На границе тучи ходят хмуро... (Агренев-1)

Постучав набалдашником своей тросточки в толстую даже на вид дверь, он всего через полминуты лицезрел хозяина апартаментов.

"Молод, но явно богат. Это хорошо. Наверняка в деле какая-нибудь девица замешана".

Хоть и не представившийся, но очень гостеприимный хозяин проводил его в свой кабинет, где поочередно предложил сначала коньяку, а затем и сигару.

— Благодарю. Итак, я вас внимательнейшим образом слушаю, господин?

— С вашего позволения, я хотел бы пока остаться безымянным. Перед тем, как я изложу суть дела, не позволите ли задать вам несколько вопросов?

— Разумеется, господин... вельможный пан.

Солидно прокашлявшись, стряпчий устроился поудобнее в большом кресле с кожаной обивкой и приготовился к обстоятельной беседе.

— Позвольте осведомиться, сколько составляет обычный ваш гонорар?

— Ну, в разных случаях по разному, но никак не меньше трехсот рублей серебром.

Последнее Самуил добавил специально, уже вполне оценив богатую обстановку кабинета. К его удовольствию, клиент даже не поморщился. Учитывая, что один серебряный рубль "весил" три с полтиной бумажных, начало было многообещающим.

— Прошу меня простить, я не совсем понял, вельможный пан.

— Я спросил: как вы считаете, что лучше — быть богатым и здоровым или бедным и больным?

— Признаться, я не вполне...

— Позвольте я вам объясню.

С этими словами клиент убрал лежащую перед ним на столе газету. Поначалу увиденное стряпчему понравилось. Нет, не так — очень понравилось. Только длилось это, увы и ах, не долго — сразу за пухлыми пачками ассигнаций обнаружился револьвер. Самым же печальным было то, что собеседник Губермана менялся на глазах: только что это был радушный хозяин, хоть и молодой, но обходительный и с хорошими манерами, а теперь уже невесть кто — но смертью потянуло очень отчетливо. Юрист в свое время изрядно насмотрелся на похожих господ, только те перед нынешним выглядели куда как бледновато. Тут угроза чувствовалась даже в самых безобидных движениях.

— Что все это зна...?

Дальнейшие слова застряли у стряпчего в глотке: хозяин небрежным жестом взял оружие и принялся не спеша его заряжать золотисто поблескивающими патронами.

— Предупреждая ваши вопросы, замечу — я не душевнобольной, квартира съемная и на чужое имя. Итак, что вы выберете? Остаться здоровым и получить некую весьма неплохую сумму, или мне забрать все эти пачки, выстрелить вам в колено и уйти?

Стряпчий, несмотря на весь свой опыт и выдержку, моментально покрылся испариной и побледнел. А может, именно благодаря этому самому опыту, хотя вопрос прозвучал самым благожелательным образом и даже несколько участливо, сомнений насчет возможности второго варианта у него даже не возникло.

— Мне, конечно, с вашего позволения, лучше остаться здоровым.

— Я искренне рад, что мы с вами договорились. Прошу вас, садитесь за стол. Да, вот на это место. Вот вам стопка очень хорошей писчей бумаги, вот принадлежности. Устроились? Теперь, пожалуйста, изложите на бумаге все, что вам известно о служащих Налогового и Таможенного департаментов. Особенно меня интересует их руководство. Как только закончите и я прочитаю ваши без сомнения подробные записки, вы тут же уйдете, унося с собою двенадцать тысяч рублей в ассигнациях.

Господин Губерман стремительно возвращался к жизни, но увы, застрял на полдороге, услышав дружеский совет:

— Кое-что мне, конечно, известно и без вас. Поэтому, ежели я этого не увижу в вашем опусе, то вы непременно получите пулю. А чтобы вы не подумали, будто я скряга, этих пуль будет шесть — то есть все, что есть в барабане револьвера.

— Но я не смогу все сразу! Столько имен, в конце концов, это произвол!

