Ветер и крылья - 3

Мужчины говорили про удачное дело.

Вполне возможно, они охотились на эданну, которая была любительницей приехать на постоялый двор. Посидеть, попить сбитня (на самом деле она шлялась по сеновалам и номерам, но кто ж это скажет бедняге дану?), послушать менестрелей...

Дана Адриенна оказалась более серьезной добычей, но если уж с двумя стражниками расправиться рискнули...

Куда удрали?

Да кто ж их знает, сволочей!? Не найдешь... разве что в Альмонте отписать, если они там появятся...

Дан Марк съездил лично на несколько постоялых дворов. Вернулся — и запил.

Это дан Рокко и изложил дану Энрико. И еще свои соображения прибавил.

Дан послушал, подумал... и рукой махнул! Он бы сюда и летом на охоту приехал, и осенью... дана Адриенна и так разрешит, но хорошо бы и ей ответную услугу оказать. А если уж больше некому... разве что дан Каттанео, но это — до лета терпеть, а ведь можно бы уже и сейчас...

На следующий же день дана Марка вывезли на охоту.

* * *

Вывезли — это в буквальном смысле. Пьяного, поперек седла.

Адриенну успешно отвлек дан Рокко, а остальные не менее успешно смотрели в другую сторону. Дана Марка все же любили... ему даже эту сисястую заразу простили, но сколько можно-то?

Пора и в себя приходить!

Если даны ему в том помогут... одним словом — делайте! А мы... а нас тут и вовсе не было.

Дан Энрико это оценил. А потом сделал все просто и жестоко. Доехал до реки, которая плохо подмерзала, особенно у берега — и скинул дана Марка прямо туда.

В ледяную воду.

Рисковал, конечно, но учитывая, сколько дан пил в последнее время... нет, не замерзнет! Бог их, пьяниц, хранит, что ли? И под заборами спят, и в канавах, и на мостовых... дан Энрико бы замерз, а им хоть бы что...

Ине замерз-таки!

Выскочил из воды, словно ошпаренный, заорал что-то бессмысленное — и уткнулся носом в три арбалетных болта, направленных на него.

— Стоять!

— А... э!?

Больше как-то ничего умного у дана Марка и не выговаривалось.

Энрико сверкнул глазами.

— Полезай-ка ты обратно в воду.

Дан Марк потряс головой. Вода так и полетела... мысли явно возвращались к хозяину. Но...

— Что!?

— Что слышал. Обратно в воду. И можешь голову под воду сам засунуть. А то и плыви на середину речки. Понял?

— Я же утону? — искренне изумился дан Марк.

Мужчины разразились ехидным смехом.

— Надо же! А какая тебе разница? — прищурился дан Энрико — Все одно — подохнешь!

Оказалось, что помирать от вина, медленно сводя себя в могилу — и помирать в ледяной воде реки... это две очень большие разницы. Второй из предложенных способов дану Марку не нравился.

— Я не хочу...

— Да понятно. А чего ты хочешь? Сидеть и вино жрать? Крепленное?

— Твое какое дело? — огрызнулся дан Марк.

— Так самое прямое. Твоя дочь, вон, из сил выбивается, а тебе и дела ни до кого нет? Мне просто девчонку жалко. И на сыновей моих не смотри, у них свои нареченные есть. Это уж просто так... как человека. Она вон, с Эмилио ночь просидела, выжил мой сын. А ты... ты ее сам в гроб вгоняешь! Кто хозяйство держать должен? Девчонка и старик, который скоро в гроб ляжет? Тьфу!

Аргумент был убийственный. Но дан Марк без боя решил не сдаваться.

— У меня жена...

— То ли погибла, то ли сбежала. Скорее, погибла. При побеге на бы хоть свои побрякушки захватила, — кивнул со знанием дела дан Энрико.

— Я... я ее люблю...

— И что? Это повод вино жрать, как воду?

— Хочу — и жру!

— Вот она бы порадовалась!

Пьяных эданна Сусанна, кстати, любила. Их легче раскручивать на деньги и подарки. Но дана Марка и разводить не приходилось, так что эданна предпочитала в постели трезвого мужчину. А если уж вконец честно...

