Зверь Лютый. Книга 17. Пристрелочник

Племена глупостями не занимаются — они выживают. Уничтожая противника.

Ме-е-едленно.

Все люди рода — мне враги.

Не тихо злобствующие или скептически фыркающие — режущие. Все. Мужчины, подростки, старики, женщины.

"Убить меня", "убить моих" — не нервический припадок, не героический подвиг — элемент их мировоззрения. Без этого — им невозможно жить. Как дышать.

Трёхходовка: подготовка к мести, убийство, торжество. Хоть бы и на плахе.

Отказаться от мести — отказаться от рода. Изверг. Отказаться от рода — смерть. Духовная. Отказ от самого себя.

"В числе погибших был брат Маг-то-тог-нага. Он нашел его тело пронзенным копьем самого вождя рикорри, которое он видел, когда курил с тем калюмет мира, и решил жестоко отомстить.

— Я вырвал копье из тела брата, — начал он, показывая мне длинное со стальным наконечником копье, украшенное белыми и красными орлиными перьями, — осмотрел его и поклялся отомстить... Украсив себя военной разрисовкой, взяв это самое копье, я тайно ушел из племени. Осторожно пробирался я к деревне рикорри и на шестой день достиг ее. Тогда спрятался в расселине скалы и дождался темной ночи. Ночью нашел знакомый мне вигвам вождя и смело вошел в него. Вождь уже спал. Разглядев его при тлеющем свете костра, я вонзил ему в сердце копье, и кровь убитого брата моего была смыта кровью убийцы. Затем тихо и неслышно я вышел из вигвама и вернулся к своим, взяв скальп врага".

В христианстве нет жёсткой племенной привязки: "Нет ни эллина, ни иудея". В сословных обществах — есть разделение: "что нам до свары баронов?". Здесь — языческие племена. Только выбив из сапиенса его племенную сущность можно осторожно надеяться, что он будет думать о себе как о человеке. А не как об "утке"-яксерго.

В рамках своих родо-племенных представлений о допустимом — они думают. И принимают решения. Решение обычное: пришлых — вырезать, пограбить и похолопить.

"Кто к нам с чем-нибудь придёт, того мы тут и закопаем". "Как с дедов-прадедов заведено бысть есть".

Они будут следовать своему исконно-посконному стереотипу, пока я не смогу их убедить в том, что они — неправы. Уничтожив их "утиные" души. Либо — вместе с телами, либо — заменив "утиные" души на души "хомосапиенские".

Лучше бы такую "дискуссию" провести... побыстрее. Крови меньше будет. В масштабе эпохи.

Для исполнения своего, глубоко-задушевного и фундаментально-архетипического — "отомстить", "вырезать", они придут сюда.

Откуда придут, когда, в каком количестве — неизвестно. Что делать? — Запускаем стаю беспилотников на поиски места их базирования и складирования? — Да без вопросов! Если у вас — "их есть".

Защититься от нападения нельзя: у меня люди, ресурсы и сооружения довольно разбросаны по территории. Такой периметр моими силами не перекрыть. И уж тем более — не защитить. А, учитывая, что мои противники — лесовики-охотники... снимут посты и пройдут как к себе домой.

И ещё: вся эта войнушка — полный маразм! Кретинизм и растрата времени! Мне срочно надо хлеб ссыпать! Вот это — дело! А воинственные героические морды... как мухи кусучие — только мешают.

Мух — дихлофосом.

* * *

Усилили посты, стянули людей в центр — больше шансов сберечь. Доспех — не снимаю, "огрызки" — из рук не отпускаю. Жду. Нервничаю.

К утру пришёл Могута. С добычей — приволок "языка".

"Язык", естественно, не языкается. Очередной безбородый сопляк. Налит "уточной" самостийностью по самые ноздри. Отвели к Ноготку, тот накинул терпиле верёвочную петлю на голову и стал крутить.

Ещё одно моё "заблаговременно повешенное ружьё" — мы с Ноготком разные формы "принуждения к правде" обсуждали и прикидывали.

"По земле гуляют панки,

А на Стрелке петли вьют...".

