Вирус разума

— Ты — колдун! — Сэм смотрел на Кирилла с нескрываемым уважением. — Буду рад тебе помочь. В городе есть у меня друзья. Они занимаются контрабандой. Парни хорошие, просто они так на жизнь зарабатывают. За определенное вознаграждение они смогут организовать тебе побег отсюда, привезут тебя и спрячут в городе. Люди они надежные, не волнуйся, все сделают как надо. Один из них знает русский, мы вместе учились, так что все будет хорошо. А когда окажешься в городе, там придумаем, как тебя на Родину переправить. Может быть, они тебе документы сделают. Там видно будет.

— Слушай, это ведь, наверное, дорогое удовольствие. А у меня, сам понимаешь, при себе ни копейки, ни цента.

— Не бери в голову, деньги у меня есть. У меня в Москве был хороший друг, Ашот. Он всегда говорил: 'Деньги — дело наживное. Чем больше их тратишь на друзей, тем больше они к тебе возвращаются'. Так что захочешь вернуть мне деньги, найди Ашота и отдай ему. Я, наверное, его самый большой должник. Заодно и привет передашь. Для тебя сейчас главное не высовываться и пару дней здесь тихо прожить.

— Ну да, а то, пока ты в городе дела решаешь, наш Ромео меня дубинкой по темечку и в котелок.

— Да нет, не должен. У тебя хорошая 'крыша'. Дед и омуроди на твоей стороне, и Нготу против них не пойдет.

— Ну, что же, друг мой, езжай, и возвращайся поскорее. А я постараюсь не влипнуть в какую-нибудь историю, пока тебя нет.

* * *

Сэм уехал, а день Кирилла пошел своим чередом. Настроение его испортилось, за эти несколько дней он успел привязаться к своему новому другу и теперь ощущал острое чувство одиночества и потери. Общаться ни с кем не хотелось, да и вряд ли он смог бы это проделать без помощи Сэма, поэтому Кирилл ушел в свою хижину, осмотрел и уложил весь свой нехитрый скарб, о котором вспомнил почему-то только что. Камуфляжная куртка и вещи нашлись в корзине, под стеной. Куртка была выстирана и даже зашита в нескольких местах. Нож и фонарик лежали рядом, во вполне исправном состоянии. Прикосновение к своим вещам вызвало такую щемящую душу волну воспоминаний, что Кирилл, с трудом сдержавшись, закрыл глаза и несколько минут сидел рядом с корзиной, борясь с желанием то ли разреветься, как ребенок, то ли завыть матерно. Необходимо было чем-то занять себя, иначе действительно завоешь от тоски и безысходности. Справившись с эмоциями, он вышел из хижины, подобрал около кострища недогоревший ствол дерева и уселся на пороге. Вырезание всевозможных фигурок из дерева было его давней страстью, унаследованной им от отца. Тот буквально в любой коряге мог разглядеть какую-нибудь историю и, добавив от себя несколько мастерских штрихов, показать ее остальным. Отец всегда говорил: 'Природа — великий художник, и к доработке ее творений нужно подходить очень аккуратно, лишь небольшими штрихами проявлять ее замысел, помогая несовершенному человеческому глазу в полной мере оценить ее фантазию и игру'. Кирилл, к сожалению, так не умел, но работать с деревом любил, предпочитая резьбу на гладких досках.

Порода дерева, подобранного Кириллом, была ему неизвестна, но полено легко слоилось, и он без особого труда смог нащипать себе несколько тонких дощечек. Перевязь на левой руке не мешала работе кисти, так что Кирилл мог вполне рассчитывать на обе руки. Еще не решив, что будет вырезать, он просто строгал дощечки, постепенно выравнивая их поверхности. Боковым зрением Кирилл заметил подошедшего мальчишку, с интересом наблюдающего за его манипуляциями. Это был тот самый пацан, подглядывавший за ним сквозь щели хижины в первый день, когда Кирилл пришел в себя. Не желая его спугнуть, он продолжал строгать деревяшку, делая вид, что не замечает парня. Решение, что вырезать, пришло в голову само собой. Кирилл расщепил одну дощечку на четыре небольших рейки шириной около двух сантиметров, затем, отложив рейки в сторону, принялся вырезать из другой дощечки фигуру медведя с поднятым в лапах молотом. Мальчишка к тому времени окончательно освоился и, уже не таясь, уселся рядом, внимательно наблюдая за Кириллом. Тот, взглянув пацаненку в глаза и ткнув себя пальцем в грудь, произнес:

— Кир... — показал пальцем в сторону мальчишки с вопросительным взглядом, и опять в себя:

— Кир...

