Капкан на Инквизитора

Запнувшись об него взглядом, Седрик рассвирепел с новой силой.

— Не смотри на меня так, — раздраженно приказал он, чувствуя себя неловко под тусклым взором жены. — Ты... ты дала согласие перед алтарем Светлого. Какого... какой тьмы ты сейчас так глядишь?

Марика промолчала, отведя глаза. Теперь она смотрела не на Седрика, а на лепной потолок их супружеской комнаты. Но разозленному мужу это понравилось еще меньше.

— Я... я не желаю, чтобы ты... проклятие, Марика! Я знаю, что... что наша первая встреча... Ты, должно быть, ненавидишь меня. Но теперь ты моя жена. Сам... Светлый благословил наш брак! Ты не должна...

— Много трепа, Седрик, — голос Марики был по-прежнему нежен, а речи — грубы. — Сделай уже это. И угомонись.

Слова эти, сказанные равнодушно, будто отрешенно, внезапно отрезвили де-принца. Его раздражение усилилось многократно — но так же быстро утихло. Внезапно чрево будущей матери несколько раз дернулось, словно неразумные действия отца разбудили дитя.

Седрика обуял суеверный ужас. Внезапно он припомнил, что первый и второй раз, когда он обошелся с Марикой грубо, она исчезала, доставляя терзания ему и себе. Теперь жена была под надежной защитой всех воинов Веллии. Но Дагеддид не сомневался — если таковой будет воля судьбы, романка исчезнет опять. И кто знает, вернется ли снова.

Вспомнил он и свою клятву не причинять больше своей странной подруге вреда. В его душе глухо шевельнулось чувство раскаяния.

Седрик протянул руку и пропустил между пальцев один из тугих темных завитков, что то и дело притягивали его взор. Потом погладил щеку Марики тыльной стороной ладони и, склонившись, поцеловал ее в губы. С раскаянием ушла злоба и нежность к этой женщине проснулась в нем вновь.

— Прости меня, — как это уже было ранее, попросил он, осторожно повернув к себе прекрасное лицо жены и заставив вновь посмотреть себе в глаза. — Если тебе со мной так плохо... я тебя не трону... теперь. Я... люблю тебя, Марика. И... теряю голову рядом с тобой. Но я никогда... никогда не причиню вреда тебе или нашему ребенку. Я подожду. Ты... ты ко мне привыкнешь. Пусть не сразу. Но... ты можешь теперь не поверить, но я умею ждать. Я ждал тебя много лет. И сделаю все, чтобы... чтобы в моей семье все было хорошо.

— Зря стараешься, — проговорил Седрик. Забрав из горшочка новую порцию целебной мази, он продолжил обрабатывать ею проплешины на шкуре своего пса. Черный сидел, не шевелясь. Он позволял человеку совершать все необходимое к его избавлению от собачьей болезни. — В этих книгах ничего нет. Только пространные рассуждения... о природах всевозможных проклятий. Некоторые из них основаны на учениях... эээ... различных духовных школ. От заветов Светлого, до давних заповедей, что были дарены миру до разделения. Но четких указаний — как избавиться от магически наведенного проклятия, они не дают.

Жена покосилась в его сторону, но привычно промолчала. Она уже которую седмицу проводила за столом Седрика в окружении его книг. Первое время де-принц с удивлением отмечал, что Марика будто следует его путем. Тем самым, которым шел он сам, когда еще верил, что в книгах найдет способ для собственного исцеления от проклятия Ночи. Юная романка вот-вот должна была разрешиться от бремени. Но вместо забот о будущих родах и женских разговоров с принцессой Ираикой, которая всячески привечала нелюдимую сестру, Марика предпочитала едва не с головой закапываться в труды известных и неизвестных ученых мужей, листать древние и недавние рукописи и фолианты. Седрик понял сразу — она тоже искала способ исцеления. И, по-видимому, тоже от какого-то проклятия. Но природа проклятия озадачивала его. Марика не выглядела больной телесно или душевно. Угрюмость и мрачный нрав были частью ее натуры. Здоровье молодой женщины тоже казалось отменным. Несмотря на то, что из-за малого роста последние несколько седмиц она едва носила сильно погрузневшее чрево, ежедневно осматривавший ее лекарь находил состояние принцессы настолько хорошим, насколько это вообще было возможно.

