-Да ни капли! Задобрю как-нибудь и отца, и мать. Они посердятся — и простят. Да я все понимаю, — Сполох махнул рукой. — Нам с Эрхе непросто будет. Она и веры не нашей, и мамка у нее не человек, а степная дева-ковыльница. Ну и я — пахарь, а она — кочевница, все ей у нас будет непривычно, все не по ее. Только мы с ней все равно поладим. Она мне полюбилась. Хоть и трудно, а уживемся, стерпимся.

-Значит, и ты ее очень любишь?

Сполох широко улыбнулся:

-А как же? Эрхе как раз по мне. Я знаю, что другой такой — чтобы как для меня родилась! — на свете не сыщешь.

Провести кибитку через лес было непросто, но Сполох стал узнавать местность и показывал дорогу. Все равно порой приходилось прорубаться через кусты или сворачивать с пути упавший ствол. Наконец выбрались на дорогу, обочины которой поросли желтой льнянкой, голубой незабудкой и подорожником.

-Вот и дома! — глубоко вздохнул Сполох. — Еще три денька — и будет Козий Ручей.

Дайк собирался вернуться вместе с Гвендис в Анварден еще до начала осени. Ради безопасности прибиться к торговыми обозу и идти на запад.

Гвендис родит ребенка в своем старом доме, который так долго стоял заброшенным. Потом они продадут дом и переедут в другое место, где бы об их возвращении даже случайно не узнал королевский рыцарь Денел. Дайк займется ремеслом...

Порой у него мелькало: он так и не разгадал свою тайну. Если он Дасава — как и зачем он явился в Обитаемый мир из темницы Ависмасатры? Если он с небес — за что изгнан? А если он не изгнанник, почему к нему никто не придет на помощь? Но эта загадка больше не держала Дайка за горло. Теперь у него была собственная судьба, свой опыт, потери и поиски. Ни Дасава, ни княжич Гойдемир не были необходимы ему.

В Козьем Ручье Дайка встретили радушно. Их с Гвендис пригласили в просторную избу, усадили за стол. Собрались и хозяева, и соседи.

-Ну вот, княжич! Мы тебя ждали, заступник. Ты, Гойдемир, наша надежда, а то без тебя обижают и нас, и нашу предивную хозяйку. Мы уж просили Ярвенну, чтобы она положила конец княжескому беззаконью. Думается, затем она тебя к нам и послала. Беды наши сам знаешь. Говори теперь свое слово. Хотим знать, зачем ты явился.

Дайк опустил голову. Он и впрямь знал обиды даргородцев. Дайк помнил о них с тех времен, когда жизнь Гойдемира была для него как собственная жизнь.

— Я похож на вашего княжича, — сказал Дайк. — И все же я нездешний.

Бородатые крестьяне неодобрительно заговорили разом. Старший из них упрекнул:

-Зря ты нам не веришь, княжич. Мы за тебя пытку приняли — не только сами, а с женами и с детьми.

Дайк онемел. До сих пор он ни разу не задавался мыслью, что вышло из его стычки в Козьем Ручье с дружинниками князя Войсвета, когда те приехали разогнать запрещенное празднование Ярвеннина дня.

Дружинникам пришлось воротиться в Даргород несолоно хлебавши. Князь Войсвет узнал, кто помешал его людям, и встревожился не на шутку. Он приказал позвать Веледара.

-Не к добру объявился Гойдемир, — сказал старый князь старшему сыну. — Если бы с добром — открыто приехал бы в столицу. Я дал ему свое прощение. Почему не явился в княжеский терем, а шастает по приграничью? Стало быть, хочет снова мутить против меня народ.

Князь Войсвет уже давно поседел, по-стариковски исхудал и сутулился. Княжич Веледар невольно замечал, как у отца трясется голова.

-Гойдемир лишился памяти, — сказал Веледар. — Я видел его в Анвардене, он меня не узнал. Неужели опомнился?.. — и тяжело вздохнул. — Надеялся я, что этого не случится. Жил бы себе, никому не мешал... Видно, придется покончить с ним, отец. Он сам не как родич поступает, а как вероломный враг. Гойдемир — опора всякой смуте. Если, спаси Вседержитель, тебе, батюшка, придется помирать, то ради него опять бунт начнется, чтобы ему, а не мне отдать венец.

