Томико ничего не ответила. Она сидела на полу, обняв рукою коленку, и подвывала.
— Теперь вы, курсант Ода. — Ротная повернулась к Хитоми и сбила ее с ног подсечкой. — Ваши способности в области кэмпо впечатляют, но хотелось бы, чтобы вы сумели найти им лучшее применение. Избивать боевого товарища некрасиво, неправильно и недальновидно. Надеюсь, вы и сами это поняли.
Каждую фразу сержант Сигрид заканчивала коротким энергичным ударом. В отличие от Томико и Риоко, Хитоми молча сносила экзекуцию, только морщилась после каждого удара.
Сигрид закончила с последней ниронкой и оглядела комнату. Альдис уже оделась. Нанами забилась в самый дальний угол и оттуда глядела на расправу расширенными от ужаса глазами. Риоко валялась на кровати, Томико и Хитоми на полу.
— Всем построиться.
Постанывая и шмыгая носом, девушки выстроились посреди комнаты.
— Курсант Кобаяси, к вам это тоже относится.
Нанами посерела, но побоялась ослушаться и присоединилась к остальным.
— Очевидно, желание поэкспериментировать с чжанскими пытками у вас возникло от избытка свободного времени. Задача ротного командира найти для вас достойное занятие. Поэтому вы трое в течение следующего месяца с семи вечера до отбоя будете выполнять кухонные наряды.
— А как же домашние задания? — спросила Томико срывающимся шепотом.
— Домашние задания в свободное от нарядов время.
— Но мы же отстанем!
Сигрид проигнорировала это возражение и перенесла свое внимание на Нанами.
— Курсант Кобаяси, в течение недели вы будете заниматься уборкой территории.
— За что? — пискнула Нанами. — Я же ничего не делала!
— За то, что ничего не делали. Вашего товарища избивали. Вы должны были сообщить ротному командиру. Курсант Суртсдоттир, вы полностью оделись?
— Да.
— Пойдете со мной к медику. Кейко Нода утверждает, что у вас серьезная травма колена. За молчание и дурацкую гордость вам тоже назначается неделя нарядов на уборку. — Сигрид еще раз обвела своим единственным глазом стоящих навытяжку первокурсниц. — В следующий раз наказание не будет таким мягким, и все участники отправятся домой первым же рейсом. В том числе те, кто знал о происходящем, но молчал. Это ясно?
— Ясно, сержант.
— Тогда вольно. Тушить свет и спать. Через десять минут вернусь и проверю.
На Виндерхейме темнеет раньше, чем в Акульей бухте, а звезды низкие и крупные. Кажется, поднимись повыше и достанешь рукой. Вздыхает в темноте сонное море, перекрикиваются ночные птицы. Круглая лимонно-желтая луна заливает мир неверным скудным светом, остывший воздух пахнет солью и влагой.
Альдис в первый раз оказалась на улице после отбоя, но осмотреться ей не дали. Сержант Сигрид сразу взяла такой темп, что приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ней.
По правде говоря, и не на что особо было здесь смотреть. С заходом солнца остров как будто вымирал. Даже из фонарей, натыканных между зданиями, горело не больше половины. Было тихо, темно и безлюдно.
Сигрид впечатывала подошвы ботинок в песок и яростно рубила воздух рукой. Она не обращала на курсантку никакого внимания, и Альдис была ей за это благодарна едва ли не больше, чем за избавление от Томико.
Только у коттеджа доктора сержант притормозила. Она поднялась на крыльцо, постучалась в дверь. Запыхавшаяся Альдис поднялась следом.
Из-за двери не доносилось ни звука. Сержант раздраженно постучала снова, потом повернулась к своей спутнице. Луна осветила шрамы на щеке ротной. Губы женщины были твердо сжаты, на лице закаменела маска скрытой ярости.
— Не путайте гордость и гордыню, курсант Суртсдоттир. Не стыдно просить помощи у товарищей. Ваше презрение к окружающим — ваш враг.
