Получилось очень похоже. Даже жаль, что никто здесь не в состоянии был оценить ее актерских способностей.
У Фридмунда загорелись глаза. Парень с ходу перестроил концепцию. Теперь, по его словам, во всем мире с изначальных веков длится борьба черных и белых колдунов. Первые пытаются связать из волос ужасного волосяного монстра, а вторые — вырастить ногтевого рыцаря. Прошлая битва монстра и рыцаря привела к Катаклизму. И теперь грядет новая битва волос и ногтей.
— И, — закончил Фридмунд, — теперь только от нас с тобой зависит, будет новый Катаклизм или нет. Давай прочтем!
— Тебе книжки писать надо. — Альдис схватила очередной мешок и вдруг поняла, что этот тюк — последний. За разговором они незаметно покончили с работой.
— Давай прочтем! — не отставал сокурсник.
— Я никогда этого не сделаю. — Девушка машинально прижала руку к груди. Конверт из плотной бумаги прощупывался даже через слой ткани. — Это будет некрасиво, непорядочно и просто подло. Сигрид не заслуживает подобного.
Дурашливая улыбка сползла с лица юноши. Сейчас он был серьезным и даже взволнованным, только в глазах по-прежнему горел огонек жадного любопытства.
— Слушай, разве тебе не интересно? Там ведь может быть написано о нас с тобой. Или о преподавателях. Или... о Хельге. — Он испытующе всмотрелся в ее лицо. — Тебе ведь интересен Хельг, да?
Альдис очень старалась, но при упоминании сванда ее все равно передернуло.
— От нас не убудет, а если не сможем восстановить первозданный вид конверта, то я возьму вину на себя и скажу, что письмо унесло ветром в море. — Фридмунд погладил свой бритый череп. — Постричь меня она вряд ли сможет.
— Разумеется, мне интересно, но...
— Что "но"?
— Дело не в наказании. Подумай, каково было бы тебе, если бы твою переписку вскрыли и прочитали просто так, от нечего делать? И я не думаю, что Хельг такая уж большая величина, чтобы о нем писали тайные письма.
— У меня нет секретов от людей и богов. Поэтому мне все равно. — Парень душераздирающе вдохнул. — Ну и ладно! Йотун с ней, с вашей ротной, если ты такая правильная. Ты вот лучше скажи...
— Что сказать?
Сокурсник подмигнул:
— Хельг тебе нравится, да?
От такого предположения она оторопела:
— Нет! Разумеется, нет!!!
Ох, как эмоционально это получилось! Проклятье, не лучше ли было сразу сказать что-нибудь вроде: "Я его ненавижу. Я думала, что не умею ненавидеть, что ненависть — удел слабых, но он заставил меня ненавидеть, и поэтому я ненавижу его еще сильнее".
Ей восемь лет. Она стоит, еле сдерживая слезы обиды и ярости, а соседский мальчишка — пухленький, чернявый и горбоносый с наслаждением снова цедит:
— Полукро-о-овка! Немочь бледная!
Удар. Мальчишку учили драться, но он не ожидал нападения и теперь прижимает руку к разбитому носу.
Позже врач выправит свернутый нос, но гордым профилем соседу уже не хвастать.
Крупные красные капли пятнают белую тунику. Он вскакивает, выкрикивая угрозы и оскорбления, и вот уже на поляне для пикника, захлебываясь ненавистью, сплетаются два рычащих и ревущих зверька.
Вкус чужой крови, обломанные ногти, боль в сбитых костяшках, животное урчание, идущее откуда-то из самого нутра, и ненависть, ненависть, ненависть.
Она приходит в себя, сидя верхом на поверженном противнике и выкрикивая ему прямо в лицо:
— Моя мать в тысячу раз благороднее тебя, вонючий ослиный помет!
По лицу текут злые слезы.
— Что здесь происходит, юная леди? — Голос отца холоднее стылой февральской вьюги.
— Папа... — И становится очень страшно.
Отец говорил с ней, говорил перед этой поездкой. И она обещала, клялась, что будет выше любых насмешек. Что она будет достойна своего рода и своего происхождения, что не опозорит и не унизит свое имя.