От него (с точки зрения эданны) и по-трезвому мало толку было, куда бедолаге до конюххов1 А уж спьяну... тык, мык... и никудык. Так что дан Марк не пил.

А сейчас, вот, сорвался.

— Твое какое дело!? Б...

Буйствовал дан Марк прилично. Одежда даже корочкой льда схватиться успела. Ну ничего, Делука слушали, понимая, что даже вот эта ярость намного лучше тупого безразличия.

Наконец до мозгов дана Марка добрался холод, его затрясло, и Энрико кивнул сыновьям.

Те отлично знали,, что делать.

Дан Марк и опомниться не успел, как был раздет, растерт снегом, снова одет в сухое, и усажен на лапник возле костра.

— Успокоился? — поинтересовался Энрико.

— Ты...

— Ну я, я. Приходи в себя, давай. А то и правда под лед спущу.

Дан Марк только зубами скрипнул.

Вот ведь... с-сволочи! Но и крыть тут нечем. Сам виноват. Сам спиваться начал... а сил остановиться не было.

— Не хочу думать, что она мертва. В ней столько жизни было, столько света, тепла...

— И ты все эти вспоминания виином заливаешь.

— Не эти, — помрачнел дан Марк. — Не только эти...

Махнул рукой, да и рассказал. Он ведь ездил,, узнавал о Сусанне, ну и узнал... на свою голову. И скольких она перебрала, и все остальное... оказывается, у него рога — оленям по осени впору! Он и не знал, а все знали. И смеялись за его спиной...

Больно потерять жену. Но еще больнее знать, что все, все было иллюзией. Вся его счастливая семейная жизнь, с начала и до конца. Что тебя обманывали на каждом шагу, что лгали тебе в глаза, что предавали... и все, все это знали! Только он один, дурачок...!

Как такое стерпеть?

В этом он и сознался. И наткнулся на насмешливое равнодушие.

— Так тебе себя или жену жалко?

Жену. Но и себя тоже...

— Не знаю.

— Ну, рога... ты первый, что ли? И не последний... пусти слух, что это ты изменницу, своими руками... еще и зауважают!

— Разве?

Энрико пожал плечами. Совет он дал хороший, а вот прислушается ли к нему дан Марк?

— Могу помочь. И завязывай, правда, пить. Жизнь одна, а потом ответ держать придется...

Дан Марк только рукой махнул. Придется... только вот что это за жизнь будет?

— Может, и не худшая, — читать мысли дан Энрико не умел, но тут и не требовалось напрягаться. Все крупными буквами на лице у человека написано. — Постепенно в себя придешь, дочь замуж выдашь, внуков понянчишь...

— Внуков...

— Еще раз женишься. Что того труда? Года через три уж и можно будет.

Дан Марк только вздохнул.

Звучало-то это отлично! А вот как оно на деле обернется... не угадать.

— Я, наверное, с вами на охоту похожу пока.

Все какое-то дело.

И не нальют, что самое приятное. Дома он сам себе хозяин, хочет — пьет, не хочет — тоже пьет! А здесь... присутствие троих Делука — отличный сдерживающий фактор.

— Буду рад, — отозвался Энрико. — Только я с собой вина не беру, и другим не дам...

Дан Марк кивнул.

И не давайте, не надо... перебьется. Пусть так, пусть худо-бедно... а все равно лучше, чем в замке. В своих покоях, где каждая мелочь напоминает о ней...

Дан Энрико еще немного побеседовал с даном Марком, а когда того разморило у костра и потянуло в сон, подозвал к себе Энрико.

— Метнись в СибЛевран,, пусть все уберут,, что от его заразы осталось.

Цену эданне Сусанне он знал. Но доказывать что-то бедолаге,, который ее действительно любил?

Не стоит. Нет, не стоит...

Вещи убрали, покои проветрили, и постепенно дан Марк начал приходить в себя. А все остальные старались просто не напоминать о его несчастной любви.

Время шло...

Глава 11

Мия (Лоренцо)

— Того, кто будет недостаточно стараться, я сам... своими руками... вы поняли? Пожалеете и не раз!