— Я не путаю, я... — Альдис запнулась, пытаясь объясниться. Ей было стыдно, и она очень боялась упасть в глазах ротной. Но дверь уже распахнулась, а слова так и не были сказаны.
— Здравствуй, Хальбера. Это курсант, о которой говорила Кейко.
— Значит, Кейко была права? — проговорила белокурая докторша, которая осматривала Альдис перед экзаменами.
Хальбера, значит? Тогда она так и не представилась.
— Кейко в таких делах не ошибается.
— Как же ты проглядела? — В голосе докторши за сочувствием скрывалась насмешка, но ротная предпочла ее не заметить.
— Я зайду завтра. Спокойной ночи.
Сержант развернулась, обрывая разговор. Даже спина ее выражала возмущение.
Хальбера только покачала головой.
— Спокойной ночи, Сигрид, — буркнула она себе под нос, но ротная вряд ли слышала это пожелание.
Теперь докторша наконец обратила внимание на Альдис.
— Здравствуй. Я — Хальбера Йандсдоттир — старший врач Виндерхейма. Можешь обращаться по имени. Напомни, как тебя зовут?
— Курсант Альдис Суртсдоттир.
Женщина усмехнулась:
— Ну, не надо так старательно вытягиваться, детка. Я не Сигрид.
Она посторонилась, пропуская Альдис внутрь домика. Пройдя крохотную прихожую, больше похожую на тесный чулан, девушка очутилась в небольшой, скудно обставленной комнате. Из мебели здесь был только большой круглый стол и деревянная скамья с резной спинкой.
— Лучше пойдем в приемный покой, — послышался голос из-за спины. — Подожди здесь.
Докторша скрылась за дверью в противоположной стене. До Альдис донесся неразборчивый мужской голос, показавшийся смутно знакомым. Женщина что-то быстро ответила. Прошло еще несколько минут, и докторша появилась уже в белом халате поверх домашнего платья.
— Пошли.
Альдис последовала за ней через узкий коридор с белеными стенами. По бокам то справа, то слева встречались двери.
— Я живу при больнице, — пояснила докторша в ответ на невысказанный вопрос. — Так удобнее.
Девушка кивнула. В доброжелательности женщины сквозила какая-то нервозность, словно ей было что скрывать.
Наконец они дошли до врачебного кабинета, очень похожего на тот, в котором Хальбера осматривала ее в первый раз. Альдис вздохнула — сегодня вечером она выполнит свою норму по публичному обнажению на полгода вперед — и без лишних напоминаний разделась.
— Да, впечатляет. Я такого лет семь не видела. Неудивительно, что Сигрид в бешенстве.
Девушка поморщилась. Основная масса синяков украшала ее бедра и плечи — с подачи своего советника Томико аккуратно выбирала зону "воздействия" и старалась не наносить серьезных повреждений. Но на животе и груди тоже выделялось с пяток уже пожелтевших кровоподтеков. Ничего серьезного, однако смотреть на такое лишний раз не захочется.
В кабинете было холодно, и то ли от стылого воздуха, то ли от насмешливо-изучающего взгляда на коже выступили пупырышки.
— Кейко говорила о травме. Ложись на койку и показывай, где болит.
Сильные руки прошлись по коленке, сдавливая кожу, поднялись немного выше. Альдис выдохнула сквозь зубы.
— Ага, вижу. — Хальбера нахмурилась. — Вроде ничего серьезного, но пару дней я тебя в палате подержу. Массаж, компресс, и все будет в порядке.
— А как же занятия?
— Учеба никуда не денется. Погоди, — остановила она начавшую одеваться девушку. — Я дам больничную рубашку.
— Даже за вещами нельзя сходить?
— Попросишь друзей, они тебе все принесут. Держи. — Докторша порылась в стенном шкафу и вынула длинную тунику из некрашеного полотна. — Должна подойти по размеру.
Курсантка молча следила, как женщина упаковывает ее форму. Объяснять, что у нее нет друзей и некому принести учебники и домашние задания, было как-то неловко. Словно изоляция от других подростков делала ее человеком второго сорта.
