— Две тысячи лучников на левый фланг. Пусть поддержат Непобедимого и погоняют вражеских всадников, — распорядился он, прекрасно понимая, насколько это бесполезно.
Мертвого коня не ранить, он не устанет, да и его седоку нет никакого дела до вражеских стрел. Самое логичное, что можно было сделать, не имея под рукой человеческих магов огня и света, так это заманить трупы в ловушку и спалить, ну, либо насадить на длинные копья, а затем — облепить со всех сторон и изрубить на куски.
Для первого требовались подготовленные заранее позиции, для второго — пехота.
Да вот только возводить подобные позиции не было особого смысла — вездесущие вражеские птицы уже несколько дней проверяли ситуацию возле Айшшира, а пехота все никак не могла покинуть проклятый город!
Впрочем, одно средство у Гайшшара все-таки имелось, и именно его он приберегал до самого последнего момента. И теперь, глядя на картину медленного, но верного проигрыша, Бич Пустыни понял — этот самый момент настал, потому как пройдет еще какой-то час, и его армия рассыплется. Побежит легкая кавалерия, за ней — немногочисленная тяжелая. Ну а пехота, не сумевшая ни захватить дворец, ни покинуть город, останется на растерзание победителям.
А потому он распорядился:
— Готовьте метательные машины.
* * *
Двадцать третий день третьего месяца лета 4-го года со дня Реставрации (по имперскому летоисчислению), два с половиной часа пополудни.
Китарион почти вздохнул от облегчения, когда маг сообщил:
— Враги привели в движение метатели.
Генерал совершенно точно знал, что лиоссцы обязательно попытаются закидать позиции его баталий змеиным огнем. Они были бы полными идиотами, если бы не оставили этот вариант на крайний случай. И, как ни грустно было это признавать, у них имелись все шансы на успех — сделать что-либо с громадными машинами, возвышавшимся за боевыми порядками лиоссцев он попросту не мог, а все маги продолжали борьбу с чароплетами Бича Пустыни.
"А значит, сейчас мы уплатим цену союзнических обетов, и она будет высока"! — подумал кольценосец, наблюдая за тем, как требушеты начинают метать свои снаряды прямо в центр войска.
Три горшка разбились, не долетев ни до одной из баталий. Еще один — лишь чуть-чуть лизнул край одного из отрядов — десяток зомби, охваченные пламенем, дисциплинировано вышли из строя, а сам отряд сманеврировал на полсотни шагов правее. А вот пятый... да, пятый попал в цель: разбился в центре баталии, взорвавшись и забрызгав огненными каплями десятки и десятки бойцов. Преимущественно — живых.
Вопль дюжин сгорающих заживо людей был кошмарен, и, самое паршивое, это лишь начало: враги лишь пристреливались.
А значит...
— Всему центру — в атаку! — рявкнул Китарион. — Уничтожить вражеские метатели. Тысяча рыцарей смерти, по сотням — начать преследование вражеских стрелков в центре боевого построения. Маги, да сделайте, наконец, что-нибудь с этими проклятыми певцами песка!
Последние слова, пожалуй, были лишними. Как круг Кштиритиона, так и Инуче изо всех сил пытались сотворить что-нибудь противоестественное с невидимыми магами Бича Пустыни. Жаль, получалось у них неважно. Ну хоть защитили армию, как и обещали.
Впрочем, это уже не имело особого значения. Китарион практически исчерпал резервы, с ним осталась только личная сотня рыцарей, да последняя тысяча рыцарей смерти — резерв, приберегавшийся на самый крайний случай.
"Верю в вашу силу", — подумал генерал, наблюдая за тем, как баталии вновь перешли на мерный шаг, направляясь прямиком к метателям, и как к просветам меж ними устремились конные сотни верхом на мертвых скакунах.
* * *
Двадцать третий день третьего месяца лета 5644-го года со дня Сотворения, два с половиной часа пополудни.