— Вы правы, он самый. Ну что же, надо понимать, что вы отказываетесь? Жаль.

Клац!

— Нет! Прошу вас, не надо! У меня жена, дети, неужели вы...

— Насчет детей не уверен, потому как вы по сию пору не озаботились совершить с кем-либо таинство венчания. Считаю до трех, а потом... сами понимаете. Раз, два... Вот и славно.

Стряпчий до последнего ждал, что незнакомец обманет, а когда его исповедь начали читать, и вовсе стал дышать через раз, мучаясь неизвестностью. Вдобавок последние два часа у него мучительно ныли виски и слегка кружилась голова, а правая рука сильно онемела — сказывалось то, что он больше десяти часов просидел за столом, как можно разборчивее заполняя бесконечные листы, один за другим, бессчетно...

— Ну что же! Вы выполнили свою часть, теперь дело за мной. Попрошу принять. Одна, две, три... ровно двенадцать тысяч ассигнациями.

— Я могу быть свободен?

— Конечно! Только будьте любезны расписку в получении своего гонорара.

Последнее Самуил счел форменным издевательством, но спорить не стал: покорно выполнив все, что указал сделать его мучитель, он нерешительно встал и робко поинтересовался:

— Я уже могу идти?

— Вы деньги забыли.

Кое-как распихав пачки по карманам, отчего последние стали заметно выпирать, Губерман бочком-бочком стал продвигаться к выходу из кабинета. Уже на пороге его догнало напутствие опять ставшего очень радушным хозяина:

— И напоследок, примите мой добрый совет: молчание золото. Последуете ему, и мы никогда более не увидимся. Идите.

Едва стряпчий удалился, Александр со вздохом облегчения вышел из транса и слегка расслабился.

"Кто бы заранее сказал, как это муторно — "давить" в спокойном состоянии на человека почти половину суток! Душно как... Не расслабляемся. Ноги в руки и — вперед!"

Уже через пять минут квартира опустела.

* * *

Когда поручик вернулся на заставу, он в очередной раз убедился в своей незаменимости. Князь Агренев отсутствовал всего две недели, если быть совсем точным, то тринадцать дней, а его домохозяйка уже устала отвечать посетителям (большую часть которых составляли офицеры, жаждущие побыстрей приобрести оружейную новинку), когда же должен появиться один из ее постояльцев. Некоторые даже записались на прием заранее. Первым в очереди был личный представитель господина Круппа, оставивший после себя у Дарьи Филипповны самое лучшее впечатление: Генрих Нейгель просто очаровал ее своей обходительностью и отменной вежливостью. Сразу за ним оспаривали второе место заведующий оружием ротмистр Николаев (вполне созревший для того, чтобы лично отправиться в Сестрорецк, лишь бы организовать доставку побыстрее и побольше, поскольку и офицеры бригады и их товарищи из других частей уже истомились в ожидании обещанного) и некто Адам Квятковский, про которого и рассказывал Савва — оставивший для хозяина недурно выполненную визитную карточку (к сожалению, в ней не был упомянут род его занятий, так что или коммерсант, или юрист — больше вроде некому). Последним в списке шел господин Лунев, обещавший прибыть с докладом о текущих делах как можно скорее, то есть завтра, когда князь официально выйдет на службу.

— Итак?

— Ваше сиятельство, я должен передать письмо вам лично в руки и дождаться ответа!

Хотя немец говорил серьезно и с очень значительным выражением на лице, Александр с трудом удержался от усмешки: уж больно забавно шепелявил порученец "пушечного короля". Получив в руки письмо, князь немного озадачился его объемом: вместо того, чтобы достать конверт из портфеля, ему отдали портфель полностью — большой, коричневый и явно набитый бумагами. Александр задумчиво повертел его в руках и, молча вздохнув, принялся знакомиться с содержимым. Старина Фридрих черкнул для него всего пару строк — остальное место занимала солидная пачка техдокументации на модернизирующийся завод: планы, счета, акты сдачи-приемки и ввода в эксплуатацию, скрытых работ... Отдельно лежал подробный отчет племянника Лунева по имени Геннадий, в котором тот полностью подтверждал выполнение всех работ первой очереди, то есть новые домны, мартеновские и бессемеровские печи уже стояли в полной готовности.