Ей всегда нравилось быть самой по себе. Дружба основывается на подчинении, Альдис не хотела служить. И ей не нужна свита обожающих дурочек. Она — одиночка.
Но признаваться в этом Хальбере почему-то было стыдно.
В палате Альдис лежала в одиночестве. Да и во всем больничном корпусе кроме нее находилась только пятикурсница со сломанной рукой и двое мальчишек-ровесников. Мальчишки сожрали по пригоршне крупных ярко-красных ягод, росших на кустарнике в дальней роще. Ротные неоднократно предупреждали учеников, что ягоды ядовиты, но эти двое то ли не слышали предостережений, то ли решили убедиться на собственном опыте.
Делать здесь было решительно нечего. В палате не было даже книг, чтобы убить время. Альдис попыталась вспомнить, когда последний раз столько времени подряд предавалась безделью, и не смогла. В ее жизни не было места праздности, она всегда работала, выполняла задания или чему-то училась. Даже во время парусного путешествия она повторяла математику и историю, брала уроки вязания морских узлов у матросов, помогала по хозяйству.
А в больнице даже еду приносили прямо в палату. За исключением пятнадцатиминутного массажа по утрам и вечерам, заняться ну совершенно нечем, и вынужденное безделье тяготило Альдис сильнее самой тяжелой работы. После завтрака девушка отправилась слоняться по коридору, но, к своему несчастью, сразу же наткнулась на Хальберу. Женщина вернула ее в палату и закрыла на ключ, строго-настрого запретив покидать помещение без разрешения. Тогда Альдис попыталась себя развлечь. Она горланила все песни, которые знала, пыталась решать в уме задачки или представлять, что происходило в комнате ниронок после ее ухода, но от этого становилось еще скучнее.
К вечеру девушка уже была морально готова совершить побег. Она слонялась по палате, с тоской поглядывая на тяжелую оконную раму. Нерастраченная энергия искала выхода. Ей хотелось бегать, прыгать, орать, кувыркаться и стоять на голове. Застоявшиеся мышцы искали нагрузки, а привычный к работе разум требовал пищи.
Альдис уже начала экспериментировать с оконной рамой, когда услышала скрежет ключа в замке. Она еле успела нырнуть обратно в постель до того, как дверь раскрылась и в палату заглянула докторша.
— К тебе подружки. Ужин будет через час.
"Подружки?"
— Привет! — Лакшми солнечно улыбнулась и впорхнула в комнату. — Ты в моей палате лежишь, меня отсюда только пять дней назад выписали.
— Мы принесли тебе учебники и домашние задания. — За южанкой в дверь степенно вошли еще четыре девчонки: Гурда, низкорослая чжанка и две гальтки. — Кстати, знакомься: это — Джинлей, это — Гвендолен.
— А я — Тэфи! — поспешно выкрикнула вторая гальтка, точно ей было очень важно представится самостоятельно.
— Как домой вернулась. Может, нам сюда жить переехать? — улыбнулась Гвендолен.
— Мы сюда после уроков ходили, Лакшми навещать. А теперь тебя, — пояснила Тэфи. — Здесь удобно домашние задания делать.
Лакшми грациозно опустилась на кровать рядом с Альдис.
— Не переживай, ты скоро поправишься. А мы будем тебя навещать каждый день. Я специально у девочек в твоей группе узнала, что вам задали сегодня.
— Спа... спасибо. — Неизвестно отчего в горле вдруг возник комок и куда-то разбежались все нужные слова. — Спасибо, правда.
— Не за что. — Лакшми подмигнула. — Мы же друзья.
Друзья. У Альдис никогда не было друзей. Никогда раньше.
Можно даже поблагодарить ниронок за такой подарок. Потому что эта компания совсем не была похожа на свиту Томико. Строгая и великодушная Гурда, молчаливая умница Джинлей, импульсивная хохотушка Тэфи, ироничная Гвендолен и ласковый, доверчивый ребенок Лакшми.