Зеки-фрай закончил свою прочувствованную речь, и махнул рукой.

Гладиаторы принялись расходиться.

К Лоренцо подошел Ромео, за ним привычно трусил его пес.

— Слышал? Нервничает, переживает...

— Чего б не переживать? Говорят, Кемаль-бей человек настроения. Не угадаешь...

Ромео задумчиво кивнул.

— Так-то да.... не понравится ему чего — и полетит наш ланиста вперед своего визга.

Энцо пожал плечами. Откровенничать его не тянуло.

— Ты-то как, выкупиться не хочешь?

— Зависит от результатов боев, — махнул рукой Энцо. — Не угадаешь ведь...

— Это верно. Хороший мальчик, хороший... — псу надоело стоять смирно, и он ткнулся жутковатой мордой, похожей на сундук, в хозяйскую ладонь.

— Не страшно тебе за собаку? — не вытерпел Энцо. Обычно он в душу не лез, но сейчас... настроение было откровенно паршивым.

Что там будет, как там будет...

А перед побегом и вообще...

Это Динч говорит, что все готово, а как там на деле сложится? Кто ж его знает?

Ромео вздохнул.

— Страшно, а то ж, — честно ответил Ромео. — Но я Кано взял со щенка, я его не оставлю.

— Мы над собой не властны.

— Так-то да. И ты этого еще не ощутил. Когда одиночество... когда надежды нет, — Ромео ссутулился, выглядя очень старым и усталым. — Мне ведь некуда возвращаться, я хоть и выкупился, но что я еще умею? Только драться. Жениться? Никто не отдаст за меня дочь. Купить рабыню? Я могу, но там-то и хуже будет, она же тоже человек...

Лоренцо кивнул. Он понимал. И потрепал по голове собаку, которую через много лет назовут 'кане-корсо'.

— То-то и оно, что человек. Она за себя хоть как постоит, а собака? Она в чем виновата?

Лоренцо знал, о чем говорил. Если Ромео погибнет на Арене, Кано разделит его судьбу. Будет сражаться... венацио пользовалось большим успехом. Даже если разъярить добродушного пса не удастся, его и так прикончат. Публике такое нравится...

Зеки-фрай в последние несколько дней вообще навез в город живности.

Несколько львов, буйволы, хотел слона или крокодила,, но не получилось достать. Зато бойцовских собак было несколько.

Кого ими будут травить?

Энцо не знал, но могут ведь и его? Запросто!

Вот что плохо в жизни гладиатора. Да, у тебя громадные заработки, особенно по местным меркам, ты знаменит, тебя обсуждают на улицах, но...

Ты не знаешь, будешь ли ты жив завтра.

Неопределенность, вот что давит. Хоть и говорят, что все под Богом ходим, но гладиаторы ходят регулярно. И испытывают Его терпение тоже чаще прочих.

А вот когда оно закончится?

Вот вопрос, на который Лоренцо не хотел получить ответ. Но мог причем самым наглядным образом.

* * *

Кемаль-бей на гладиаторов посмотреть не соизволил. Видимо, все что нужно он узнал от ланисты. Энцо не расстроился. Не до того было — впереди день боев. Парень тренировался, что есть сил, понимая, что все зависит от него.

По городу уже успели расклеить объявления, на улицах работали глашатаи...

Сначала планировалась большая травля, с дротиками.

Потом бои один на один.

Потом заключительный бой — группами по четыре человека, по шесть человек...

Зеки-фрай старался, что есть сил. Но... или не так старался, или не туда прикладывал силы, потому что в день боев ланиста куда-то исчез.

Его помощники, конечно, справлялись, но куда исчез Зеки-фрай?

Энцо было любопытно... но ответ он получил быстрее, чем хотелось бы.

* * *

— Жители славного города Ваффы! Смотрите, какая судьба уготована тому, кто предал своего господина!

Вот теперь Лоренцо Феретти полюбовался на Кемаль-бея. Что тут скажешь?

Гадкое зрелище.

Жирный глист в расшитом халате — первое и общее впечатление. Потом уже добавляются такие 'мелочи', как сливовидный нос, чалма с рубином, жидкая борода, впрочем, отращенная аж до середины груди и богато умащенная благовониями, кольца на толстых сосисочных пальцах...

