Зверь лютый. Книга 1. Вляп

Парень ещё и глуповат оказался: перепугался, кинулся в нашу институтскую больничку. Естественно, его там засекли, потом в застолье порасспросили. Тот поплакался. Наутро вся общага ржала, как беговая конюшня. Дошло, естественно, до девчонок. А он и там со своим нравом наследить успел...

В общем, когда у него всё восстановилось, он уже у нас не учился — перевёлся спешно.

А тут они, служанки-воспитательницы, что, мне такую же подлянку собираются сделать?!

Юлька выдала лекцию о разных возможных вариантах: от простого — "приходи, милок, завтра" до — "почернеет и отвалится". А вот средств обратного действия значительно меньше. Но успокоила: развитие моё будет гармоничным, хозяин "лечить от этого" — не велел.

* * *

Такое благоволение... отчасти радует. Но — вызывает тревогу. Ибо ещё в книгах по домоводству времён Римской империи эксперты настоятельно советовали не допускать эрекции у используемых мальчиков. Любовные сцены на античных вазах никогда не содержат изображения эрекции у "детей и юношества".

Опыт в Римской Империи был накоплен значительный, и мудрецы-наставники наставляли домохозяев — "препятствовать". Поскольку снижается качество используемого "орудия говорящего" — грубеет кожа и самые актуальные части детских тел. Марциал, вслед за Аристотелем, говорят о последствиях в форме "ускорения возмужания".

Античные мужчины были не гомосексуалистами, а "амбисексуалами". Типа: а все равно что! Важен сам процесс! Всё что шевелится! Женщины, мальчики и животные использовались почти без разбора.

В Риме часто говорили, что сношения с кастрированными мальчиками особенно возбуждают, это было излюбленным развлечением сластолюбцев, а младенцев кастрировали "в колыбели" и отправляли в публичные дома.

Павел Эгинета даёт описание нескольких вариантов технологии. В более поздние христианские времена, в 16 веке, Амбруаз Паре жалуется, что много развелось "кастраторов", жадных до детских яичек, которые поедаются в магических целях с согласия родителей.

Античность, Средневековье и Новое Время на Востоке чётко демонстрируют "трансвестизм в троеполье": мужчины, женщины, мальчики — основные гендерные группы населения. Потом мальчики становятся мужчинами.

Это — об элитах. Остальное население их кормит.

* * *

Может и мне попроситься?

"Кастрация не причиняет вреда, она только способствует сексуальному возбуждению".

Не моему, естественно — господина моего... Вернуть внимание.

Благосклонность хозяина — моя единственная опора, тонкая нить в этом мире...

Чёрные, заржавленные, скрежещущие клещи в подземелье у Саввушки...

Ну и что? Ну и не страшно! Я уже был к этому готов. И на всё согласен! Дабы послужить господину моему, дабы исполнить волю его...

Но воля его по этой теме — мне неизвестна. Учитывая его... предпочтения... и мою полную в этом мире глупость, неразумность и беспонятность... Может, ему как раз и нравится... погрубее?

Так, хватит мучиться по непонятному! Как гласит народная мудрость: "Не бери в голову — бери в ноги!".

И с утра в мой распорядок дня добавились ещё два часа танцев.

* * *

Восточные танцы... Багдад, гарем, Алладин... Извивающиеся тонкие станы и влажно дёргающиеся пупки...

"И Шахразада прекратила дозволенные речи...".

Сказочнице в момент начала сериала было тринадцать, возле супружеского ложа на полу все ночи напролёт сидела её одиннадцатилетняя сестра. На случай султанских фантазий и необходимости подмены главной героини. Сама Шахразада за время трансляции родила двоих сыновей, а сколько сценаристов работали над очередной серией — никто не знает.

В старом американском "Алладине" есть женский танец перед массовой резнёй разбойников. Тех самых, которых — "сорок и атаман". У меня ещё тогда возникли сомнения. Не насчёт резни — насчёт танца. Теперь Фатима это подтвердила. Восточные танцы сейчас — совсем не та экзотика, которую скармливают европейцам в моё время.