И вот она его унизила.
Девочка встает с поверженного противника. Встает медленно. Встает так, будто воздух внезапно стал вязким и липким.
Надо повернуться. Надо встретиться с отцом глазами. Надо...
Она знает, что прочтет в его глазах. Презрение.
— Папа, — повторяет она дрожащим голосом и умолкает.
Что можно сказать? Как оправдаться?
Слова падают, как камни:
— Только глупцы отвечают на насмешки ударом. Только ничтожные и ни на что не способные ненавидят. Только слабые духом не умеют обуздывать свои чувства.
— Папа, — шепчет девочка, — прости.
— Ты разочаровала меня, — говорит отец, и это как приговор. А потом добавляет то, что она слышала уже не раз за свою недолгую жизнь: — Неудивительно. Я слишком многого от тебя хочу. А ты всего лишь женщина.
Презрение — максимум, чего достоин человек вроде Хельга. Ненавидеть его — это унижать себя.
Но отказаться от ненависти не получается.
"Папа, прости".
— Мне совсем не нравится Хельг, — повторила девушка.
— Ага, ага. Ну конечно же нет. — Фридмунд согласно кивнул и еще раз подмигнул. На лице его застыла ухмылка.
— Ты мне не веришь?! — Почему-то понимающая, скабрезная ухмылка бритоголового взбесила ее сильнее любых слов. — Да я с ним на одном острове срать не сяду!
— Ну, ты и терпеливая. — Фридмунд опасливо отступил. — Или тайком на Бьёрсфордор плаваешь?
Ярость схлынула, как уходит вода в отлив. Альдис невольно расхохоталась:
— Ты просто невозможен! Невероятное трепло. Почему я не могу на тебя злиться?
Сокурсник приосанился:
— За это меня девушки и любят. Кстати, а я тебе нравлюсь?
— Угу. Особенно твоя стрижка.
Девушка швырнула последний тюк на площадку перед канаткой и облегченно выдохнула:
— Все, вроде закончили. Пойдем, что ли?
— А ты сейчас куда?
— К Сигрид. Она, наверное, в своем коттедже.
— Я провожу! — вызвался бритый. — Давно хотел посмотреть, где Уничтожительница Волос обитает.
По дороге сокурсник сначала развлекал ее смешными историями, а потом как-то незаметно разговор снова свернул в сторону более интимных вопросов.
— Наверняка ты по Дроне вздыхаешь. — Фридмунд покосился на девушку и сам вздохнул. — Кого из девчонок ни спросишь, все по нему сохнут. И что в нем такого? Подумаешь, сто раз отжаться может. Я, знаешь ли, тоже много чего могу. Но я же этим не хвастаюсь!
Альдис изумленно покачала головой. Она-то думала, что выяснение, кто кому нравится, — прерогатива исключительно женская.
Нет, ну не то чтобы она оставалась совсем безразлична к Дроне... Бхата трудно было не уважать. Бесстрашный, великодушный, уверенный в себе. Его словно окутывала аура успеха и силы. А уж что он вытворял на учебной площадке!
Когда Дрона двигался по ней с бокеном или кхандой, он был воистину прекрасен. Стремительные, легкие и точные движения, смертоносная грация профессионала. На такое можно смотреть часами...
Но "вздыхаешь" было каким-то неверным, глупым словом. Оно не вмещало в себя ни уважения, ни восхищения, ни желания учиться, чтобы стать такой же сильной. В нем было только куриное кудахтанье и фальшивые слезы в подушку.
— Не угадал. На самом деле мне нравится Вальди. Люблю мужчин постарше. — Она показала бритому язык.
Парень нисколько не смутился:
— Мне, кстати, скоро тоже сорок три будет.
— Так ты шпион-оборотень? — поддержала Альдис игру. — Как же ты обманул душеведа на экзамене? Или он тебя по знакомству пристроил?
Фридмунд воровато оглянулся и понизил голос.
— Между прочим, такие шпионы правда были! В имперской разведке чжаны готовили специальных агентов. С помощью мазей, настоек, акупунтуры и тренировок эти агенты в сорок лет выглядели как пятнадцатилетние, — поведал он трагическим шепотом.