Однако как ни велико было его любопытство, Седрик сдержался от расспросов и тут. Он мог бы приказать Марике рассказать обо всем — и о тайне ее происхождения, появления в лесу, и даже о непонятном интересе к книгам о проклятиях. В ее таинственную забывчивость, которой она отговорилась от прошлых расспросов, он не верил. Клятва, которую его романка неосторожно дала перед лицом самого Лея, не позволила бы ей уклониться от ответа. Но де-принц подспудно чувствовал — делать этого было нельзя. Грубое вторжение в потаенные уголки души Марики могло лишь сильнее отвратить ее от него, и на сей раз окончательно. В нем же все еще крепилась надежда, что придет день, и он завоюет доверие жены настолько, чтобы она могла говорить с ним свободно обо всем. А пока он долго и кропотливо шел к этой цели, раз за разом преступая через свою горячую природу.

Де-принц сдержал обещание, данное в первую брачную ночь. Несмотря на то, что все прочие ночи он проводил теперь в постели с прекрасной женой, Седрик ни разу не позволил себе того, чего так страстно желал. К тому же, близость могла причинить вред его ребенку, а потому младший Дагеддид был сдержан. Он лишь следил, чтобы любое пожелание жены исполнялось неукоснительно, и, как мог, поддерживал новое увлечение Марики, стараясь принимать участие во всех ее занятиях.

— Вообще, телесные проклятия всегда считались по части женской магии, — продолжил он, поскольку романка не отвечала. Время от времени морщась, она листала большой справочник по ведьмологии с гравюрами. — И вот здесь парадокс. Теперь, когда в мире почти не осталось магии Лии, снять злые чары без ведьмы нельзя. А ведьмы надлежат уничтожению по мере их выявления. Вот почему какой-то бедняга, будь он проклят, вынужден либо тайно идти на поклон к ведьме, либо страдать до конца своих дней от ее коварства. И неизвестно, что хуже. Вероятность, что подлая баба снимет проклятие — ничтожно мала. Зато если об этом деле узнает Инквизиция, проситель может быть уличен в связи с ведьмой. И предан огню, как соучасник ее гнусных деяний...

Марика подняла голову и посмотрела мимо Седрика — в горевший очаг. Несмотря на то, что зима уже давно минулась, а поздняя весна вот-вот должна была перейти в лето, дни и ночи в Веллии по-прежнему стояли прохладные.

Де-принц смазал на псе последнюю проплешину и отставил горшок.

— Лекарь сказал, что тебе не полезно столько сидеть, — предпринял он еще одну попытку разговорить жену, которая сегодня отчего-то пребывала особенно не в духе. — Иди, полежи со мной.

Он призывно похлопал ладонью по их широкому супружескому ложу. Марика оторвалась от созерцания потрескивавших поленьев и, наконец, соизволила разомкнуть губы.

— Пока там пес, я не лягу.

Седрик посмотрел в поблескивавшие зрачки Черного.

— Он мой друг. Теперь и твой друг тоже, — вступился он за верного четвероногого товарища, чудом пережившего ночной визит Инквизиторов. — Что тебе не нравится?

— Блохи, — речи Марики, в отличие от речей самого Серика, были коротки. Де-принц покосился на постель и после некоторого раздумья вынужден был признать правоту жены. Отправив Черного на пол, он принялся стряхивать паразитов с покрывала.

— Блохи и блохи, — закончив, примирительно пробормотал он. — Они кусают не так злобно, как клопы. Тьма бы побрала ваше романское пристрастие к излишней чистоте.

— Доказано — блохи переносят чуму, — Марика вновь чему-то болезненно поморщилась.

Седрик пожал плечами.

— Когда в последний раз в империи случалась чума?

— Оттого и не случалась, что... — юная женщина помедлила, меняя положение в кресле. — Что указами императора вам, веллам, велено совершать омовение хотя бы раз в неделю. И ты вымой руки после пса.