То, что произошло потом, больше походило на ночной кошмар, нежели на реальность.
Сперва все шло неплохо: метатели сделали залп, затем — еще один. Потом — третий. Одну баталию удалось накрыть сразу четырьмя горшками, которые разорвали боевой строй, обратив в огненные факелы, наверное, сотен восемь вражеских солдат, как живых, так и мертвых. Как только строй распался, что зомби, что арбалетчики стали легкой добычей для его конных лучников, которые не только умели пускать стрелы, но и неплохо пользовались арканами. Они, не боясь теперь леса пик и арбалетных залпов, подскакивали почти вплотную, арканами выхватывали жертву из строя и утаскивали ее к своим, туда, где противника рубили на куски.
От огня досталось еще нескольким баталиям, но...
Но пехота, неожиданно, двинулась вперед и, все набирая и набирая шаг, устремилась к позициям метателей, защищенным лишь жиденькой цепью пехотинцев, которым удалось наконец-то покинуть город.
И, будто этого было мало, многочисленные конные сотни, обтекая неповоротливые пехотные квадраты, устремились в атаку на легкую конницу Лайшшата, и там, где лиоссцы оказались недостаточно расторопны, в мгновение ока устроили настоящую бойню.
Еще хуже дела обстояли на флангах, где все те же вездесущие рыцари смерти умудрялись дожевывать противостоящие им отряды.
"Еще немного, и я лишусь пехоты с метательными машинами, после чего придется отступать", — со всей отчетливостью понял Гайшшар. — "Ну что ж, значит, остается только одно".
Он вытянул руку, требуя копье.
— Сыны пустыни, — взревел претендент на трон халифа, — за мной, в атаку!
* * *
Двадцать третий день третьего месяца лета 4-го года со дня Реставрации (по имперскому летоисчислению), два с половиной часа пополудни.
"Ну наконец-то"! — подумал Китарион, наблюдая за тем, как вражеский генерал сделал свой последний ход".
— Все за мной! — распорядился он, бросая вперед свой последний резерв.
Пришпорив коня, Китарион рассмеялся, чувствуя бьющий в лицо ветер. Сражение подходило к кульминации. Генерал уже не мог ни на что повлиять и не управлял ровным счетом ничем. А сидеть на ровном месте и наблюдать, как бьются другие, не позволяла его деятельная натура.
"Вот сейчас-то все и решится"! — радостно думал Китарион, сжимая копье, и ловко выбирая путь между языков змеиного огня, завалов из трупов, баталий и вражеских конных сотен.
Ничто больше не имело значения, кроме вражеской конной лавины. Мир сузился сперва до приближавшихся лиоссцев, затем — до того, кто несся во главе конного отряда, а спустя несколько секунд — до наконечника его копья.
Миг, и два всадника с оглушительным грохотом сошлись, со всей силы ударяя друг по другу. Два копья одновременно врезались в два щита, и оба противника, ведомые чудовищной силой удара, вывалились из седел.
Китарион с восторгом расхохотался, вскочил, выхватывая меч, и, издав боевой клич: "За Империю!", обрушил могучий удар на своего противника, который, с легкостью приняв эту атаку на щит, рубанул сверху вниз.
Китарион тоже закрылся щитом, но от мощи удара боль разошлась по всему предплечью, и он подумал, что, пожалуй, таких атак лучше избегать, после чего незамедлительно попытался достать врага резким уколом в забрало.
Этот бой мало походил на схватки в пропитанном влагой Лесу Ужаса. Тогда на кольценосце была лишь легкая броня и нападал он из засад, сейчас же имел возможность атаковать в честном бою, лоб в лоб, дерясь с равным себе по мастерству и опыту противником.
Они кружились, не обращая внимание на то, что творится вокруг и, по какой-то странной причине, окружающие отвечали воинам полной взаимностью. Вокруг звенела сталь, храпели лошади, кричали люди. Какофония схватки глушила и не позволяла узнать, что творится в паре шагов, во только... Кому какое дело до этого?