Через час от "петляющего" Ноготка пришёл Самород. С финализированным отчётом о допросе. Прекратили — терпила "приказал долго жить". А мы уже собрались и готовы. Поскольку Могута нашёл селение. Можно идти. На упреждение путём уничтожения.

И мы — выдвинулись.

По дороге Самород изложил полученные ответы.

Да, селение рода из племени Яксярго. 30 взрослых мужчин. С эмиром в Бряхимовскую битву не ходили: зачем им подарки, когда приказчики эмира всю зиму платили за всё втрое-впятеро? Помимо товаров, все туземцы хорошо заработали. Мужчины — на строительстве, женщины... на обслуживании. В каждом "кудо" — по 5-7 маленьких свеженьких "булгарчиков". Или — скоро будет. Получена и принесена в селение куча тканей, халаты, платки, шапки, пояса, знаменитые булгарские сапоги... Дорогих сёдел, попон, уздечек — нет. Здесь они не нужны. Оружия — мало, не давали. А вот серебра... Кусковым серебром и дирхемами люди эмира платили щедро.

Ближайшее к эмировской новостройке поселение эрзя хорошо "поднялось" на Бряхимовской авантюре.

После разгрома эмирской армии селение затаилось. Впрочем, русским было не до них. От Волги, Оки и лагеря ратей — довольно далеко, ни войско, ни мародёры селение не разграбили. Однако мудрый старейшина-покштяй высылал "секреты" к реке. Из подростков. "На всякий случай".

"Изнасилованный" мною Окский караван, вывалившись в Волгу и отойдя от Стрелки, встал на ночёвку. Отроки углядели костры и вышли на знакомый говор. Узнали новости о Всеволжске и решили, после завершения дежурства, сбегать-глянуть. Послали одного в селение, а сами пошли посмотреть на русских.

Сбегали. При виде безоружной "комиссии" решили проявить своё удальство. Чтобы заслужить звание настоящих воинов, прославиться и сравняться со старшими товарищами. Проявили. Умерли.

Абсолютно идиотская история. Подростковая глупость. Но...

— Он там много чего говорил. Ругался страшно. Пока глаза не вытекли. Обещался что ихний Пурьгенепаз — бог грома, нас всех пожжёт. Говорил, что нам теперь никогда не выйти из-под крыш — бог увидит и громом убьёт. А ещё сказал, что они видели твоё ожерелье. И послали за помощью к соседям. Зря ты это, Воевода...

— Зря или нет, мы скоро узнаем, Самород.

Мы узнали это через пару часов.

Снова тот же поворот лесной тропы над обрывом. Только над обрывом лежит наш дозорный и нервно машет рукой: отойдите! Не лезьте на открытое место!

Вприсядку подбираюсь к нему, выглядываю за край.

Из-за откоса соседнего массива, отколовшегося от нашего отрога, оттуда, где, со слов Могуты, находится селение этих... "уток", вдоль речушки валит толпа мужиков. Человек сто. По боевому. Видны круглые шапки, которые здесь носят "на войну" вместо шлемов, щиты, наконечники копий поблёскивают, луки с яркими, светло-жёлтыми берестяными колчанами.

Впереди пяток молодёжи — дозор. За ними — "уважаемые люди". Кудати, покштяи... пара шаманов. С посохами, бубном, в высоких меховых колпаках с лентами, в тёмных меховых халатах. За ними — толпа оружных без строя. В конце — ещё стайка молодёжи человек в 20.

— Вот же бл... Попали. Они соседей призвали.

— Самород, ты что — струсил? У них едва ли сотня, а у нас почти четыре десятка. Чего ты боишься?

Дальше... как вчера. Только наоборот.

Как здорово, когда "рельеф становится командиру другом"!

Классное место! Но я и любой рельеф — "другом" сделаю! Лишь бы знать заранее.

Здесь — знаю.

Полтора десятка стрелков Любима скрытно размещаются на вершине склона над нижним коленом тропы. Примерно там, откуда Сухан вчера сулицы метал. Выше первого поворота в кустах засели лесовики Могуты — их и не видно. А ещё выше — мечники во главе с Салманом. Чарджи — хан, бегать не любит, он лук взял. Как и я.