Запавшие глаза князя Войсвета так и полыхнули из-под бровей:

-Посылай дружину в Козий Ручей. Пускай разыщут отступника Гойдемира... И прикажи... — угрюмо добавил он. — На словах строго скажи, что в живых Гойдемир остаться не должен.

А в Козьем Ручье гадали, зачем княжич вернулся на родину, зачем нанял проводника до Сей-поля, почему называет себя вардом по имени Дайк? Само собой, неспроста. Может, задумал просить помощи у хельдов?..

Деревня собралась на сходку, на которой договорились: если начнут допытываться, куда ушел Гойдемир, указывать в сторону Залуцка.

Вот почему, когда в Козий Ручей опять прискакала дружина из Даргорода, вся деревня, как один человек, повторяла, что княжич пошел в Залуцк. Дружинников привел сам воевода Веледар. В кафтане, под который была надета кольчуга, в высоких, расшитых бляшками сапогих он вышел на деревенскую площадь.

-К вам, смутьяны, у меня доверия нет! Покрываете Гойдемира? Заступника нашли?! — Веледар исподлобья окинул толпу взглядом. — Велю привести вас к испытанью огнем, тогда посмотрим, что вы запоете!

По его приказу в кузнице добела накалили железный брусок. Испытание сводилось к тому, чтобы мужики повторили свои слова, держа раскаленный брусок в ладони — или заранее отреклись от них и сказали правду.

Но крестьяне из Козьего Ручья, один за другим берясь за шипящее в руке железо, твердили: "Гойдемир повернул на Залуцк!". Веледар ничего не добился и продолжал сомневаться в правдивости мужиков. Рассердившись, он приказал испытать огнем подростков и женщин. Веледар ждал, что они не вытерпят и выдадут ему правду — или мужики признаются во всем, лишь бы избавить их от пытки каленым железом. Но мужики молчали, а их жены и дети, кто с криками и жалобами, кто — сквозь сжатые зубы, повторяли: "Гойдемир пошел на Залуцк!".

Веледар поколебался и поверил. Должно быть, и правда, не врут. Дружинники начали обыскивать приграничье по пути к Залуцку, но Гойдемир как в воду канул.

Князь Войсвет внезапно умер зимой. Его венец принял Веледар. В Даргороде пробудились надежды: пронеслась молва, что Гойдемир вернулся.

Эти вести беспощадно обрушились на Дайка.

-Я не ваш княжич! — повторял он.

Не назваться же ему и впрямь Гойдемиром и не бороться за даргородский венец! Дайк не сумел даже стать царем Сатры. Для этого надо было обойти несколько домов и перебить десятка три небожителей, которые сами не раз запятнали себя убийством и травлей своих соплеменников. Потом Дайк мог оправдать себя тем, что Сатра лежала в безысходном упадке. Взять над ней власть и подавить сопротивление, чтобы защититься от произвола тиресов, начать строить, покончить со скудостью, "очистительными неделями" и мором... Дайк не пошел на это. Где же ему теперь было пойти на то, чтобы начать войну за даргородский престол? Хоть Даргороду нынче и несладко, но далеко до упадка Сатры, а спор с Веледаром за венец не обойдется малой кровью...

Гвендис носит ребенка. На окраине Анвардена стоит старый дом, ветшающий без хозяев. Это то, что выпало на долю Дайка — не Гойдемира и не Дасавы Санейяти.

Дайк и Гвендис уехали из Козьего Ручья на другое утро. "Эх, ты, княжич..." — с горечью качали головами сельчане. Дайк был хмур. Вдобавок его заботила мысль, как бы не схватили княжеские люди. Что проку тогда будет клясться: я, мол, не Гойдемир, я еду домой!

Дайку оставалось пробираться к западной границе по глухим деревням, с точно такими же предосторожностями, как если бы он вправду был опальный княжич.