— Гвон, — указал сообразительный пацан на себя, — Кир Аббиду, -палец в сторону Кирилла.

— Ну, Аббиду, так Аббиду. А ты значит, Гвон. Молодец, вот и познакомились. Как живешь, Гвон?

В ответ на его риторический вопрос Гвон разразился целой тирадой совершенно непонятных Кириллу слов, подхваченной группой ребятишек, незаметно приблизившихся к ним и с опаской наблюдающих за Кириллом и Гвоном. Кирилл в очередной раз поразился количеству цокающих и щелкающих звуков в языке этого племени, постоянно вплетающихся между согласными и делающими их речь похожей на щебетание птиц.

В свое время он читал монографию одного русского лингвиста, в которой упоминалась работа ученых Стенфордского университета Маунтейна и Найта, утверждавших, что искомый многими лингвистами мира пра-пра-язык, то есть язык, на котором говорили наши далекие предки, был 'щелкающим'. Изучая небольшие африканские племена, эти ученые обнаружили в их языке множество щелкающих звуков, выполнявших роль не только определенных сигналов при коллективной охоте, но и роль слов, составлявших до сорока процентов всего лексикона. Согласно утверждениям современных палеонтологов, именно в Южной и Восточной Африке произошло зарождение современного человечества. Проведя генетический анализ, Найт и Маунтэйн выяснили, что происхождение двух главных групп, говорящих на щелкающих языках, восходит почти к самым корням эволюционного древа современного человека. Обе они возникли почти сотню тысяч лет тому назад, и с тех пор их развитие происходило по разным линиям. Если верить утверждениям специалистов-языковедов, щелканье относится к категории таких звуков, которые в ходе обычной эволюции языка быстро заменяются сочетанием не щелкающих согласных, между тем как обратный процесс не происходит практически никогда. То есть если бы у этих племен, сначала возник бы не щелкающий язык, он никогда бы не преобразовался обратно в щелкающий. В таком случае, почему же оба племени имеют сходный по звучанию язык? Стенфордские ученые утверждают, что щелкающие звуки составляли основу также и того языка, на котором впервые начали говорить эти племена. А значит, и все прочие группы тогдашних гомо сапиенс тоже говорили на таком языке, но у всех, кроме нескольких, самых примитивных, эти щелкающие звуки позднее заменились различными согласными. Теория, конечно, вызвала много споров, но вот ведь он этот щелкающий язык, Кирилл его своими ушами слышит и племя, говорящее на нем, весьма далеко от современного понятия цивилизации.

Размышляя об этом и прислушиваясь к щебету ребятни, Кирилл постепенно выстругал две фигурки медведей. Предварительная работа была завершена, осталось только собрать все это в законченную композицию. Нож у Кирилла был не простой, а с секретом. Выкрутив колпачок на торце полой рукоятки и перевернув его, он получил приличное шило. В ножнах были спрятаны пилка и отвертка. Используя этот инструмент, Кирилл просверлил дощечки в нужных местах, а затем, скрепив их с помощью выструганных шпилек, собрал всем известную старинную русскую игрушку. Две параллельных планки с закрепленными на них мордами друг к другу медведями. Если тянуть за нижнюю планку, то медведи начинают по очереди бить молотками по наковальне. Если о художественной стороне данного произведения еще можно было спорить, то эффект, произведенный игрушкой среди наблюдающей детворы, был безусловным. Кирилл, показав, как она работает, протянул игрушку Гвону. Барьер между чужаком и детьми рухнул под напором детского восторга. Гвон, став единоличным обладателем чудо-игрушки, с восторженным воплем припустил по деревне, с гордостью демонстрируя подарок Аббиду. Остальная ватага бросилась за ним, но один из мальчишек, вдруг вернулся и стал жестами просить Кирилла сделать ему такую же игрушку.

