| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Так вот — именно его грамматика, далеко не совершенная, но ближе всего подходившая к среднебелорусскому говору, и была принята в качестве 'главной' не только в канувшей в лету БНР, но и в последующих государствах на этой территории — что в Польше, что в БССР. Но в БССР она продержалась только до начала тридцатых, когда была окончательно свернута политика белорусизации, а то с ней уже как-то совсем становилось нехорошо — после расширений территорий БССР на восток в двадцать четвертом и двадцать шестом планировали расширять ее и дальше, под предлогом воссоединения белорусов в единой республике — предполагаемые границы БССР заходили аж за Смоленск, и даже за Ельню, а на севере — доходили до Великих Лук и Ржева. Ну а то, что на этих же территориях проживали и русские — это, видимо, 'планировщиков' как-то не волновало. Зарвались ребята, на чем, видимо, и погорели.
Хотя еще в восемнадцатом Витебский губком писал в центр, что 'Край уже давно русифицирован, языка и национальной культуры нет. Белорусских тенденций в широких пролетарских и крестьянских массах не имелось и не имеется.'. В двадцатом отмечали 'случаи, когда население чисто белорусского района активно выступает против превращения школы из русской в белорусскую' и 'Хотя крестьяне и называют себя белорусами, но все-таки чисто белорусский язык они не поймут, население хорошо понимает употребляемый нами в канцеляриях и школах великорусский язык'. Также высказывалось, что 'Единого белорусского языка нет. Он резко распадается на ряд диалектов, особенно сильна эта разница в диалектах восточном и южном', и 'когда крестьянам читают белорусские газеты, то старики понимают их, но молодежь говорит, что не понимает. Резче всего выражается отрицательное отношение к белорусскому языку со стороны молодежи, старики же иногда высказываются в сочувственном духе.'
Так что вместе с закатом белорусизации, в тридцать третьем была проведена реформа правописания и грамматика белорусского в БССР была приближена к русскому языку. Да это и неудивительно — среднебелорусский говор, взятый за основу в тарашкевице, проходил полосой с северо-востока на юго-запад через Молодечно, Минск, Бобруйск, Гомель — а это примерно четверть, ну, может, треть белорусов. Южнее него находились уже говоры с украинскими приобретениями, севернее и восточнее — с русскими, а были еще полонизмы, заимствования из литовского — как и в любом государстве того времени, говоров было еще очень много. И приближение грамматики к русскому учитывало тот факт, что в СССР в начале тридцатых находились в основном только русифицированные говоры. Ну и политика сближения народов — без нее тоже не обошлось.
А вот в Западной Белоруссии до тридцать девятого так и оставалась та самая тарашкевица, да и то — к началу Второй Мировой осталось только пять белорусских школ, остальные были преобразованы в польские, две трети сельского населения были безграмотными, то есть дальше вообще наступала тьма. Все начало меняться с присоединением Западной Белоруссии к БССР. Так, в 1940-1941 учебном году действовало уже 5958 общеобразовательных школ, 5 институтов, 25 средних специальных учебных заведений. Так что наш переход на русский оказался почти что в русле принятого в БССР подхода.
Правда, к осени сорок первого я уже и сам довольно хорошо понимал белорусский язык — все эти 'быу' вместо 'был' и так далее — приходилось общаться со многими людьми, вот постепенно и привык, хотя порой еще встречались незнакомые слова. Сложнее было с польским, который я понимал хорошо если на треть, и совсем никак -еврейский (точнее — идиш), так что если кто хотел со мной общаться, он либо сам разговаривал на русском или хотя бы белорусском, либо вызывали переводчика.