Удар, уклонение, выставить щит, контратака, снова уклонение!
Китарион танцевал, и танец этот был столь же прекрасен, сколь и смертоносен. Кем бы ни был его враг, в лице этого лиоссца генерал Империи Тьмы нашел достойного противника.
Казалось, пляска стали и смерти может продолжаться бесконечно, но тут, неожиданно, враг допустил ошибку. Незначительную, обычный воин и внимание на нее не обратил бы. Всего лишь вытянул плечо чуть сильнее, чем следовало. Мелочь, ерунда, глупость...
Для кого угодно, но не для Китариона! Противник предоставил ему шанс длиной в пару ударов сердца, и грех было бы им не воспользоваться!
Схватив клинок за первую треть лезвия, и, таким образом, сократив его рабочую часть, кольценосец подпрыгнул к врагу, ткнул мечом в подмышку противника и, когда тот инстинктивно уклонился от атаки, резко рубанул сверху вниз, метя прямо в шлем.
Конечно, он не мог убить своего врага таким ударом, но в этом не было нужды.
Отменная сталь, выкованная темными дварфами, со всего размаху обрушилась на шлем, на миг дезориентировав врага и, быть может, даже вызвав сотрясение мозга. Китарион не был столь наивен, чтобы верить в настолько удачные стечения обстоятельств, а потому он ударил еще раз, и еще, и еще, крутанулся вокруг своей оси, уходя от неуклюжего замаха, и, используя силу вращения, впечатал навершие меча противнику прямо в бронированный висок с такой силой, что шлем вогнулся.
Лиоссец рухнул, как подкошенный, а Китарион присел, сдирая со своего оппонента шлем и приставляя меч к горлу бессознательного противника. Хоть у того и не было никаких гербов, генерал уже понял, с кем его свела судьба.
— Приветствую блистательного Бича Пустыни, — улыбнулся он открывшему глаза полуобморочному врагу, — теперь ты — мой пленник.
Глава 20.
Двадцать третий день третьего месяца лета 4-го года со дня Реставрации (по имперскому летоисчислению), вечер
Это была победа!
Вражеская армия, оставшаяся без лидера и понесшая огромные потери, рассеялась и стремительно откатывалась на север, преследуемая рыцарями смерти.
Потери Империи составили почти шесть сотен живых и около трех тысяч мертвых. Враги же лишились как минимум восьми тысяч убитыми и пленными. И это не считая тех, кто погиб в Айшшире.
Певец песка, что противостоял целому кругу, поплатился за свою самонадеянность жизнью — под самый конец схватки громовой ворон все-таки превозмог песчаного скорпиона, но, так как сил у заклинателей Империи почти не оставалось, Кштиритион предпочел синицу в руках и обрушил всю оставшуюся мощь объединенного заклинания туда, где располагался вражеский колдун. Противник же верховного шамана, каким-то сверхъестественным образом пронюхав о поражении своего командира, сбежал, прихватив двух сыновей Бича Пустыни.
Впрочем, старший его сын попал в плен и теперь вместе с отцом находился в имперском лагере, который по приказу Китариона разбили сразу после завершения битвы.
И сейчас они ожидали делегацию из города. Спасенный мощью западного соседа, юный халиф просто обязан был посетить своих благодетелей. Да, это изрядно било по его гордости, да вот только не тому, чью шкуру сохранили чужеземные воины, выказывать норов.
И халиф пришел. В сопровождении двух сотен измученных окровавленных воинов, лучших своих придворных, и, что удивительно, сестры.
Китарион принял делегацию, сидя в шатре. По правую руку от него замер Кштиритион, по левую — Инуче. Возле шелковых стен этой "крепости" выстроились рыцари смерти. Они же охраняли и подступы к лагерю. Сейчас Китарион был не просто генералом. Нет. Он — истинный кольценосец из древнего и знатного рода — являл собой Империю Тьмы! Его устами говорил сам Черный Властелин.