Скорее всего, шпионы, как и черно-белые колдуны, были очередным порождением буйной фантазии сокурсника, но Альдис вдруг остро захотелось, чтобы они существовали на самом деле.
Интересно же. Вот бы почитать книгу про жизнь такого человека.
— Ты один из таких шпионов?
— Не-а. Просто мне скоро будет сорок три.
— И как скоро?
— Ну... можно сказать, что завтра. — Он хитренько улыбнулся. — Если рассматривать мою жизнь в масштабах вечности, конечно.
— Гад, — беззлобно заметила курсантка. — Гад и трепло.
— Это я-то гад? — Сокурсник оскорбленно выпрямился. — Да будет тебе известно, что я... О, слушай! Мы пришли!
Они стояли перед входом в коттедж Сигрид.
При взгляде на стены домика, белеющие в надвигающихся сумерках, девушка неожиданно почувствовала робость. Уверенность, что письмо — убедительный повод для вторжения в личную жизнь ротной, испарилась сама собой. Сигрид успела донести до каждого первокурсника, что не любит, когда курсанты ошиваются возле ее жилища. Три кухонных наряда, назначенные девчонкам, которые якобы "случайно" прогуливались возле коттеджа, вполне недвусмысленно подтверждали это.
— Ну, давай! Чего ты стоишь? — Фридмунд ткнул ее в бок и бросил тревожный взгляд вправо, где за деревьями прятался дом Вальди Хрульга. — Или передумала?
— Не дождешься! — Подначка пришлась как нельзя кстати. Альдис поднялась на крыльцо и забарабанила в дверь.
Долгие минуты изнутри дома не доносилось ни звука. Потом послышался шорох. И снова тишина.
Показалось? Или правда было?
— Никого нет дома. — Сокурсник воздел руки к небесам. — Это сама судьба говорит тебе: "Альдис, прочти письмо, пока не поздно".
Вместо ответа Альдис снова постучала.
— Ты можешь оставить письмо тут, на крыльце.
— Ага, чтобы ты прокрался и прочитал его.
— Я. — Он весьма убедительно изобразил оскорбленную невинность. — Да как ты могла подумать такое?!
Девушка раздраженно дернула ручку двери, и та неожиданно легко поддалась. Створка скрипнула и призывно приоткрылась.
— Какая неосторожность — оставлять дверь незапертой, — прокомментировал Фридмунд. — Кто-нибудь может войти.
— Может быть, она все-таки дома, — неуверенно предположила курсантка и крикнула в чернеющий проем: — Сержант Кнутсдоттир! Вам письмо!
— Зря стараешься. У нее окна не светятся.
Как бы опровергая слова бритоголового, из-за двери раздался низкий, тяжелый стон, переходящий в рыдание.
Альдис даже подпрыгнула от неожиданности:
— О Всеотец! Что за хрень там происходит?!
Сокурсник мигом взлетел по ступенькам на крыльцо и встал рядом.
— Тсс... — Он прижал палец к губам и три раза стукнул по косяку.
В полном молчании они стояли рядом и ловили звуки с той стороны двери. Через минуту или две из-за щели долетело легкое поскрипывание досок.
— Там кто-то есть! — радостно заключил Фридмунд. — Интересно, что за тайны скрывает в своем мрачном жилище Уничтожительница Волос? Надо проверить!
И прежде чем Альдис успела его удержать, он налег на дверь и влетел в комнату, выкрикивая на ходу что-то вроде: "Сдавайся, черный колдун, твои дни сочтены!"
— Стой! — девушка безуспешно попробовала ухватить сокурсника за край куртки и тоже ввалилась за ним в тесную и темную прихожую.
— Э-ге-ге! — вопил Фридмунд. — Черный колдун, готовься заплатить за свои преступления!
— Да стой ты, идиот!
Она на секунду замешкалась в прихожей, не зная, как лучше поступить. Разумнее всего было бы отправиться на поиски Сигрид, и пусть парень отвечает перед сержантом за свое поведение. На этот раз сокурсник не отделается легкой трепкой и бритьем налысо...