Не споря, Седрик поднялся и прошествовал к мисе с водой, что с появлением в его спальне романской жены заняла свое постоянное место на дальнем столике.

— А все же, ты несправедлива к Черному, — продолжил он гнуть свое, возвращаясь на ложе. Постепенно вечерело, и де-принца отчего-то сегодня ранее обычного клонило ко сну. — Он — мой единственный и лучший друг. К тому же... ведь это он дважды помогал мне найти тебя.

Марика вновь оторвала взгляд от лежавшей перед ней книги.

— Он?

— Ну да, он, — обрадованный ее интересом, вновь заговорил де-принц. — Он всегда выручал меня в... некоторые наиболее значимые моменты моей жизни. Словно и не пес вовсе, а человек в песьем обличье. Да, дружище?

Он посмотрел на Черного. Тот положил морду на лапы и поводил собачьими бровями, словно прислушиваясь к разговору. Седрик хотел потрепать его по голове, но встретился глазами с женой и передумал.

— Помню, как я впервые нашел его... точнее... это он меня нашел. Мне было уже почти семнадцать и я готовился отбыть в Ром... на самом деле, я просто не хотел оставаться в Веллии. Я...

— Дагеддид, — жена поморщилась, опять переменяя положение и опираясь на один из подлокотников. — Короче. Ты... можешь рассказать много... интересного. Но... проклятье, учись говорить короче! Что ты как баба? А... сaenum!

Теперь уже Седрик покосился на нее. Но, верный данному зароку не перечить глубоко беременной подруге, пропустил последнее мимо ушей.

— В общем, он спас меня от рысемахи, когда я перед отъездом решился отправиться на охоту один, — де-принц еще раз с нажимом похлопал по постели рядом с собой. — И в тот день, когда я впервые увидел тебя... Мы долго гонялись за бандой Брюхатого, но они все ускользали. И, когда уже отчаялись, именно Черный напал на их след. А через бандитов вывел меня к тебе.

Проследив за гримасой на лице Марики, он ухмыльнулся.

— Ты сама просила покороче.

— А второй раз? — словно раздумывая над чем-то, переспросила жена. Теперь она смотрела не в огонь, не в книгу и не на Седрика, а на его собаку. Черный поднял голову, ответно глядя на нее.

— Второй раз, как и в первый, Черный вел меня, как по путеводной нити, — де-принц все-таки свесил руку с кровати, чтобы погладить пса. — Я и не думал возвращаться на то место... на то самое место. Тем, что нашел тебя снова, я тоже полностью обязан собаке. Это не я, а он тебя отыскал. И привел...

Жена не дослушала, сделав нетерпеливый жест.

— Значит, оба раза меня... вот проклятие, — Марика болезненно скривилась, хватаясь за бок. — Меня нашел не ты, а твой пес. О таких вещах... caenum... нужно говорить сразу!

Она резко поднялась. Но тут же качнулась вперед, опираясь о стол ладонями. Седрик вскочил тоже, готовый поддержать ее, но жена не стала задерживаться у стола. Несмотря на тяжеловесно колыхавшееся чрево, она решительными шагами пересекла комнату и, помедлив, упала на колени перед настороженно поднявшим уши псом.

— Что ты делаешь? — в изумлении спросил Седрик, глядя, как тонкие женские пальцы ощупывают собачью голову, которую он перед этим собственноручно измазал в вонючей целебной мази.

Марика не ответила. Она проводила по изгибам морды, раздвигала шерсть, трогала за ушами. Де-принц молча ждал окончания этого странного действа. Наконец, в очередной раз с силой прощупав надбровную дугу терпеливо сносившего издевательства Черного, юная романка нажала на что-то под песьей шкурой и вытащила округлую темную горошину. В первый миг Седрика показалось, что она поймала большого пузатого клеща.

— Что это? — медленно спросил он. Марика так же медленно пожала плечами.

— Самая жирная блоха, — на миг у нее перехватило дыхание и, поморщившись, она снова схватилась за низ живота, едва не выронив горошину. — Зато теперь твоя собака не будет водить тебя на веревке, как рогашёрста. Ни она, ни... Проклятье, нужно было догадаться сразу!

