ощупывать эмоциональный фон, идущий от слонов. Одновременно с этим он включал-выключал фонарик, пытаясь привлечь их внимание. На всякий случай, чтобы не попасть им под ноги, он заполз в каменную нишу, нашедшуюся, весьма кстати, рядом. Взрослые слоны старательно не обращали внимания на моргающий огонек, всем своим видом показывая, что они пришли сюда по делу и им абсолютно безразличен и этот человечек, и его фонарь. Но это внешне. Эмоциональный фон в пещере заметно изменился. Появились ярко выраженные линии настороженности, протянувшиеся к Кириллу. Слоны начинали нервничать. Но вот Кирилл почувствовал легкое касание тоненькой нежно-сиреневой ниточки заинтересованности. Она исходила от молодого слона, средних размеров, уже достаточно взрослого, чтобы понимать свое преимущество в весовой категории перед человеком, но с еще недостаточным жизненным опытом, сумевшим бы ему подсказать, какую для него опасность может нести этот маленький смешной зверек. Плюс еще не угасшая детская любознательность и желание показать друзьям сверстникам, мол, смотрите: все насторожились, один я не боюсь, сейчас подойду и посмотрю, что это за фрукт. Это был шанс. Кирилл старательно удерживал внимание слона к себе. Представляя себя очень интересной игрушкой, которую неплохо бы было взять с собой и рассмотреть получше при солнечном свете. Как это будет происходить, Кирилл не представлял, но, как говорится, будет день — будет пища, а сейчас лишь бы эта часть плана получилась. Под неодобрительные взгляды и мысли взрослых слонов любопытный юнец, весом в полторы тонны, приблизился к Кириллу, раздвинув по пути своих старших товарищей, и протянул к нему хобот. Кирилл не без труда сдержал испуг, смешанный с легким отвращением от запаха из слоновьей пасти, и взял себя в руки. Страх и неприязнь в его ситуации были абсолютно неуместны. Он наоборот, старался излучать дружелюбие и безопасность. Слон потрогал голову, чуткими движениями хобота прошелся по груди, добрался до руки с фонарем, обнюхал ее со всех сторон, затем, обхватив руку хоботом, потянул ее на себя. Кирилл еле сдержал стон, но, видимо, слон пока не намерен был отрывать ему руку, потому что, почувствовав легкое сопротивление, он тут же отпустил ее. Стадо вдруг дружно вскинуло головы и стало разворачиваться. Видимо, поступила команда к выходу наружу. Кириллов приятель тоже встрепенулся, и его интерес к мерцающей светом игрушке заметно ослаб. Слоны собирались уходить, не век же и ему здесь торчать. Кирилл напрягся, пытаясь восстановить утраченный интерес, мысленно посылая слону приказ взять его с собой. Видимо, он так отчаянно этого хотел, что слон подчинился. Он обхватил Кирилла поперек туловища и, не обращая внимания на стоны, поволок его вон из пещеры. Кирилл держался, как мог, но силы его в конце концов оставили. У самого выхода из пещеры, когда Кирилл уже видел впереди рассветное небо, окрашенное в бирюзовые тона, он потерял сознание. Нить, связывающая двух живых существ, оборвалась. Слон еще какое-то время нес Кирилла, но, потеряв интерес к безжизненному телу, расслабил хобот и бросил его на землю. Впереди его ждали куда более интересные, чем эта никчемная игрушка, вещи: купание в пока еще полноводной реке, сочные листья баобабов и игры с такими же беспутными друзьями. И какое ему, в конце концов, дело до чужой жизни, а тем более, смерти.

* * *

Кирилл открыл глаза. Прямо над ним склонилось черное пухлогубое лицо, испещренное затейливыми рисунками и пирсингом в носу и ушах, с невероятной мешаниной волос на голове, освещенное выбеленным, как от лучших американских стоматологов оскалом, должно быть означавшим улыбку, и огромными не моргающими глазами, с шоколадной радужкой, прячущимися за круглыми, в тонкой металлической оправе очками.

— А, Ангел. Что-то ты как то не очень в этот раз, — пробормотал Кирилл и вновь закрыл глаза.

— Нисего, типиерь висо будид харасо.

Эта фраза на исковерканном, но таком родном русском языке заставила Кирилла открыть глаза вновь.

— Ты кто? — Кирилл вдруг понял, что может вполне сносно говорить, горло почти не болит, губы, правда, пока слушаются с трудом, так что не факт, что его выговор сейчас лучше, чем у этого русскоязычного аборигена. — Ты, наверно, моя галлюцинация?