Альдис выругалась и шагнула в комнату. Надо вытащить придурка, пока не поздно.
Лампа не горела. Небольшое окошко пропускало слишком мало света, и в комнате стояли густые сумерки. Неровные очертания шкафа и кровати выделялись на фоне более светлых стен, остальные детали обстановки терялись в серой мгле.
Фридмунд уже успел пересечь комнату и стоял у противоположной стены. Альдис направилась туда же, на ходу уговаривая сокурсника:
— Послушай, я предельно серьезна. Вламываться в дом к командиру — это очень, очень плохая идея. Ты хотя бы представляешь себе, какие неприятности... — Она осеклась, увидев выражение его лица. — Что случилось?
Парень поднял дрожащую руку и ткнул куда-то за спину Альдис.
— В-вв... Вон там, — выдавил он.
Девушка обернулась.
Неспешными, плавными движениями от двери на них надвигалась огромная кошка из тех, что еще встречаются на малонаселенных северных и западных островах. Деревянные доски пола едва заметно поскрипывали под тяжелыми толстыми лапами. Густая шерсть стояла дыбом, усы топорщились, обрубок хвоста сердито подрагивал. В сумерках рыжая бестия казалась серой.
Альдис расширенными глазами следила за рысью. Совершенная грация лесной охотницы вызывала восхищение пополам с ужасом. Она была так близко... близко. Почти можно дотронуться...
В трех шагах от курсантов рысь остановилась, припала к полу и издала низкий, угрожающий звук, похожий одновременно на ворчание и стон. Фридмунд громко икнул, и тут девушка опомнилась.
— Наверх! — скомандовала она и ухватилась за створку шкафа.
Курсантка сама до конца не поняла, как ей удался этот стремительный маневр. Резные выступы на дверце стали опорой для ног и рук, ужас подстегнул и придал сил, да и тренировки последних недель не прошли даром.
Парню повезло меньше — он так и не смог осилить последний участок. Юноша с ругательствами повис на противоположной створке: его правая рука тщетно скребла дверцу, пытаясь нащупать какой-нибудь выступ, а ноги болтались как раз на уровне морды хищницы.
Альдис плюхнулась на живот и свесила руку:
— Держись!
Чужие пальцы вцепились в ладонь. Фридмунд оказался неожиданно тяжелым. Шкаф угрожающе накренился и заскрипел. На секунду показалось, что сейчас они все втроем, включая шкаф, рухнут вниз, но массивная конструкция из железного дуба выдержала штурм.
Бритый подтянулся и плюхнулся сверху на Альдис.
— Спасибо, — выдохнул он, ухмыляясь. — Ты спасла мне жизнь, и теперь я твой раб навеки.
— Слезь с меня. — Девушка попыталась отодвинуться, но было слишком мало места, чтобы избежать близости, а сокурсник вовсе не торопился выполнять просьбу, вовсю наслаждаясь своим положением. — Слезь немедленно!
— Я не могу, — пожаловался Фридмунд. — Там нет места.
Здесь он откровенно врал. За его спиной оставалось не меньше десяти сантиметров свободного пространства.
— Если не слезешь, я скину тебя вниз.
Проклятье! Фридмунд был отнюдь не пушинкой. И он слишком уж старательно прижимался.
— Давай попробуем принять другую позу, — не терпящим возражения тоном заявил сокурсник и провел ряд загадочных манипуляций, похожих на попытки поменяться с Альдис местами, но в результате почему-то оказалось, что он еще теснее прижался к ней.
— Я предупреждала.
Нормально замахнуться не удалось, но оплеуха все равно получилась звучной.
— Уай! Ты чего дерешься? — Парень слегка ослабил объятия и возмущенно потер щеку. — Это опасно, между прочим. Я могу упасть, а там внизу рысь!
— Слезай с меня и садись рядом, — сквозь зубы прошипела девушка.
Очевидно, тон Альдис в этот раз был достаточно убедительным, потому что Фридмунд действительно приподнялся и опасливо отодвинулся. Свесить ноги со шкафа он так и не рискнул и сидел по-птичьи, на краешке.