— Почему бы и нет, — пробормотал Кирилл, — надо же мне как-то убить время.

Участь этого дня была решена. Кирилл до позднего вечера стругал детям всякие безделушки, стараясь не повторяться, увлекшись процессом до такой степени, что напрочь забыл о своих проблемах, еде и даже надоедливой мошкаре, постоянно донимавшей его, стоило только выйти из хижины. Ближе к вечеру к нему пришел старик Мо. Молча усевшись рядом с Кириллом и обдав его ароматом здешней самогонки, он принялся внимательно изучать его работу, а затем полностью переключил свое внимание на ножны и сам нож Кирилла. Получив одобрительный кивок Кирилла, повертел в руках ножны, несколько раз сложил и разложил пилку с отверткой, пытаясь понять принцип крепления. Затем, взяв в руки нож, прокрутил его в сильных проворных пальцах, проверяя баланс и то, насколько удобно рукоятка ложится в ладонь, щелкнул ногтем по лезвию ножа, одобрительно поцокав языком, выкрутил шило, внимательно изучил полую рукоятку и удовлетворенный, вернул нож хозяину. Фразу, произнесенную Мо, Кирилл не понял, но уловил нотки уважения к оружию и его владельцу. Старик ушел к себе и вернулся уже к концу дня, когда в деревне, похоже, не осталось ни одного ребенка, не получившего сегодня игрушку. Мо протянул Кириллу свою поделку, выполненную по тому же принципу, что и у Кирилла. Только вместо медведей там были два слона, по очереди поднимающие хобот и ногу. Сделаны они были в объеме, из черного дерева, украшены искусной резьбой и красками. От старика ощутимо несло перегаром, видимо, в процессе работы он не раз приложился к своей заветной фляжке, которая постоянно болталась у него на поясе. Вручив подарок Кириллу, он молча развернулся и не очень твердой походкой отправился к себе. Повинуясь какому-то порыву, Кирилл, догнал старика и, положив ему на плечо руку, протянул нож, убранный в ножны. Старик не сразу понял, что от него хотят, и тогда Кирилл вложил ему нож в руку:

— Хороший инструмент должен принадлежать настоящему мастеру. Бери, старик, ты лучше меня знаешь, что с этим делать.

На глазах не понявшего ни слова Мо навернулась слеза, но он, совладав с собой, сморгнул ее, приложил подарок к груди, склонил в благодарность голову, с поистине королевским достоинством развернулся и пошел твердым шагом человека, знающего себе цену и по достоинству оценившего дар дорогого гостя. Твердости старику хватило на три шага, затем земля под ним качнулась, выбив из него остатки былого величия и превращая его опять в старого и не очень трезвого человека.

Кирилл с грустной улыбкой смотрел в след старику Мо, пока жесткий, ледяной взгляд, ожегший ему спину, не вернул его в действительность. Недалеко за спиной стоял Нготу и очень так нехорошо смотрел на Кирилла.

— Вот поганец, такой вечер испортил.

Он нашел свою лежанку и улегся спать, закутавшись в покрывало. Сон не шел. Кирилл долго лежал на спине, разглядывая небо, щедро усыпанное звездами. Глаза искали привычные сочетания светил и не находили их. Небо было чужим, земля была чужая и даже воздух здесь был чужим.

— Господи, что я здесь делаю, как же я устал, как мне все это надоело.

Существует такое мгновение, когда уставшее сознание посылает организму команду 'спать', а тело, еще возбужденное дневными проблемами, никак не хочет подчиняться этой команде. Наливающиеся свинцом веки начинают закрываться, но ресницы, сопротивляясь неизбежному, дрожат, превращая последнее, что видит человек перед тем, как уснуть, в нереальную картину, затянутую нервно вздрагивающим туманом. Именно таким видел Кирилл африканское звездное небо, когда на его фоне появилась гнусно ухмыляющаяся физиономия Нготу. Он видел его лишь мгновение, затем что-то мягкое и пушистое упало ему на грудь. Огромный, около десяти сантиметров, паук-птицеяд шлепнулся, противно пискнул, дернул мохнатыми лапками и вонзил свои острые хелицеры в грудь ничего не успевшего понять Кирилла. Сильная судорога скрутила тело, сердце испуганной птицей нервно забилось в груди, сбиваясь с привычного ритма, острая боль от места укуса медленно, но верно стала растекаться по всему телу, глаза и мозг заволокло мраком, тем самым мраком, из которого не бывает возврата.