-Из-за меня думают, будто Гойдемир явился мутить народ, — говорил он Гвендис. — Я пытаюсь понять: а решился бы настоящий княжич на это? Не верится, Гвендис. Однажды у Гойдемира власть была почти что в руках: он возглавил бунт, разбил Веледара, осадил столицу. Но он не пошел до конца, а повел переговоры с отцом и братом, распустил по домам народ, сдался сам. Я часто думаю о нем. Ведь то же самое я сделал в Сатре. Князь Войсвет дал обещание не мстить бунтовщикам, а когда от Гойдемира избавились, понемногу добрался до тех, кто держал его сторону. Точно так же тиресы расправились в Сатре с теми, кто был на моей стороне... Нет, не верится, что Гойдемир вернулся бы в Даргород злоумышлять на брата. А я... может быть, в самом деле я похож на него. Но не только для Даргорода, а и для нас с тобой хорошо, что я не Гойдемир.

Сполох отдал ему кочевую кибитку. "Ладно, Дайк, — сказал он. — У тебя жена дитя носит. Мне все равно выкуп за Эрхе надо платить: повезет — я и за кибитку заплачу, а если не повезет — то и половины выкупа не добуду. Да нет, добуду, — поправил он сам себя. — Когда уж совсем не посчастливится — поеду, разыщу Грону, попрошу у него золотой браслет с каменьями. Хоть и далеко ехать, но зато уж на выкуп хватит".

Дайк вел кибитку от деревни к деревне, расспрашивая мужиков, как ехать дальше. Он боялся за Гвендис и стал при ней сторожем. Когда на привале Гвендис выбиралась из кибитки, Дайк не отходил от нее. Гвендис смеялась над ним и продолжала вести их простое дорожное хозяйство, но она и сама была рада, что он всегда рядом. Изучая лекарские трактаты, оставшиеся ей от отца, посещая больных, она знала, как должна проходить беременность. И все же ей часто становилось страшно, а рядом не было никакой опытной рожавшей женщины, чтобы поговорить с ней.

В одной деревушке их верхом догнал Сполох, а с ним — верный пес Серый. Сполох сказал, что отец отправил его служить проводником княжичу Гойдемиру. Когда Дайк уехал из Козьего Ручья, тамошние мужики спохватились: "Какой же из него будет князь, когда он о своих замыслах станет звонить на каждом перекрестке? Конечно, обидно, что не доверился, а если рассудить — прав".

Сполох развел руками:

-Ну и вот, послали меня за тобой. Возьми меня опять в провожатые.

Дайк опустил голову.

-Скажи, Сполох... а будь ты на моем месте, ты бы назвался чужим именем?

Сполох немного помолчал, но ответил без колебаний:

-Эх, Дайк, мне бы на время твой облик, уж я бы не сомневался, какое имя мне носить! Но я — другое дело: я — здешний, даргородский. Тут моя земля, и сколько на ней ни есть бед или надежд, все будут мои. А ты езжай к себе домой, Дайк. Тебе в Даргороде только в чужом пиру похмелье. Живи счастливо. Я тебя за это нисколько не сужу.

Со Сполохом путь стал легче: он уверенно вел к Залуцкой земле. Охотник, он шел вперед и разведывал дорогу, выбирал место стоянки, и при случае из этих разведок возвращался с притороченной к поясу дичью.

На одной старой заброшенной дороге кибитке преградил путь огромный валун. Покрытый мхом, щербатый и потрескавшийся, он казался очень древним. На валуне были выбиты стертые временем знаки.

Серый остановился, широко раздвинув лапы, настороженно нюхая воздух.

— А вот камень Деслава! — сказал Сполох. — Добрый знак. Значит, почти добрались до границы.

— Что? — Дайк спрыгнул с повозки и провел рукой по еле заметным очертаниям знаков.

Они напоминали ему резы из снов про племя Белгеста.

Сполох рассмеялся:

-Ты и этого не слыхал! Это наши, даргородские сказания. Деслав был первым князем Даргорода. Деслав из рода Тура. На даргородском-то знамени до сих пор вышит тур. А мать и отец Деслава пришли в наши края откуда-то издалека, их звали Белогост и Есень. Эта Есень была волшебница какая-то. Если верить сказкам, как будто сама Ярвенна. Исцелять умела, знала всякие премудрости. Вот она Деслава научила строить стены. Он сперва построил деревянное городище, а потом и каменный город заложил. Вот тут, — Сполох кивнул на валун, — говорят, было городище. В общем, от Деслава, сына Белогоста и Есени, ведут род даргородские князья.