Исконно-посконный восточный танец есть весьма сдержанное действие. Нет, конечно, не вялое. Живенько так. По сравнению с русским хороводом... Так ведь и хоровод — не танец, а песня. И вообще, на Руси "бабы поют, мужики пляшут". Есть у местных что-то вроде кадрили, но всё на вытянутых руках, прикосновение пальцев — предел.

Пролетарский писатель Максим Горький говаривал: "в этом танце ожиревшие самцы и самки буржуазии трутся друг о друга половыми железами". То ли — про вальс, то ли — про танго. Но — не про русские народные. И не про народные же, но арабско-тюркские. Не трутся — не буржуазия же!

Танцевание, в форме демонстрации Фатимой, внушало уважение. Габаритами танцорки. Но... не джига, не хота. Естественно, не "Танец с саблями". Ритм есть. И — всё. А вот сексуальности нет. Совсем.

Осторожное кружение, проходочки, поклон... Где танец живота?! Где разлетающаяся при вращении юбка?! Всё выше и выше, когда присутствующие пялятся заинтриговано: "а что же там дальше"? Будто не знают... Где просто — "попкой покрутить", наконец?

Пришлось вспоминать историю. По истории получается, что нет ещё на мусульманском востоке "ритмично дрожащих нежных пупков, увлаженных девственным потом". То есть, в природе, конечно, есть. А вот в танце...

Всё это из Индии. Причём, не мусульманское или буддистское, а языческое. Храмовые школы танцев. И предназначались они — и танцы, и танцовщицы — отнюдь не мужчинам ("что эти скоты понимают в искусстве? Им бы только одного и — спать"), а богам и богиням. В мусульманский мир их ввёл Тимур-ленг, Тамерлан. Он не только сжёг всю Северную Индию. Не только всего в одном эпизоде приказал перерезать сто тысяч пленных, он разгромил храмы и вывез к себе храмовых танцовщиц. А потом раздал в гаремы своих сыновей.

* * *

Когда я начал вспоминать и показывать, что помнил по индийским фильмам, виденным в детстве, то Фатима страшно рассердилась:

— Так нельзя, это неприлично!

И это говорит гаремная охранница и надзирательница! Которая через ночь стояла у дверей спальни господина, вслушиваясь в "стоны любви" и "крики страсти" очередной наложницы. Которая сама своим подопечным, перед доставкой к месту их основной трудовой деятельности, ставила "нежно дрожащий пупочек трепещущей девственницы".

А Юлька раскраснелась и стала требовать продолжения.

После того, как я показал одну из базовых фигур — "низкопоклонство перед идолом": спина прямая, ладони соединены перед грудью и вытянуты вперёд лодочкой, колени чуть согнуты, раздвинуты и вывернуты в стороны, лёгкими короткими подпрыгиваниями обеими ногами, постепенно проседая, танцовщица наступает на зрителя, с волнением и мольбой в прекрасных глазах протягивая ему "лодочку" — Фатима загрузилась.

До такой степени, что я рискнул и ущипнул её за попку. Ну просто из любопытства — а что будет? Она только ойкнула и долго не могла понять — а что это было? Зато Юлька тут же всунулась, пришлось и её ущипнуть не глядя. Оказалась — за грудь. Она тут же вытянулась как солдат при получении медали. Пришлось, для симметрии, и за вторую.

В общем, как всегда: реализация востребованной инновации способствует росту авторитета инноватора.

Но танцы навели меня ещё на одну мысль.

Последние полгода перед вляпом, я занимался айкидо.

Не-не-не! Нет у меня никаких поясов! И вообще, для меня это — физическая культура, а не спорт, философия и смысл жизни. Но... там многие движения проводятся с доворотом бедра. В прежней жизни у меня это получалось хреново — работа сидячая, животик, возраст, позвонки закостенели. А тут можно попробовать.