Глава 9

Василий Петрович Коржиков вернулся из командировки. Вернулся, как водится, на день раньше и теперь, предвкушая сюрприз, тихо открывал дверь своей квартиры, зажав под мышкой букетик роз. Предательски шуршащий пакет с тортиком и бутылочкой сухонького стоял на полу и ждал своего часа. Время приближалось к одиннадцати, но Василий Петрович надеялся, что его благоверная Людочка еще не легла спать, а сидит перед телевизором, пуская слюнки от очередного жгучего красавца в очередном бесконечном сериале, которые наши киношники научились делать не хуже мексиканцев. Коржиков прокрался в прихожую, тихо снял ботинки, сунул одну ногу в тапок и замер. В квартире происходила какая-то возня и раздавались весьма определенные и где-то даже волнующие звуки. 'Это не телевизор!!!' — подумал Василий Петрович. Звуки рождались в спальне и распространялись по всей квартире, отражаясь от стен и создавая причудливые стерео-, а местами и квадроэффекты, обрушиваясь на ошалевшего Коржикова. Ему казалось, что вся квартира заполнена стонущими от страсти людьми. Скрип кровати, мужские и женские стоны переплетались в затейливый музыкальный рисунок, от которого у Василия Петровича сводило скулы и заставляло выпрыгивать из груди сердце. Впрочем, сердце было уже не в груди, а в голове, разрывая мозг глухими, частыми ударами вагонных колес, несущихся по рельсам судьбы, на которых лежало несчастное и уже не очень спортивное тело Василия Петровича. Где-то в глубине сознания, наверное, на самой низкой и самой удаленной его полке проснулся Зверь. Нужно признать, что Коржиков-Зверь — это самая слабая ипостась Василия Петровича. Она, конечно, в нем присутствовала, как и в каждом мужчине, и даже регулярно просыпалась, но была настолько слабой, что быстро гасилась другими его ипостасями: Коржиков-Трус, Коржиков-Дипломат, Коржиков-Рассудительный и т.д. Каждая из них уже сама по себе была сильнее Коржикова-Зверя, а уж если они объединялись, то Зверю, как говорится, ловить было нечего.

— ОНА МНЕ ИЗМЕНЯЕТ! В МОЕЙ СПАЛЬНЕ! С КАКИМ-ТО УРОДОМ! — проревел Зверь и кинулся в спальню, размахивая рукой с пакетом, в котором очень кстати оказалась бутылка сухого 'Мартини', Людочкино любимое. — СЕЙЧАС КАК РАЗ УГОЩУ ОБОИХ, ПО ПОЛНОЙ!

— СТОП, СТОП, СТОП. БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ ОТМЕНЯЮТСЯ, — вмешался Коржиков-Рассудительный. — НАМ ЕЩЕ НИЧЕГО ПОКА НЕИЗВЕСТНО. С ЧЕГО ТЫ ВЗЯЛ, ЧТО ЭТО ОНА?

— А КТО?! — Зверь еще надеялся на драку.

— Это новая услуга такая — секс по радио для одиноких дам, — как всегда вовремя влез Коржиков-Юморист.

— К тому же неизвестно, кто там с ней. Вдруг он вовсе не урод, а какой-нибудь амбал-культурист. Даст тебе же по башке твоей же бутылкой и пожалеешь не только о том, что раньше из командировки приехал, а и о том, что вообще на Людочке женился, да и на белый свет, возможно, рождаться не стоило, — это был контрольный в голову от Труса. Зверь заткнулся и убрался до лучших времен. Хотя, куда уж лучше то?