И эта ответственность изрядно нервировала молодого генерала. Он понимал, что обязан продемонстрировать всю мощь и блеск возрожденной Империи Тьмы, а потому, замер на походном стуле, изобразив на лице суровое, но, одновременно с этим, величественное выражение.
Ну, или попытался сделать так.
Когда полог был отброшен в сторону, внутрь вошли трое: молодой и очень богато одетый лиоссец, которого Китарион видел весной, старый согбенный ящер, облаченный в изящный балахон цветов халифата и — молодая же девушка.
Венценосец впервые увидел женщину ящеров, а потому проявил некоторую бестактность, позволив себе разглядывать ее на пару секунд дольше, чем того одобряли приличия. Высокая, облаченная в платье цвета песка, гармонировавшее с ее светло-зеленой чешуей, с узкой талией, оплетенной поясом, расшитым драгоценными камнями, с изумрудным колье, лежавшим на плоской — как у мужчины — груди, она выглядела одновременно и отталкивающе, и притягательно.
Лицо тонкое, покрытое крохотными чешуйками, большие ярко-желтые глаза со змеиными зрачками, длинные — будто у какой-то эльфийки — уши, украшенные многочисленными золотыми кольцами, практически человеческий нос и рот, полный маленьких острых зубов.
Странное существо, что и сказать. Странное и притягательное.
А потом Китарион перевел взгляд на старика и даже у него — человека, далекого от магии, — перехватило дух. Сила, исходившая от этого чешуйчатого, буквально пронизывала воздух. Казалось, еще чуть-чуть, и ее можно будет резать ножом. Именно такое ощущение вызывал Инуче, когда становился серьезным, а еще — Гартиан с владыкой.
"Поправка... С владыкой после того, как он превратил Стоградье в угодья мертвых", — уточнил Китарион.
Молчание затягивалось, и генерал решил все-таки пойти своим гостям навстречу.
Он поднялся и, сделав несколько шагов вперед, приветливо улыбнулся и склонил голову, обозначив поклон — легкий, но подразумевающий уважение к титулу собеседника.
— Приветствую славного халифа Харшшаана Могучего сына Шшиира, его прекрасную сестру и, — он бросил короткий взгляд на змеиного колдуна, — первого визиря, как я полагаю.
— Приветствую доблестного генерала имперской армии, — чуть резче, чем следовало бы, ответил Харшшаан.
— Доброго тебе здравия, отмеченный Матерью, — склоняясь в реверансе, который сделал бы честь многим придворным дамам, проговорила девушка.
"Какой выговор"! — не смог не отметить ее великолепный всеобщий Китарион.
— Доброго с-сдравия тебе, ис-свечный. — А вот акцентом первого визиря можно было, пожалуй, пытать пленников.
Впрочем, это сейчас не имело значения. Китарион прекрасно понимал, что его доблестные гости пришли отнюдь не только для демонстрации благодарности. Они не могли не знать о том, что имперская армия получила двух крайне ценных пленников, а значит...
— Я не могу не восторгаться военной мощью нашего доблестного союзника, — пафосно продекламировал халиф, — стоя на городских стенах я в немом восторге наблюдал за тем, как железные легионы возрожденной Империи Таараш искореняют вражескую скверну, как они, точно нож сквозь масло проходят через вражьи ряды, неся тем смерть и погибель...
Он говорил и говорил, один цветистый оборот уступал место другому и этой череде славословий, столь плотной, что у Китариона не было не малейшей возможности вставить слово, казалось, не было конца и края. В этот миг он поблагодарил Мать за знакомство с Инуче — без уроков, данных болтливым шаманом, кольценосец, наверное, не сумел бы сохранить на лице нейтральное выражение.