Ещё в молодости я перепробовал много чего — классику и вольную, самбо и карате. Что-то в памяти осталось. "Мельница", "бросок через бедро", "йока-гири", "киба-дача", правильное падение с отбоем... Макивару мне здесь не дадут, штангу я сам не возьму — нагляделся на штангистов кто рано начал. А мне ещё и рост, и ширь набирать. А вот турник в доме... И собственное тело. Не — "Как улика" а как физкультурный снаряд.

Теперь уже и вздохнуть стало некогда.

Ещё — одежда.

Как надевать, как носить, как снимать. В трёх вариантах: для себя, для него, с помощью слуг.

Женская восточная: паранджа, чадра, бурка.

Именно так: "бурка" — женская верхняя одежда.

Хиджаб — с этим я так и не смог справиться.

Это о нём сказано: "если женщина хочет, чтобы с ней считались, она не должна делать того, что может вызвать страсть чужого мужчины".

Так-то. Наиболее уважаемый член общества — щось-то в пыльном мешке. Мда...

Никаб — самое для меня подошедшее. С лёгкой модификацией переднего платка — добавили с одной стороны лица пуговичку, чтоб можно было откинуть.

Одежда нижняя: рубахи.

Длинная — в пол, средняя — по лодыжки, короткая — "срачница"... С рукавами и без. С поясом и без. С поясом на талии и с поясом под грудью... Воротник-стойка, вырез круглый малый без разреза, такой же — с разрезом на шнуровке, вырез квадратный — "голошейка". Воротник отложной... слава богу, в женской одежде отсутствует. Происхождение, похоже, от верхней части доспехов, оплечья. Бабам — без надобности.

Платок русский...

Ну, тут вообще — труба. Узел под подбородком — "старушечий", узел на затылке — "работница", узел сзади на шее с оборотом концов вокруг шеи — "крестьянка", узел сверху — "кика рогатая"... Я, было, сунулся с чего вспомнилось от прошлой жизни с банданой и таласом — "ну-ну, не дурачься".

И это только платок на голове. Один.

Вне дома — только на голове и в тёплое время года носят два. Ещё: на плечах на платье, на груди, под одеждой под грудью при кормлении, вокруг пояса и между ног в критические дни и при холодной погоде, платки вокруг бёдер, как нижние юбки.

Сарафан — мужская одежда, но её уже носят и женщины. Платья прямые, платья расклёшенные от плеча. Есть варианты клёша с пояском под грудью. Декольте — есть о-очень глубокие, но, как и боковые разрезы — только на внешней одежде в комплекте с полностью закрывающей нижней. Комплект одежды — до 14-16 слоёв.

Как тут мужики живут? Пока подол не задерёшь не понятно — толстая она или худая, ноги кривые или нет.

Всё — цвет, крой, отделка, пуговицы... имеет, кроме эстетического и функционального, ещё и социально-информативный смысл.

— Так носит верхний платок верная жена, которая, однако, ещё на парней заглядывается.

— Не вздумай выставить уголок красного носового платочка из-под завязки рукава — завалят в первом же переулке.

— Ты что, купчиха, у которой муж ложками деревянными торгует, но собирается в Сурож идти?

— Как ты сел?! Так только старые жены садятся, да и то — только при кровотечении в заду.

Фатима притащила что-то вроде стека. Не очень гибкое, хоть и гнётся. Лупит меня постоянно... для интенсификации процесса обучения. Хорошо хоть не по лицу. И — не по ягодицам.

Профи — бережёт. Для хозяйского удовольствия.

Урок половецкого языка.

— Скажем, я говорю: я беру эту лошадь. Это неправильно. Это сказано, будто спрашиваю согласия. Я — служанка из богатого и знатного дома. Для продавца честь, если хоть что-нибудь из его товара попадёт в такой дом. Для тебя всякий пастух — кусок навоза. Достаточно сообщить ему о своём решении.

Поклоны. Поклон головой — четыре варианта, поклон поясной — три, поклон полный — три. Распростёрся ниц — отдельно.

— Ты что — светлый князь? Тебя к столу позовут прислуживать, а ты вот так поклонишься и господина своего опозоришь. На всю его жизнь. Не на твою — твоя совсем короткая будет.