"Неплохо, часть работ сделана, причем большая часть. Теперь очередь прокатных станов и другого оборудования".

Поискав среди завалов корреспонденции письма от Шухова (нашлись сразу три), он вскрыл самое последнее по дате.

"Ну что же, причин сомневаться вроде бы и нет".

Достав чековую книжку Дойче-банка и легонько постукивая ею по своему письменному столу, хозяин осведомился у гостя:

— У вас больше ничего нет для меня?

Почитав расписку Фридриха Альфреда Круппа, в которой тот признавался в получении шестисот тысяч марок от владельца РОК, Александр взамен дал почитать посланнику заполненный по всем правилам чек на такую же сумму, после чего запечатал его в самый дорогой конверт, что у него имелся.

— Прошу передать мои самые лучшие пожелания герру Круппу!

— Яволь! Непременно. Позвольте откланяться.

"Офицера-отставника ко мне что ли прислал? Или действующего? Акула капитализма!"

Только он успел переодеться и попросить домохозяйку побаловать его вкусным, хотя и запоздавшим обедом, как в прихожей затопал очередной гость. Ротмистр Николаев с трудом держался в рамках приличий, целых пять минут разговаривая на посторонние темы. Наконец, посчитав, что все условия соблюдены, он перешел к делу.

— Поручик, помилосердствуйте! Господа офицеры меня в форменную осаду взяли, по всем правилам военной науки. Давеча даже в ресторации отыскали! Что же прикажете им отвечать, можно ли обнадеживать?

— Конечно! Не далее как через десять дней я ожидаю прибытия груза с фабрики.

— О! Позвольте полюбопытствовать, сколько и чего ожидается?

— Все, как и уговорено: пятьдесят штук Рокотов, двести Орлов и столько же Плеток.

— А боеприпасы к ним?

— Разумеется. По триста патронов на ствол, ну и всякая мелочь, как в прошлый раз.

Ротмистр так обрадовался, что убежал не попрощавшись, уж больно торопился поделиться со всеми радостной вестью.

"Не забыть бы еще сегодня телеграмму послать Греве. Не, Савву пошлю, тут напортачить сложно. Только денег в обрез дам, а то один текст раза три отправить попытается".

Причина, по которой он разрешил отгрузку оружия, завалила ему весь обеденный стол: нанятые Сониным журналисты качественно отработали полученные гонорары, осыпав простого и не очень читателя историями о нелегком труде таможенников. На взгляд заказчика они даже немного перестарались, откопав несколько неизвестных ему историй, в которых Таможенный департамент выглядел совсем уж неприглядно. Так что общественное мнение (особенно господ офицеров) было целиком и полностью на его стороне. Два заседания суда уже были и сомнений в хорошем (для Александра) завершении дела не было. Да еще и подполковник Васильев вскоре должен был получить откровения стряпчего Губермана.

Принимая следующего посетителя, Александр неожиданно сам ощутил себя чиновником, до того привычным жестом указал на место напротив себя и приготовился слушать. Пока гость устраивался поудобнее, хозяин пытался понять, кого он перед собой видит: одежда добротная, не дорогая, но и не дешевая, подходящая скорее служащему средней руки. Да и лицо с фигурой тоже намекало в пользу этой версии: сразу было видно, что господин Квятковский любит и умеет хорошо поесть. Конечно, возможно было и другое, то есть то, что он попросту пухнет от голода. Однако в последнее верилось с трудом, особенно при взгляде на живот с объемистой "пивной" мозолью.

— Чем обязан вашему визиту?