С печатными же текстами была другая ситуация. Поначалу, когда я еще не привык к грамматике белорусского языка, я зачастую воспринимал короткие записки на нем как тексты, написанные с ошибками, да еще по старорежимному. Например — пишут — 'тарфянiк', хотя это слово происходит от слова 'торф' — то есть пишут как говорят. А если кто-то говорит через 'о' ? ему как писать ? все-таки через 'а' ? а почему ? В общем, я не настаивал, но вскоре все документы стали готовиться на русском, благо что многие его знали. Тем более что русский все-равно придется учить — мощность накопленного текста на этих языках просто несопоставима, как и количество людей, генерирующих и читающих тексты. Да и наверняка белорусы захотят поступать в другие ВУЗы СССР, не только на территории БССР — да они же там не сдадут вступительных экзаменов по русскому ! Как порой говорили сами белорусы — 'Детям с белорусским языком дальше некуда идти'. Так что нечего их подставлять, тем более что если будут писать все-таки 'жи-ши' вместо 'жы-шы' — разница небольшая, имеющая исключительную важность только для совсем уж принципиальных ... хотя данный пример, кстати, действительно, говорит в пользу белорусского правописания, в отличие от того же 'торфа', в котором хотя бы есть логика — в 'торфянике' сохраняется корень слова — ну, если говорить о русском правописании.
А с освобождением Барановичей наши возможности по производству печатной продукции резко выросли — в городе было три типографии. До этого мы пользовались только двумя походными, так что печатное слово полилось от нас рекой, а то фрицы тут налаживали уже свой поток — с 22 июля они начали выпускать 'Баранавіцкую газэту', причем — на латинском шрифте.
Барановичи вообще резко подняли наш производственный потенциал — хозяйственники, производственники, да и военные бегали как угорелые, осваивая свалившееся на них богатство.
ГЛАВА 29.
Сам город вырос из станции, расположенной на дороге Смоленск-Брест — с начала движения по этой линии в 1871 году город и ведет свой отсчет, а название ему дала расположенная неподалеку деревня Барановичи. В дальнейшем линия превратилась в Московско-Брестскую, а затем и -Варшавскую. Помимо этой линии с севера на юг в этих же местах прошла и линия Вильно-Лунинец-Пинск-Ровно — так в паре километров возникла вторая станция — Барановичи-Полесские, а первую стали называть Барановичи-Центральная. Затем две линии соединили отдельной веткой. В 1886 проложили еще линию Барановичи-Волковыск-Белосток — Барановичи стали крупным железнодорожным узлом, а с 1894 — еще и уездным городом. Причем, расположенный в узле железных дорог, он всегда имел промышленный оттенок — прежде всего из-за депо и мастерских, но тут развивались и другие производства.
Так что к сорок первому году этот город был уже отнюдь не захолустьем, а с приходом Советской власти промышленное строительство тут поистине закипело. Но и существующие производства модернизировались и развивались. И мы весь конец августа и сентябрь их осваивали и приспосабливали под свои нужды.
Например, мастерские и артели горпромкомбината — городского промыслового комбината — были образованы после присоединения Западной Белоруссии к БССР на основе уже существовавших здесь множества мелких предприятий, артелей и кооперативов. Сразу же после освобождения мы загрузили его швейные мастерские пошивом разгрузок и военной формы. Кожзавод, как и ранее, продолжил обработку кож, поступавших с местной скотобойни.
А вот обувные мастерские были перенацелены на пошив низа сапог — их верх я надеялся выделывать из кирзы, или что там у нас получится — в Барановичах был небольшой заводик, который до начала Второй мировой войны был филиалом англо-польской фирмы по изготовлению вещей из резины — производил ботики, галоши, спортивную обувь, покрышки, нити, рукавицы. После тридцать девятого он продолжил выпуск этой продукции, а также начал осваивать производство других резино-технических изделий — резиновых прокладок, гофр, транспортерных лент — оборудование уже было завезено, но далеко не все еще было установлено и тем более освоено — так, станки по выработке транспортерных лент еще стояли в ящиках, как и новое оборудование для шинного производства — пока успели ввести в строй только мелочевку — те же технические прокладки и уплотнения.
Хотя и это уже было немало, разве что мы перепрофилировали их на производство РТИ под ту технику, что сейчас у нас бегала и стреляла — тут уже военные техники плотно посидели два дня, предоставляя резинщикам образцы нужной для войны продукции — те сделали в своих мастерских несколько пресс-форм и военные остались довольны изготовленными в них образцами.