Из-за медленного движения в гору "уважаемых людей" между основной колонной и передовым дозором образовался разрыв. Который заставил меня понервничать. Пришлось дать команду "атака" сразу, как только их хвост втянулся на тропу в лощину. И всё равно — лесовики Могуты взяли дозорных "в спину" на пределе дистанции. Когда те уже увидели людей Салмана.

Дальше как всегда: лучшее оружие, лучшая выучка, лучшая позиция:

— Наложи. Тяни. Пускай.

Безостановочно, многократно.

15 стрелков Любима, он сам, Чарджи, Сухан, аз грешный... С 30 шагов, сверху вниз, по сплошной, развернувшейся к нам лицом в два-три ряда толпе... У них луки без тетив — их ещё натянуть надо, щиты — за спинами... Большая часть побежала с тропы вниз, в лощину... Выцеливать с моими прицелами...

Пустили по 8-10 стрел и потопали вниз. Всех делов — минута-две. Тут и Салман со своими выскочил. Стрелки пошли стрелы собирать-вырезать, мечники — добивать-докалывать.

Мои стрелки редко промахиваются, но немедленно смертельно для человека попадание только в 5-10% поверхности тела. Остальное — "отложенная смерть": болевой шок, кровопотеря, инфекция. Таким... помогают. Ещё: никто пленного тащить не будет. Поэтому ранение в нижние конечности, в позвоночник... помогают. Ну, и чисто поведенческое: выглядит смело, бежать пытается... помогают.

— Давай, Могута, показывай. Из какого улья это рой вылетел.

Прошлись с версту, следом за парой десятков сумевших убежать. Мокрый берег речки справа. Слева — высокий угол отрога, по которому мы бегали, устье оврага, высокий и крутой склон "отвалившегося массива". А за его углом... Ага! Вот оно. "Утятница". Штук 7 этих... кудей поставлены растянутой кучей под возвышающимся над ними обрывом.

Во! Теперь знаю, что такое "Кудыкина гора" — горка, на которой стоят куды.

— Тама... эта... озеро. Рыбное. С версту. Мимо тропа. К Волге. Три версты. Туды... ещё озерко... а туды — побольше. Ну...

— Спасибо, Могута. А другие селения поблизости есть?

— Эта... тама, по речке. Маленькое. А туды... тама подальше. И — побольше. Едрить...!

Какие-то чудаки вылезли на частокол, окружающий крайний "кудо", и начали кидать в нас стрелы. Могута отдёрнул меня в сторону. Впрочем, стрелы воткнулись в землю, не долетев до нас.

Как-то мне мои стереотипы — понимать мешают. Есть представление о средневековом поселении. Улица, вдоль — дворы, вокруг — общий тын. А здесь... древняя форма мордовского поселения. Дворы стоят в беспорядке на небольшой площади, ориентированы в разные стороны. Нет улиц, усадьбы крайне малы, часть их расположена не за домом, а впереди, иные дворы стоят совсем отдельно.

"Мой кудо — моя крепость". Мысль не новая. Но фортификационно — не поддержанная. Частокол из вертикальных жердей в 3-4 метра высотой... от лесных зверей — поможет. От "Лютого Зверя" — нет.

— Господине, их жечь нельзя.

— Николай! Ты уже весь хабар собрал?

— Там есть кому. Их жечь нельзя. У них там — чего эмировы за зиму заплатили. Там много чего лежит. Жечь нельзя — сгибнет.

— Ты хочешь, чтобы я своих ребят на смерть посылал? За тряпки булгарские?

— А чего? Все так делают.

Николай прав: "все так делают". Множество случаев "святорусского героизма" — грабёж соседей. Средневековая аристократия, и на Востоке, и на Западе, в подавляющей своей части — наследственные предводители банд и шаек.

"Слово о Полку Игореве" описывает попытку неудачного вооружённого грабежа. Воспевает храбрость бандитов-неудачников. Игорь-Полковник своей долькой в общем хабаре предыдущего "скока" оказался недоволен, паханов не послушал — полез сам. На жадности и попался.