— Ваше сиятельство, я являюсь доверенным лицом господина Вятова...

Поручик молча и с неподдельным интересом смотрел прямо в глаза своему гостю, ожидая продолжения. А гость почему-то нервничал и все никак не мог собраться с мыслями.

— Мой доверитель желал бы покончить с делом между вами полюбовно, если на то будет ваше желание. Хотелось бы узнать необходимые для того условия.

— А почему вы соизволили обратиться именно ко мне, а не к моему стряпчему? У Вениамина Ильича есть все необходимые полномочия на ведение моего дела. Он должен был объявить, что я не желаю никаких встреч с противной стороной до получения судебного решения.

— Он отказался обсуждать саму возможность примирения сторон, и мне ничего более не оставалось, как искать нашей встречи. Ваше сиятельство, так я могу услышать ваши условия?

— Скажу вам прямо, господин поверенный, у меня нет никакого желания заканчивать дело миром. А посему мои условия огласят секунданты. Я достаточно ясно все объяснил? Всего хорошего и прощайте.

— Ваше сиятельство, позвольте мне задать последний вопрос?

Александр, уже предвкушавший заслуженный отдых, вздохнул и одновременно кивнул, разрешая говорить.

— Вы готовы убить человека из-за пустяковой обиды? Да к тому же нанесенной не преднамеренно, а лишь по велению служебного долга? Ваше сиятельство, возможно все же...

— Нет, не возможно. У господина Вятова была возможность не доводить дело до крайности, и он ею не воспользовался. У вас все? Тогда не смею больше задерживать...

Глядя в окно на уныло-печальную фигуру поверенного, князь насмешливо фыркнул:

"Ишь, задергался чиновничек. Зря только переживает, гандольер. Суд чести стопроцентно обяжет меня принять его публичные извинения. Можно, конечно, упереться рогом, только тогда в секунданты никто не пойдет. Да и не нужна мне его смерть, достаточно общего итога — пригодится потом чиновников пугать. Ну, а теперь приступим к долгожданному обедоужину..."

Глава 36

— Саша! Я прошу, я требую, я умоляю! Откажись от самой мысли об этой твоей дуэли!

— Соня, дорогая моя! Ты беспокоишься совершенно напрасно, уверяю. Право же, эта мелочь не стоит и минуты твоего времени.

— Мелочь?! Бессердечное чудовище! Я в прошлый раз едва не... Обещай, немедля обещай мне, что дуэль не состоится! Ты сам мне признался, что повод совершенно ничтожен для тебя.

Конечно, можно было бы и уступить, вот только Александр в своей новой жизни приобрел и новые привычки. Одной из них была нетерпимость к любому давлению извне: одно дело уступить самому, другое — по требованию. Он так это не любил, что из принципа старался сделать все по своему, чего бы это не касалось. Нет, попроси его Софья о такой уступке по-другому, как-то помягче, что ли? Без требовательно-непреклонных, хозяйских ноток в голосе, и наверняка он не устоял бы. Увы, этого не случилось, тем более, что у баронессы в очередной раз приключился приступ ревности, осложненный повышенной раздражительностью. Сперва Софья Михайловна битых полчаса допытывалась у своего любовника, не подурнела ли она. А потом, и тоже полчаса, допрашивала на другую тему — кого князь Агренев считает красивее ее? И только попробуй надолго задуматься перед ответом.

— Соня, не будем ссорится, прошу тебя. Давай поговорим о другом?

Баронесса резко остановилась, сильно побледнев. Сорвав с плеч роскошный палантин, она в бессильной ярости бросила его на пол и холодным тоном объявила, кусая дрожащие губы:

— Князь, я думаю, вам следует удалиться!

— Ну что же, не смею навязывать вам свое общество. Честь имею.

"Слов нет, одна ругань осталась. Пожалуй, месяц-другой нам лучше не видеться, а там и дело с дуэлью разрешится. Так или иначе".