Несколько десятков тонн сырья — натурального каучука — лежало на складах, и его надо было использовать максимально эффективно исходя из сложившейся обстановки — до войны сырье поступало с Южной Белоруссии, где были совхозы и колхозы, что специализировались на выращивании гваюлы, кок-сагыза и тау-сагыза — среднеазиатских источников каучука растительного происхождения, которые советские агрономы сумели приспособить к выращиванию в более северных регионах — просто тут их надо было размножать не семенами, а отрезанными черенками. Кстати, исследования по этим культурам велись под руководством того самого Лысенко, так что дядька был неоднозначен.
Но сейчас было неизвестно, когда мы снова получим доступ к тем полям, поэтому пока остановились на производстве резино-технических изделий и, если получится — кирзы — как я помню, с обувью в военное время всегда были проблемы, и если мы сократим число заболеваний из-за ее недостатка хотя бы на треть — будет очень неплохо. Так что резинщики вместе с обувщиками и швеями начали кудесничать с растворами каучука, воска и канифоли — всего, что могло образовать на тканях водоотталкивающие покрытия. В Бобруйске, конечно, был более серьезных химзавод, который и потреблял основную долю добывавшегося в республике каучука, но до этого города еще надо будет добраться, и неизвестно, что мы там найдем, если найдем — может, наши при отступлении все вывезли или взорвали, может, все было разрушено во время боев — неизвестно. Так что третьим по значимости у резинщиков будет шинное производство. Но сначала пусть сделают кирзу.
Производства горпромкомбината выпускали в том числе гуталин — смесь из костяной сажи, воска, льняного масла и еще нескольких ингридиентов — у гуталина было несколько рецептур. Но для производства сажи надо было прокаливать кости в ретортах без доступа воздуха, а это — фактически та же лесохимия. Поэтому специалисты гуталинного производства тут же включились в работы по налаживанию перегонки древесины — уж очень много она могла дать продуктов. Да что там говорить, если уже сейчас наши лесохимические производства обеспечивали пятую часть потребностей в топливе — скипидар, этиловый и метиловый спирты вполне нормально сгорали в наших ДВС, в том числе в самолетных — мы даже добавляли его в бензин с низким октановым числом, повышая это число.
Делались попытки использовать и чистый метанол — память мне подсказывала, что метанол использовали в двигателях Формулы-1. Мощность двигателей при этом повышалась по сравнению с авиационным бензином, причем одновременно несколько понижалась рабочая температура двигателя — метанол испарялся труднее чем бензин, и забирал на этот процесс часть дополнительного тепла.
Но метанол в чистом виде плохо влиял на алюминиевые детали — понемногу разъедал их, что было нехорошо для карбюраторов — они, конечно, у нас еще есть в запасе — мы насобирали с разбитых самолетов много запчастей, но надо будет что-то делать. Правда, разъедание становилось заметно интенсивным только при температурах более пятидесяти градусов, что редко достигалось в карбюраторах — они ведь охлаждаются входящим воздухом, но воентехники думали над дополнительным охлаждением — возможность маневра по топливу была очень привлекательной, чтобы от нее отказываться из-за таких недостатков. На крайняк — будем делать карбюраторы из стали — на нее метанол не действует, а вес увеличится незначительно. Подумаем еще. Или будем лучше очищать метанол — основную проблему представлял не он сам, а находившиеся в нем примеси уксусной и муравьиной кислот, также образующиеся при перегонке и остающиеся при очистке, которая у нас пока еще не была достаточно глубокой. Да и смеси с бензином нельзя долго держать — метанол втягивает воду и смесь начинает расслаиваться. Поэтому такие смеси приготовил — и тут же сжигай в двигателе.