— Тебе больно? Это ещё не больно. Больно будет, когда господин велит тебя наказать. Ты что, не видишь разницы в поклоне старшему в роде боярском и его брату?

— Ты перед какой иконой так лежать будешь? Их таких на всю Русь всего две — в Киевской Софии и в Залесье. Или ты баба бесплодная, что об излечении просит?

Мда... А господин не приходит. Ждали в воскресенье. Он обычно к бабушке в воскресенье после обедни приезжает. Не было. Служанки утешают: "Он же вообще на двор не приезжал". А меня снова тоска забирает. Вот учусь, голову мучаю, Фатимову погонялку терплю, а зачем? А если он и не приедет, а и приедет да не зайдёт? У него там Корней и вообще — целый гарем. Уже обученных и воспитанных, к его ласкам приученных... Ну и зачем я ему? А мне как? Без него? Без хозяина? Снова: "ты — никто, и звать тебя — никак"? И тогда впереди смерть. Тоскливая, мучительная. От этого мира. В котором всякий-каждый будет норовить меня пнуть, ударить, восторжествовать... по всякому.

Беззащитность. Бессмысленность. Непригодность. Неприкаянность.

Единственная ниточка во всём этом мире, нить надежды на смысл, защиту, цель... — он. Единственный. Господин. Мой.

Вдруг девка-прислужница с Верху прибегает, ей Юлька целую куну посулила: "Приехал!".

Я сразу — как новобранец при побудке.

Ну конечно... Где вы видели быстрый подъём в женском коллективе? Вроде бы всё решили: что одеть, как встать. Вроде всё готовое лежало. А они, дуры корявые, перерешивать взялись...

Ну, хватить — зубы скалю, шиплю по-змеиному. С себя всё — долой! На голову — парик иудейский. Волос чёрный, у меня кожа белая — солнца здешнего не видала, всё — то под крышей, то в подземелье. Вроде бы — в сочетании смотрится. На парик платок чёрный с серебряным шитьём. Шитья — чуть-чуть. Что я им, лошадь цыганская? Да и цыган здесь нет ещё. Один конец платка на спину, другой на грудь. И не надо заколок — сопрею тут. И на шее посвободнее — чтоб хозяин ошейник видел. Что я из власти его — никуда.

На плечи, прямо на тело, накидка вроде пончо, под него — поясочек мой с чулочками, носки тёплые — долой. Босичком похожу, не поломаюсь. Ему, вроде бы, пальчики мои на ногах нравились.

Стой! Серёжки даренные забыли. Ой-ей-ей! Да они же мне все уши оторвут! Зеркало! Зеркало где?! О господи! Да не так же!

Ладно. Всё. Ждём.

Ждать пришлось долго. Волнение и дрожание как-то ушли. Зато появился какой-то кураж бесшабашный: "ну ты только приди, миленький, я уж тебя в ручки-то возьму".

Темнеть начало, когда заявился. Мрачный, насупленный. Я как его увидел — аж сердце схватило. Милый, суженный, единственный...

А за ним вслед — Корней в избу. С полюбовничком пришёл, не постеснялся. Ну коль так... Служанки мои Корнея в первой комнате отсекли, Хотеней ко мне во вторую прошёл, я у стола стою — он ко мне даже не подошёл! — сел в стороне на лавку. Смотрит в пол:

— Ишь ты, сразу не признал. В платке-то. Ну, как поживаешь, малёк?

Ё-моё, у меня же до сих пор даже имени собственного здесь нет!

Ладно, не сейчас.

Хмыкаю, плечиком пожимаю, головкой поматываю. Пантомимически изображаю общую удовлетворённость и глубокую благодарность. За всё.

— Может надо чего, бабушка голодом не морит?

А, я же его собственность, для боярыньского подворья человек чужой. Могут и в корме урезать.

Снова общее выражение приемлемости, благополучности и за всё благодарности. Плечиком так, ручки на груди сложить ладошками вместе. Спасибо, милостивец, благодарствуем, заботливый ты наш, голодными не сидим.