Это называется "высокохудожественный призыв к единству Руси как раз накануне монголо-татарского нашествия". Кто я такой, чтобы спорить с "жемчужиной русской словесности"?

Но людей за барахло класть не буду. Гумнонизм заедает. Извините.

— Самород, а поговорить с ними можно? Чтобы они сдались.

— С этими?! Да ты что! Они ж такие...! Они ж ни в жисть...!

Самород оказался прав: попытка начать переговоры успехом не увенчалась — стрелами шуганули. Тогда... тогда я велел мечникам привести к селению пленников и отрубить у мёртвых на поле боя головы. Головы принялись укладывать перед частоколами кудо. Таким... бордюрчиком.

Парни притаскивали кули, связанные из рубах покойников, полные одноухих голов, высыпали на траву и раскатывали в линию. За частоколами начался крик. Над заострёнными верхушками брёвен появились лица, преимущественно женские, исторгавшие дикий вой. И разнообразные проклятия, как мне перевёл Самород.

Похолодало, облачность поднималась, становилось светлее. Кажется, дело к заморозкам. Пожухлая трава, палые листья...

"Осень наступила,

Высохли цветы,

И глядят уныло

Голые кусты.

Туча небо кроет,

Солнце не блестит,

Ветер в поле воет,

Дождик моросит...

Зашумели воды

Быстрого ручья,

Птички улетели

В теплые края".

Я не птичка — мне улетать некуда. Так чего ж эти... хомнутые сапиенсом — время тратят?!

Грустное и грязное занятие. К редким багряным пятнам рябины в лесу добавляются лужи и дорожки тёмно-красной, почти чёрной, человеческой крови. На мокрой и, одновременно, уже высохшей короткой траве. Скотину здесь пасли. Теперь вот головы рядком лежат. Лицами к своим односельчанам.

— Тащите пленных, бревно. И Ноготка позовите.

— Э... Ваня... ты чего?! Они ж денег стоят!

— Есть множество вещей, друг мой Николаша, которые стоят дороже денег. Самород, спроси у бедолаг — есть кто здешний?

Отозвавшегося мужичка, раздетого до подштанников, битого, с залитыми кровью лицом и плечом, вытащили, бросили головой на бревно. Ноготок внимательно осмотрел свою секиру — он ею сегодня не худо поработал, недовольно хмыкнул, глядя на лезвие... На частоколе снова завизжали сильнее, прыснули стрелами — снова недолёт.

— Господине, может их малость... посшибать?

— Не надо, Любим. Только если в атаку полезут.

Ноготок встал сбоку, расставил ноги поудобнее.

Сейчас он... и отрубленная голова полетит вперёд, в сторону частокола. Как летела в меня отрубленная голова на льду Волчанки. Как давно это было... А теперь...

Теперь я "по эту сторону топора". Прогресс. Пять лет жизни — и "пульт управления" кровавыми "шутихами" уже у меня в руках. Очередная декапитация... Может, лучше было сдохнуть прямо там? Не начиная всего этого... попадизма.

— Господине, погоди — они будут говорить. Они готовы дать выкуп.

— Зачем? Зачем мне выкуп? Переведи: они выходят. Я их отпускаю. Всё их имение — моё. Их земля — моя. Они уходят мирно, и никогда не будут враждовать со мной.

— Э... А полон? Ну, эти.

— "Эти" пошли воевать против меня. Они виноваты. Они будут работать. Шесть лет. Те, кто убежал с поля — тоже.

За частоколами снова начался общий крик, мужичок с бревна, вывернув вверх голову, что-то истошно вопил по-эрзянски. Среди пленников началась возня, один из них, сумев как-то освободиться от ременных пут, вскочил на ноги, шарахнулся от мечника-охранника, кинулся в лес...

И нарвался на Салмана. Точнее: на его палаш...

Грязищи-то сколько... брызги во все стороны...

— Голову откатите в общий ряд. И ухо отрезать не забудьте.

За одним из частоколов крик вдруг усилился, ряд торчащих поверху голов пропал. Потом появилась женская голова в конусообразном колпаке с загнутым верхом. Как бы не красного кашемира.