Скипидар же был довольно ядовит, поэтому мы заставляли народ — водителей, складовщиков, заправщиков — работать с ним в противогазах. Ну а спирт же был опасен другой известной проблемой. Причем, если этиловый просто приводил к пьянству с последующим наказанием похмельем и штрафными работами, то метиловый, если его вовремя не нейтрализовать — к нарушениям в работе организма, а то и к смерти — в организме он окисляется и превращается в формальдегид, который и травит организм. И, кстати, лучше бы метанол не сжигать, а тратить именно на производство формальдегида, которого нам потребуется все больше и больше — прежде всего для фенолформальдегидных смол — в Западной Белоруссии было много фабрик по производству фанеры, работавших при Польше в основном на экспорт для автомобильной и авиапромышленности западных стран — их количество с двадцать третьего по тридцать восьмой увеличилось в 10 раз (мы немного уже порылись в имевшихся тут статистических справочниках). Соответственно, тут же вырабатывали и эти смолы для склеивания ее слоев, так что ресурсы — что производственные, что людские — тут были — фенол, также как и метанол, производили на местных лесохимических заводиках — выгоняли его из дегтя. А пока мы пытались использовать метанол в качестве топлива, им за прошедшие четыре недели траванулись до смерти уже семнадцать человек, еще шестеро получили инвалидность, причем двое — по слепоте. И еще шестьдесят три случая закончились более-менее удачно, если не считать того, что пострадавшие отрабатывали на тяжелых работах — их удалось спасти этиловым спиртом — первейший антидот для метилового.
Так вот, по нашим расчетам, одни только реторты гуталинного производства повысят долю лесохимического топлива — скипидара, метанола и этанола — до четверти. А ведь в окрестностях Барановичей было еще четыре лесохимических заводика. Два из них, правда, работали только по дегтю и канифоли, но зато два других выгоняли жидкие продукты — уксус, тот же скипидар, спирты — этиловый и метиловый. Так что это было хорошим дополнением к тем лесохимическим производствам, что мы получили в наследство от Советской власти либо уже построили сами — последних, правда, пока было всего два, в восемью перегонными кубами каждый, но на подходе были еще четырнадцать таких же предприятий — пока немцы не наседали на нас очень сильно, мы пользовались кратковременной передышкой, а, более того — сочетанием наличия специалистов и свободной рабочей силы. Специалисты по лесохимии тут были и раньше, а свободную рабсилу представляли выходившие к нам окруженцы, на которых пока не хватало оружия.
Правда, с освобождением Барановичей проблемы с топливом, казалось, были решены — нам достался окружной склад горючего номер 932. Склад первого разряда. Один из двух в ЗОВО — второй находился в Смоленске. И хранилось на нем до войны под двадцать тысяч тонн ГСМ. Конечно, с начала войны этот запас как минимум уполовинился — оттуда черпали топливо части РККА, его бомбили немцы, часть хранилищ подорвали наши при отступлении, потом оттуда черпали уже немцы, пока мы фактически не блокировали передвижения в окрестностях, после чего фрицы все-таки дозрели и затеяли свою операцию против нас. Правда, раньше бы у них и не получилось — они собирали силы для наступления на Мозырь, но там у них не сложилось, поэтому они решили разобраться хотя бы с 'партизанами' в своем тылу, то есть с нами. Так что топливо с начала августа ждало нас, и на объемы где-то под десять тысяч тонн топлива и масел мы могли рассчитывать. Ну, может — девять — наши хозяйственники еще вели подсчеты, да и немцы успели завезти на барановичский аэродром несколько сотен тонн топлива для своих самолетов. Но это все-равно, из расчета триста килограммов на одну заправку, давало нам тридцать тысяч заправок. Тридцать тысяч. Если танк на одной заправке может проехать минимум двести километров — получается шесть миллионов танко-километров. Или, исходя из пятисот наших гусеничных машин (беру на вырост) — по двенадцать тысяч километров на каждую. Танки столько не живут. Так что мы сейчас занимались рассредоточением, перемещением, зенитным и истребительным прикрытием свалившегося на нас богатства — бондарные производства день и ночь сколачивали и клепали деревянные бочки.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