Здесь не было никакой вассальной клятвы. Было взаимное уважение и симпатия.
Поначалу Альдис, привыкшая ко всему на свете, и в особенности к бесплатному сыру, относиться с подозрением, дичилась и редко вступала в разговоры. Но девчонок не смущала молчаливость их новой подруги. В этой веселой, шумной компании было достаточно любителей поговорить, пошутить, позубоскалить. Замкнутость Альдис, как и молчаливость Джинлей, не считалась неискоренимым пороком.
Теперь Альдис просыпалась и начинала ждать вечера. Это почти пугало, она привыкла быть одна, она привыкла, что ей никто не нужен. Окружающие сверстники были идиотами, не заслуживающими ее внимания. Так какого йотуна она весь день слоняется по палате в ожидании компании совершенно чужих девчонок?
Нет, ничего не изменилось. Сверстники не поумнели внезапно. Сокурсниц по-прежнему интересовали глупейшие в мире вещи: мускулатура Дроны, прическа Хальберы и то, как Фрост пялился на Бранвен все последние дни...
Просто это вдруг стало не главным. Просто оказалось, что кроме чужих причесок с ними можно иногда обсудить и что-то действительно интересное и важное. Просто выяснилось, что уроки веселее и легче делать вместе. Просто Джинлей лучше всех разбирается в математике и астрономии, Гурда досконально знает геральдику, Тэфи понимает с полуслова философию, Гвендолен обладает удивительно цепкой памятью, а Лакшми просто милая.
И чем ближе сходилась Альдис с новыми друзьями, тем острее она чувствовала свою вину перед ними.
Хельг Гудиссон
Тишина гордо шествовала по библиотеке. Стеллажи вытягивались во фрунт при ее приближении, книги преданно шелестели страницами. Библиотекарша, верный вассал, строго следила за безмятежностью вверенного ей зала, готовая сурово покарать смутьянов, посмевших повысить голос.
"...каждый тип судна имел собственное название. Шестивесельные именовались "сексэрингами" , корабли общего назначения с числом весел от двенадцати до тридцати двух — "карви". Корабли как минимум с 20 местами гребцов определялись как "снехья" , что значит "тонкий и выступающий". Крупные боевые суда величались "шей" , что значит "нечто режущее воду". Гигантские боевые корабли до начала Объединения, о которых подробно говорится в сагах, назывались "драккарами" , что значит "дракон"; этому названию они обязаны огромным и устрашающим драконам, вырезанным на их носах. Общий термин для всех боевых кораблей — "лангшип" , что значит "длинный корабль". Грузовые и коммерческие суда именовались "кноррами" или "каупшипами" , что означает "торговые корабли"..."
Хельг задумчиво листал книгу и думал. О разном. Сумей душевед заглянуть в голову курсанта, он бы подивился неудержимому потоку мыслей, с виду похожему на полный беспорядок, однако обладающему неуловимыми переходами, превращающими его в понятную только посвященным упорядоченность. Впрочем, посвященный наличествовал лишь в количестве одной штуки, и делиться размышлениями Лис ни с кем не собирался.
Сегодня надо заняться Хитоми, подумал Хельг, пролистнув страницу. Откладывать нельзя. Учеба затягивала, словно водоворот неумелого пловца. Занятия и тренировки, тренировки и занятия. Большую часть даваемого материала Лис и так знал, но иногда сообщались факты, о которых Хельг не подозревал. Геральдики это не касалось, он вообще был уверен, что смог бы сам вести эту дисциплину.
Воспоминания потекли неожиданно. Впрочем, нет. Он пытался сотворить из прошедших событий новую картину игры, будущих ходов и заготовок. И для понимания не только других "птенцов", но и изменений, произошедших с ним, следовало постараться охватить все.
— Инварианты, — повторяет наставница Альга, — общие структуры, характерные для порождения смысла художественных произведений. Литература и поэзия — все это своего рода вариации на тему инвариантов.