— Думаешь, я белочка? Нет, я не белочка. Мой дед — вождь племени Йорубо. Тебя нашли около Большой Соляной пещеры. Наш омуроди, колдун по-вашему, тебя вылечил, а меня позвали как переводчика, когда узнали, что ты русский.

— А как узнали, что я русский?

— Ты бредил и много ругался матом. А мои соплеменники слышали, как я тоже говорил эти слова. Так они поняли, что ты русский.

— А откуда ты русский знаешь?

— Университет дружбы народов! Москва! — с заметной гордостью произнес абориген.

Кирилл критически осмотрел наряд, состоящий из тряпичной повязки, накрученной на бедра наподобие памперсов, и большого количества бус и перьев на груди, руках и ногах. Также на правой ноге он разглядел привязанный на икре хвост какого-то животного.

— Двоечник, наверное. Выгнали?

Выпускник РУДН улыбнулся еще шире, хотя казалось, что шире уже некуда.

— На костюм намекаешь? Это просто традиция. Я когда к дедушке приезжаю, одеваюсь, как все. А в городе, в министерстве, хожу в костюме, как положено. Я отличником был. Даже в КВН играл, правда, недолго. Дома работы было много.

— Ну, давай знакомиться, спаситель. Меня зовут Кирилл Кононов, а тебя как?

— Мое имя Мбуэнго Сэмпо Ткоба, а в университете меня все звали просто Сэм.

— Хорошо, что вы меня нашли, а то я бы, наверное, без вас совсем помер бы.

— О, тут целая история. Омуроди на твоем спасении теперь себе шикарную карьеру сделает. Слава о нем уже пошла гулять по джунглям. Приходит он как-то к вождю и говорит: 'Я ночью с Ориша Адегбала говорил, это наш верховный бог, и он велел мне идти к Большой Соляной пещере и спасти там белого человека, его друга. И будет за это нашему племени его благодарность и внимание'. Ну, дедушка послал туда воинов вместе с омуроди, и они принесли тебя, всего переломанного, чуть живого. Говорят, вокруг тебя уже грифы собирались. Они мясо с душком любят, вот и ждали, когда окончательно в падаль превратишься и протухнешь. Наш колдун обработал твои переломы, смазал раны и даже изготовил для тебя 'ленака', — указал он пальцем на грудь Кирилла. Тот оглядел себя и заметил, что переломы на руке и ноге плотно стянуты материей с проложенными под ней деревянными дощечками.

— Так, — подумал Кирилл, — шины наложили, это хорошо. А это что? — он увидел висящий у себя на груди небольшой рог какого-то животного. — 'Ленака'? И что же это такое? — Кирилл поднял глаза на хитро улыбающегося Сэма.

— 'Ленака' — это специальное снадобье, оно помогает укрепляться телу и духу, лечит больных и противодействует заклинаниям злых магов. — Ох, не понравилось Кириллу, с каким выражением лица он все это произнес.

— И из чего готовят эту вашу 'ленаку'?

— Человеческое мясо сжигают на костре с целебными травами и другими магическими штуками, известными только омуроди, пока не получится обугленная однородная масса, затем ее смешивают с человеческим жиром. Получается мазь, 'ленака', ее помещают в полый козий рог и носят на груди. Для получения этого сильнейшего снадобья требуется разрезать в нужном порядке тело еще живого человека. Раньше 'ленаку' готовили из плоти чужеземцев или пленников. Сейчас жертва выбирается из числа соплеменников. Омуроди сам указывает, в ком он видит нужные магические способности для приготовления этого снадобья.

— Фу, какая гадость! Сними с меня это немедленно.

— Лежи и не дергайся. Скажи спасибо, что тебя не заставили есть мясо. Отказ смертельно оскорбил бы все племя. Я сказал им, что в вашем племени мясо чужих не едят. 'Это табу', — так говорят ваши Боги.

Кирилл откинулся на лежанку, потратив весь небольшой запас сил, и пробормотал:

— Как ты можешь спокойно говорить об этой дикости, ты, человек с высшим образованием?!

— Это не дикость, это Традиция. Образование учит меня, как жить, а Традиция — зачем жить. Одно другому не мешает. Смерть одной жертвы всегда приносит исцеление десяткам больных соплеменников. И хотя тело его в ходе ритуала страдает, душа его ликует, ибо она, принеся пользу племени, попадает в рай. И потом, мы же не каждый день проводим такие ритуалы. Только в экстренных случаях. А тут вообще все ради тебя практически происходило. А ты говоришь: 'гадость, сними немедленно' Ты лучше вспомни, сколько людей каждый день убивают у тебя на родине просто так, не для ритуала и не на войне. Просто по пьянке, по глупости, по жадности, потому что цвет кожи или волос не понравился, потому что за другую футбольную команду болеет. И ты мне про дикость говорить будешь?