Образ зажравшейся твари они дополняли вполне органично. И халат из дорогущего шелка — тоже.

Энцо смотрел и слушал вместе со всеми. Да, гладиаторы это видели тоже.

И...

На Арену вытолкнули Зеки-фрая, за которого цеплялись двое детей. Двое мальчиков.

А Кемаль-бей продолжал разглагольствовать, упиваясь, видимо, звуком своего голова.

Смысл обильно пересыпанной восточными красивостями речи, сводился к простому факту.

Зеки-фрай воровал у своего хозяина.

За это Зеки-фрай будет убит здесь на Арене, вместе с детьми...

Ну а поскольку Кемаль-бей человек благородный и порядочный, он дает негодяю один шанс. Если найдется кто-то, кто сможет заменить Зеки-фрая на Арене, то...

Гладиаторы молчали.

Молчали и люди на трибунах. То есть — нет. Не молчали. Переговаривались в предвкушении, Лоренцо увидел, как сидящий в первом ряду купец что-то сказал соседу...

— ...сразу же подох... — донесся обрывок разговора.

Кто подохнет — и так ясно.

Но...

Лоренцо словно черт под руку толкнул. А может, горела на шее подвеска Адриенны? И мужчина твердо понимал, что если сейчас он отвернется от детей...

Он не мужчина. Он уже даже человеком не будет. Останется только по примеру Ромео завести себе собаку, и навсегда остаться на Арене. Пока не сдохнет, как та шавка...

Одним движением Лоренцо преодолел расстояние до Зеки-фрая и встал перед ним.

— Я готов ответить за него! Я принимаю бой!

* * *

Ахнули все. В том числе и Кемаль-бей. И со злостью покосился на Арай-бея и Судат-бея, которые сидели рядом с ним.

Если бы не друзья...

Да сейчас бы он этого наглеца... но — нельзя! Так неправильно! Народ сюда приходит ради зрелища, а он их этого зрелища лишит... нет... не стоит рисковать.

Сейчас он этого наглеца и так в порошок сотрет!

— Ты — раб! Ты не можешь выступать за них!

Энцо пожал плечами.

— Ты сам сказал — любой!

Трибуны зашумели, подтверждая сказанное. Кемаль-бей скривился.

— Сначала выкупись!

— Назначь цену!

Кемаль-бей прищурился. В том-то и дело, деньги он мог назвать любые. Но...

Азарт.

Хозяин Арены тоже был человеком азартным. А что еще и садистом, привыкшим к безнаказанности — у всех свои недостатки.

— Я тебя за язык не тянул, раб. Ты хочешь на свободу?

— Да!

— Тогда... один бой ты мне должен. И ты примешь в нем участие. Вторым боем ты выкупишь себя. И третьим — их. Как свободный человек. Бои состоятся сегодня. Согласен?

Энцо скрипнул зубами.

Три боя.

В один день.

И поддаваться ему никто не будет, и эта тварь подберет противников по своему вкусу... впрочем... это — Арена. И тут надо, надо рисковать. Потому что удача любит смелых!

— Ты сейчас против меня выпустишь десять человек — и скажешь, что это судьба! Я согласен на три боя, но у меня должны быть шансы! Один бой — один противник!

Судя по лицу Кемаль-бея, он примерно так и планировал. Но слово сказано...

— Хорошо же. Один бой — один враг. И я буду милостив. Они будут идти не подряд, чтобы ты успел отдохнуть.

— Твоя справедливость не знает границ, Кемаль-бей, — поклонился ему Лоренцо.

Мужчина кивнул.

— Первый бой — тот, в котором ты должен принять участие. Второй — за твою свободу. Третий — за них. Раз уж тебе нужна эта падаль!

Энцо низко поклонился.

— Верю, всемилостивейший, ты поймешь меня правильно. Зеки-фрай прогневал тебя, и ты вправе наказать своего слугу. Но я от него кроме добра ничего не видел. Если не попытаюсь хотя бы отплатить добром за добро — буду чувствовать себя презреннейшим из подлых.