Дайк медлил, всматриваясь в стертые резы на камне: реза осени, резы тура и оленя. "Белгест из рода Оленя... Белогост... Значит, они с Йосенной и правда ушли на север, и пришли в род Тура..."

Гвендис лежала в кибитке, прислушиваясь к легкому скрипу колес. Она закрыла глаза, вновь вызывая в памяти "камень Деслава". Вот он — стоит в этих вековых лесах с незапамятных времен. Гвендис охватила радость: это была радость за тех, кого видел в своих снах Дайк.

Раненный стрелами Белгест выжил, у них с Йосенной родился сын. Значит, даргородские князья по женской линии происходят от царей Бисмасатры, а по мужской — от бесстрашного Белгеста, который при жизни сошел в Подземье и добыл Светоч. Может быть, и Светоч хранится где-нибудь на дне их сокровищницы?

Гвендис помнила, как когда-то пыталась воскресить память Дайка и уловить какую-нибудь закономерность в его вещих снах.

Гвендис вновь размышляла над видениями Дайка. Что если тот утратил собственную память, но в нем пробудилась память его далеких предков?... Вдруг он потомок Белгеста и Йосенны? Да, он способен облекаться сиянием — но это кровь и память праматери Йосенны пробудились в нем с такой силой...

Эти мысли лихорадочно закружились в голове Гвендис. Она легла на бок, положив лицо на ладонь, попыталась успокоиться и даже задремать. Гвендис не хотела говорить Дайку о своих догадках, потому что они уже не раз оба обманывались, и она боялась, что опять только зря взволнует его и толкнет на непоправимые поступки.

В конце лета Сполох, Дайк и Гвендис без лишних тревог добрались до Залуцка. Позади осталась самая трудная часть пути. Дайк скоро нашел попутный торговый обоз. Сполох собирался ехать с ними до самой земли вардов, а там отстать.

Обоз неторопливо шел по глухой, петляющей лесной дороге. Рядом с телегами шагала нанятая охрана: большей частью местные бедняки, — чем наниматься в батраки к соседям, они предпочитали из года в год ходить на опасные заработки. Они были вооружены топорами и рогатинами, которые кое-кому уже доводилось опробовать в бою: лесные торговые пути кишели разбойничьими шайками.

На третий день обоз догнал всадник — молодой, в кольчуге, в простой железной шапке, из-под которой выбивались прямые светлые волосы.

-Я ищу варда по имени Дайк. Привез ему весточку от Волха... — заявил приезжай и осекся, встретившись глазами с самим Дайком. — Ну, узнаешь?...

-Нет. Не узнаю, — уронил Дайк.

Всадник хмыкнул, сильно нахмурился:

-Ну, давай поговорим с глазу на глаз, может, признаешь.

Он соскочил с коня и пошел позади кибитки. Дайк тоже отстал.

Незнакомец стащил с головы шлем. Дайк пристально вгляделся в его нерадостное, худое лицо:

-Кто такой Волх?

-Как — кто? — опешил незнакомец. — Ведь это я сам! Княжич... Ты и заслуги мои перед тобой забыл?

-Я не знаю тебя, — устало ответил Дайк. — Брось... не надо мне ничего рассказывать. Зачем Даргороду князь, который потерял разум?

На привале Волх достал можжевеловую дудку и заиграл пастушескую песню. "Значит, верно поговаривают, что Гойдемир лишился ума", — размышлял он. Теперь Волху оставалось только уехать и рассказать тем, кто его послал, что надежды нет.

Семь лет назад Волх был дружинником князя Войсвета. Ему приглянулась Вольха, молодая наперсница княгини Ладиславы. Волх собирался жениться. Но тут началась смута, которую возглавил Гойдемир.

Между дружинниками князя Войсвета многие любили Гойдемира. Удалой младший княжич, охотник, кулачный боец, мечеборец, веселый и чистосердечный парень, он почти любому был по сердцу, это не диво. Что до самого Волха, то вся его семья чтила Ярвенну и глубоко сочувствовала Гойдемиру.