Повернувшись к Седрику спиной, она швырнула горошину в огонь.

В очаге полыхнуло. Пораженные этой внезапной вспышкой и пронзительным хрустом, с которым лопнул странный клещ, люди некоторое время сидели неподвижно. Потом де-принц опомнился. Он уже готов был вспылить и сурово потребовать объяснений, когда глядевшая гадливо и скорбно принцесса внезапно вскрикнула, припадая на руки.

— Проклятье, опять... — она с трудом разогнулась, отодвигаясь от Черного, который довольно флегматично отнесся к выковыриванию из него какой-то горошины и ее последующему уничтожению. — Дагеддид... помоги!

Седрик бросился к жене. С усилием приподняв ее на руки, он переложил потяжелевшее тело Марики на ложе. Лицо романки морщилось. На лбу выступили капли пота.

— Кажется... твой повар меня отравил, — она стиснула руку в кулак, другую вжимая в низ живота. — С обеда... не утихает. И... caenum... теперь как будто еще сильнее.

Не выдержав, она застонала, скорчившись на ложе. Готовый вскочить и рвануться за лекарем Седрик на несколько мгновений замер, бездумно глядя на стремительно расползавшееся под Марикой мокрое пятно.

... Безморозная пора в Веллии проходила размеренно и без волнений. За исключением скандальной женитьбы младшего сына одного из провинциальных наместников, спокойствия империи романов ничего не нарушало с начала года.

Этот летний вечер в холодном Ивенотт-и-ратте выдался необычно тихим. Королевская семья за исключением второй принцессы Марики, собралась в одной из открытых комнат королевского замка. Комната выходила на огромный банкон, с которого открывался вид на город. Постепенно спускались сумерки, и воздух наполняло пение насекомых. Несмотря на близость, прочие звуки столицы доносились приглушенно.

С того раннего утра, когда принцесса Марика подарила миру наследника рода Дагеддидов, прошел месяц. Этот срок всегда считался достаточным для того, чтобы окрепшее дитя было подвергнуто Испытанию Крови. Обряд с несомненной точностью определял принадлежность новорожденного к роду отца — либо показывал обратное.

Сегодня король Хэвейд решился, наконец, обратиться к жрецам Светлого. И, хотя де-принц не имел сомнений в своем отцовстве, обряд, все же, был проведен.

— Ты... доволен, твое величество?

Хэвейд улыбнулся, бережно отворачивая край одеяла в колыбели внука.

— Я доволен, когда доволен ты, сынок.

Седрику подумалось, что совсем немного ранее король был прямо противоположного мнения о младшем отпрыске. Но промолчал. Он наслаждался тем, чего жаждал всю жизнь, но получил только теперь — уважением и любовью своего отца.

— А я и не сомневалась, что этот ребенок — наш.

Принцесса Ираика, которая в присутствии короля решилась высказать собственное мнение по такому щекотливому вопросу, смущенно потупилась. Но тут же забыла о своей неловкой смелости, вновь обращая внимание на племянника. Ее давний брак с про-принцем Генрихом был бесплодным по вине мужа. Потому с первых минут появления в семье новорожденного принцесса не отходила от колыбели, изливая на него всю нерастраченную материнскую нежность. Чем сильно отличалась от родной матери младенца. Принцесса Марика явно не торопилась хлопотать над сыном, всецело перепоручив это заботам тетки и нянек.

Ираика с нежностью вгляделась в округлое детское личико. Самый юный из Дагеддидов, наследник целого рода, теперь спал. Подвергнутый Испытанию Крови и неоспоримо доказавший свою принадлежность к королевскому роду, маленький Хэвейд был утомлен больше обычного. А потому меньше, чем часом ранее уснул, так и не высосав всего положенного ему молока у кормилицы. Младенец, названный в честь его деда, оказался вообще на диво некриклив. Должно быть, еще в утробе матери он пережил столько волнений, что ему хватало на целую жизнь вперед. Потому он не считал нужным доставлять беспокойство тем, кто его окружал.