— Но мы же не едим людей! Слушай, ты что же, тоже ел человеческое мясо?

— Я сын своего народа! И все, хватит об этом. Отдыхай. Будет что-то нужно, крикни Сэма. Меня позовут. Да, еще: захочешь поесть — вот маисовые лепешки и молоко, — с этими словами Сэм вышел из хижины, оставив Кирилла одного.

— Ну что же, парень, смирись и будь благодарен, что не из тебя сделали это лекарство. Как говорится, в чужой монастырь со своими тараканами не ходят. Итак, что мы имеем? — Кирилл расслабился и включил внутреннее зрение, чтобы оценить свое состояние. Самое серьезное — это переломы. Картина по сравнению с увиденной в пещере была намного оптимистичней. Колдун не только наложил шины, но и совместил все кости с мастерством опытного хирурга. Никаких смещений не было. Кости лежали так, как определено им было природой. Это хорошо. Внутренних разрывов и кровоизлияний тоже не было, если не считать синяков, ушибов и мелких порезов. Были две более или менее опасных рваных раны, но они тоже оказались весьма искусно обработаны и склеены какой-то мазью, Кирилл даже предполагать боялся, какой. По крайней мере, внутренний мониторинг показал, что она благотворно влияет на раны, и они вполне успешно заживают. Осмотром Кирилл оказался вполне доволен, теперь нужно было помочь организму побыстрее восстановиться. В свое время, первое, чему научил его дед, — это включать регенерационные процессы организма. Правда, для этого требовалось много сил, поэтому необходимо было подкрепиться. Место уходящей боли тут же заняло чувство голода. Кирилл дотянулся до стоящей рядом на полу глиняной миски с лепешками и, взяв одну из них, с жадностью откусил почти половину. Затем, уронив остаток обратно в миску, с трудом двигая челюстями в переполненном рту, дотянулся до посудины, сделанной из высушенной тыквы. Чем-то она напоминала нашу русскую кринку, только с более узким горлышком. Кирилл, жадно припав к ней губами, начал вливать в себя жидкость, показавшуюся ему в тот момент самой вкусной на свете. Ему хватило разума и силы воли остановиться вовремя, чтобы не перегрузить бывший несколько дней без пищи желудок. Дожевывая размоченную молоком лепешку, Кирилл осмотрелся. Он лежал на полу небольшой, круглой, радиусом пару метров хижины. Стены, сделанные из толстых веток и сухого тростника, просвечивали множеством щелей, сквозь которые пробивался солнечный свет, так что в хижине темно не было. На стене, прямо напротив Кирилла, висел кусок ткани, закрывавший вход. По всему периметру стены прямо в землю было вбито несколько кольев с закрепленными в них тлеющими пучками травы. Видимо, благодаря им, внутри хижины не было всевозможной кровососущей гадости, коими так изобилует африканский континент, и, несмотря на заметный специфический запашок, Кирилл чувствовал себя вполне уютно. Крыша застлана пальмовыми листьями так плотно, что свет жаркого африканского солнца не мог пробиться сквозь них. Значит, во время дождя здесь вполне можно было укрыться, не рискуя промокнуть до нитки. Пол хижины был весь устлан шкурами животных. Под Кириллом они, видимо, лежали в несколько слоев, поскольку ему было довольно мягко.

Подкрепившись, можно было начать творить магию, как называл это Дед. Впрочем, вполне справедливо было и другое название процесса — заговор, так, по крайней мере, называют это сведущие бабки в русских деревнях. Для правильного ведения процесса нужна была вода, как объект, на который накладывается заговор. Затем заговоренная вода выпивается, или человек ей умывается, и магия начинает работать. Но поскольку воды под рукой у Кирилла не было, беспокоить местных товарищей по такому пустяковому вопросу не хотелось, а молоко для этой цели подходило гораздо хуже, он решил заговорить воду внутри организма. Не зря же тело человека состоит на треть из воды. И к тому же, раз заговор готовится для себя, то к чему заговаривать воду и потом пить ее, если можно сразу заговорить ее в теле. Формулу заговорную он помнил наизусть, поэтому осталось только сосредоточиться и произнести заклинание.

Кирилл закрыл глаза, полежал несколько минут, очищая разум от посторонних мыслей, и монотонно низким грудным голосом забормотал тихо себе под нос: