В своей проповеди он убеждал последователей, что чем больше жертв они принесут, тем лучшая жизнь их ждет. При этом его глаза горели тем неистовым светом, каким всегда полыхают взгляды безумцев. В их глубине не было и намека на разум, а жесты и поступки были какими-то дерганными и импульсивными, словно его кто-то наверху неумело дергает за ниточки, заставляя шевелиться.
Это наталкивало на мысль о применении некоторых растительных наркотических средств. В те времена, когда после гибели матери, Лин с сестрой часто болтались по лесу, она много рассказывала ему о назначении и применении трав и других растений. Среди этих сведений он отлично помнил лекцию, прочитанную серьезной и основательной Сэмми, о вреде и пользе некоторых особо опасных трав. Эти травки не просто доставляли их употребляющим удовольствие, они, после длительного применения, начисто вычищали сознание, при этом заменяя пустующее пространство образами. Чаще всего люди, употребляющие подобную гадость чаще, чем раз в месяц, рано или поздно сходили с ума, бросались с оружием на дорогих людей, принимая их за монстров, или оканчивали жизнь самоубийством, переставая отличать, где транс, а где бодрствование.
Состояние Атона указывало именно на это. Странно, и как он вчера не заметил, как странно ведет себя этот парень. Насколько дерганы его движения и как рассеян взгляд. Похоже, что до состояния полнейшего сумасшествия, когда он перережет пол лагеря, осталось совсем немного. Конечно, Лин не был целителем и не имел опыта общения с разумными в подобном состоянии, но всеже теоретические выкладки Сэмми, да и практические лекции профессоров-целителей помогали.
Тем временем, проповедь все длилась и длилась. По меркам Лина, прошло никак не меньше часа, втечение которого, он никак не мог сосредоточиться на дельном и только переводил взгляд с распростертого на камне ребенка на , совершенно невменяемого, мучителя. К концу речи, когда Атон повторил свои совершенно не логичные выводы в третий раз, и настолько распалился, что стал раскачиваться и мычать еще громче своих последователей. Которые, что примечательно, не сделали ни единого замечания и не задали ни одного вопроса, что говорило о том, что их собственное сознание недалеко ушло от мироощущения их предводителя.
Закончив, наконец, одну пытку Атон перешел к другой, взяв кинжал у Ильяса, подавшего его ему на покрытом тканью подносе и повернулся в сторону ребенка. Именно этот момент Лин не помнил вовсе, он просто заставил свое сознание временно отключиться, позволяя ему уйти от реальности и не наблюдать дальнейших действий психа.
Когда он позволил себе вернуться и с опаской открыл глаза, все уже было кончено, а недовольный чем-то мучитель стоял прямо перед ним все с тем же окровавленным кинжалом и предвкушающее улыбался. Он повертел кинжал между пальцев, с которых все еще капала кровь, словно давая на него полюбоваться, а потом приблизился к Лину и, наклонившись, прошептал ему прямо в ухо.
— Что приятного в том, чтобы убить обездвиженного ребенка, к тому же находящегося без сознания? Да, ничего! Но это все же, хоть какое-то развлечение.
Атон небрежно провел рукой вдоль лица, привязанного противника, оставляя на нем кровавые полосы и все сильнее впадая в транс.
— А вот ты, Лин, будешь моим следующим развлечением! Всегда мечтал об игрушке, которая не может сдохнуть!
И он дико захохотал, отчего у Лина душа ушла в пятки, подобный смех ему не приходилось слышать ни разу в жизни, а потом придурок без особого замаха, всадил кинжал в бок прикованного пленника, со словами:
— Помучайся пока! Я еще не придумал, что с тобой делать, но не волнуйся, я обязательно придумаю. К тому же, ты еще зачем-то нужен отцу. — Он пожал плечами и, развернувшись, не обращая больше внимания на свиту, отправился к своей палатке.
Вот так Лин остался один. В боку словно разгорался костер, боль была просто невыносима, а сил на регенерацию не хватало, пришлось немного отделить от собственной ауры, что было не просто опасно, а ,в большинстве случаев ,смертельно. Только Лин уже не раз пользовался подобной возможностью, а потому считал себя профессионалом, не способным на ошибку.
Немного притупившаяся боль, поскольку рана начала медленно затягиваться, позволила ему открыть глаза и оглядеться. Тело ребенка все еще лежало на алтаре, правда, накрытое простыней, видимо Ильяс постарался, а вокруг не было не души. Все приспешники этого недоделанного жреца Ары разбежались по палаткам досыпать, туда же отправились и предводители, а про него просто— напросто забыли, даже охраны не оставили. Вот бы сейчас попытаться вырваться, но Атон прекрасно знал, что делал, одним ударом он полностью лишил противника сил на сопротивление. Пока рана окончательно не затянулась, каждое движение, даже дыхание, доставляли Лину боль, а сил на ускорение процесса, увы, не было.
Поэтому Лин просто висел в кандалах и смотрел : на звездное небо, на переливы света лун, на причудливые узоры, пляшущие на вершинах ближайшей горы, на разбросанные по поляне, без какого-либо намека на порядок, палатки, на одинокие костры, догорающие то тут, то там, без постоянной поддержки, и лишь прямо перед собой он не смотрел. Он прекрасно знал, что увидит. И еще он знал, что эта смерть, еще одна в череде его личного обвинительного списка. Пусть не напрямую, лишь косвенно, но он всеже был виноват в смерти этой девочки, и теперь он будет нести эту ношу до конца своих дней. С каждым новым именем, ноша становилась все тяжелее, а поднять ее все невозможнее, только поделать с этим он ничего не мог, а раз так, то стоит ли что-либо менять?
Конечно, стоит, но вот как? Сейчас он стоит посреди Гранатовой долины прикованный к столбу толстыми цепями полностью блокирующими любое проявление магии, раненный и совершенно беспомощный. Что он может предпринять, находясь в подобном положении? Да ничего! А значит, придется опять ждать и надеяться, что что-нибудь хорошее все же произойдет и у него появится хотя бы призрачный шанс. Ждать столько, сколько потребуется. И попытаться выжить!
Глава 11.
Боль в боку так и не дала Лину провалиться во что-то хоть отдаленно напоминающее сон, то она накатывала волнами, заставляя скрипеть зубами, то пропадала ненадолго, словно, наконец, оставляя измученного пленника, но никуда не уходила. Восстановление, конечно, шло, только такими медленными темпами, что хоть волком вой, а вот на большее пока рассчитывать не приходилось. Чтобы пополнить силы требовалась хотя бы еда, а есть ему никто не предлагал.
Когда на рассвете к нему кто-то подошел, Лин нехотя приподнял голову, не особо интересуясь, кто бы это мог быть, и увидел своего старого врага. Генрих, стоял с озабоченным видом, пристально разглядывая прикованного врага, словно решая, что с ним делать дальше.
— Странно, — произнес он после нескольких минут сосредоточенного осматривания. — А мне говорили, что Проводники восстанавливаются очень быстро. А ты вон, по-моему, стал выглядеть только хуже. — Он подошел поближе и ткнул рукой в поврежденный бок, заставив Лина вздрогнуть и откинуть голову назад в попытке хоть немного переждать боль. — Почему твоя рана до сих пор не зажила?
Лин снова взглянул на ожидающего ответа мучителя, не собираясь отвечать, и отвернул голову в сторону. Лагерь все еще спал, на улице было по-весеннему холодно, а Лину, в тоненькой рубашке, без намеков на отобранный теплый плащ, было холодно вдвойне. Потеря крови, да и вторая бессонная ночь подряд делали свое дело. Соображал он плохо, постоянно отвлекаясь и не доводя ни одной мысли до конца. И выглядел, наверное, действительно соответствующе. Грязный, в рваной одежде, на которой кое-где имелись следы запекшейся крови, с осунувшимся лицом и дырой в боку. "Кровь хотя бы течь перестала, и то ладно", — подумал он.
— И что же ты молчишь? Уж не считаешь ли ты, что сможешь выбраться из моей ловушки? — Он в улыбке показал идеально белые зубы. — От меня еще никто не уходил и ты не исключение, дорогой племянничек!
— Так может, ты все-таки поставишь меня в известность относительно своих планов, "дорогой дядюшка"? — Издевательским тоном ответил Лин.
— Ооооо, ты заговорил? Что ж, отчего бы и нет. Во-первых, ты мне не нужен. Причем не нужен в самом буквальном смысле, я не хочу, что бы ты существовал, а значит, тебя не должно быть в этом мире. И я приложу все усилия для достижения своей цели. — Последние слова он прошипел прямо в лицо Наследнику.
— Интересно узнать, как ты собираешься добиваться поставленной цели?
— О, очень просто! Но не отвлекай меня, я еще не все сказал, а об этом поговорим чуть позже.
— Внимательно тебя слушаю! — Фыркнул Лин, немного меняя положение затекшего тела. — Тем более, что выбора у меня нет.
— Ты прав, нет. Так вот! Во-вторых, мне совершенно не нужны твои бастарды. О, вижу вопрос в твоих глазах? Тогда, я просто обязан на него ответить. Твои отпрыски не были прижизненно объявлены Повелителем Георгом законными, а сам ты не подавал прошения о признании твоего брака с этой, как ее там, — он нахмурился и, с щелчком пальцев, повернулся к Лину, — Энни, кажется? Так вот, поскольку брак не был признан сюзереном, а дети не были объявлены наследниками, то чисто юридически престол они не наследуют. Так что, закон на моей стороне!
— Хорошо. Допустим, ты прервешь мою ветвь и докажешь, что мои дети не наследники...
— А про собственную судьбу ты почему не сказал? Или хочешь показать, что тебе она безразлична? — Перебил собеседника Генрих.
— Ты же сам просил отложить разговор о ней на потом? А теперь не перебивай, я еще не все сказал!
— Хорошо, хорошо, — поднял руки ладонями от себя дракон в примиряющем жесте. — Уже молчу.
— Так вот, — продолжил Лин, — Мне просто невероятно интересно, что ты будешь делать с остальными? Ведь между мной и тобой еще штук десять прямых наследников, причем, не считая их детей, внуков и так далее.
— Это уже мои проблемы. — Недовольным голосом заявил дракон. — И не волнуйся, я ее решу, когда придет время. Тебе это будет уже безразлично.
— Хочешь, открою тебе большую тайну, — вновь съязвил Лин. — Мне это и сейчас индифферентно.
— Тогда зачем спрашиваешь? — Недоуменно произнес враг.
— Чтоб со скуки не помереть! К тому же, ты все равно мне все расскажешь, а так вроде как сам догадался, спросил.
— Еще вопросы будут, или я пошел? — Обиженно уточнил Генрих.
— Конечно, будут, и притом достаточно. Вот, например, давно хотел узнать, зачем ты убил мою мать? Чем она тебе так помешала?
— Как чем? Тем же, чем мешаешь и ты! Вы оба стояли на моем пути к власти и если бы исполнители попались поумнее, я бы уже давно был Повелителем, а не болтался по лесам, пытаясь найти и уничтожить Наследника.
— Значит, это действительно был ты! Ты организовал то нападение на малый дворец!
— А ты сомневался? Конечно, я! Кто ж еще-то?
— Но я не понимаю, зачем?
— Вот что ты прицепился, зачем, да зачем! Что, плохо знаешь наши законы? А если точнее ты их вообще не знаешь! Ладно уж, так и быть, объясню. Законы, по которым живут драконы, были приняты многие века назад, и с тех пор существенно не менялись. В сущности, драконы очень спокойный и законопослушный народ, а потому и поправок в своде правил не так уж много. Тот закон, о котором пойдет речь, был принят почти пять тысяч лет назад и ни разу с тех пор не менялся, а касается он наследования престола. В тексте говорится о том, что если у Повелителя нет наследника мужского пола, но при этом есть дочь, то она может унаследовать трон при условии рождения сына от мужа, признанного Повелителем. Так что, твоя мать вполне могла стать Повелительницей, что мне совершенно не улыбалось! Вот я и принял решение избавиться от обеих проблем разом. И от тебя и от твоей матери.
— Хорошо, пусть так! Но ведь кроме меня есть еще пять дочерей, каждая из которых вышла бы в дальнейшем замуж, и их право на престол было бы подтверждено.
— Ты что, совсем за дурака меня считаешь? — Удивленно переспросил дракон. — Естественно я об этом подумал! Своим наемникам я дал приказ уничтожить всех, кто будет находиться в доме, но девчонкам удалось уйти, а ты оказался невероятно живучим. Так мало того, еще и ребенок выжил! — Генрих распалился не на шутку. — Ладно, это уже не важно. В любом случае, главное для меня — уничтожить тебя! А твои сестры не могут стать Повелительницами, по причине невозможности признания их мужей Повелителем. В тот момент девчонки были еще слишком малы для замужества, а когда пришло бы их время, жизнь Повелителя Георга неожиданно оборвалась, так что признавать брак было бы некому. А уж я бы постарался обеспечить своим планам наилучшее исполнение, памятуя о предыдущем провале.
— Значит, ты и сейчас на это надеешься? Считаешь, что поскольку Георг не признал брак Сэмми, то ее сын не сможет наследовать престол, также как и мои?
— Естественно! А ты, что еще не понял? Вот не думал, что ты такой тугодум!
— Все я понял, мне просто интересно, каким же образом ты собрался занять трон?
— Сказал же уже, — от злости Генрих перешел на крик, — не твое дело! Все равно ты этого уже не увидишь!
— Не увижу, но хоть буду знать! А тебе что, сказать сложно?
— Что-то ты слишком разговорчивым стал, может язык тебе укоротить? Сразу присмиреешь, пока отрастать будет! Или не будет? Давно хотел узнать, как это у вас, Проводников, происходит.
— Ну, проверить-то ты, конечно, можешь. Только тебе самому хуже будет! Поскольку, коли не отрастет, придется тебе догадываться о результатах своего поручения. Я ведь прав? Ты не просто так меня здесь держишь? Да на ритуалы сынка ненормального посмотреть позволяешь.
— Естественно. Я не трачу свое время попусту — это просто кощунственно. Мои поступки всегда имеют строго определенную направленность и цель! — Чем дальше он восхвалял себя, тем более гордый вид приобретал, к концу речи задрав подбородок настолько, что это стало просто смешно.
Этим поводом Лин и воспользовался. Он от души рассмеялся над потомственной гордостью этих перворожденных, но тут же получил такой удар боли, что подавился на полувздохе и закашлялся. Генрих же ужасно разозлился на подобное неуважение со стороны врага и удалился со словами "Ты еще пожалеешь!".
* * *
Появился Генрих через пару часов, когда Лин уже основательно измучился, никак не сумев устроиться поудобнее, замерзнув и немного усилив регенерацию. Рана практически полностью затянулась и сейчас представляла собой длинную, по размеру кинжала, свежую царапину. Боль ушла почти полностью, оставив на память только небольшое потягивающее ощущение которое пройдет к вечеру.
Вместе с Генри явился и его сынок Атон, которого Лин хотел видеть меньше всего. Тело убитой им девочки все еще стояло перед внутренним взглядом Наследника, а при одном виде жреца, руки сжимались в кулаки бессильной ярости. Он просто сходил с ума от невозможности помочь или, хотя бы, отомстить за смерть невинного чада. А в голову настойчиво лезла мысль "Сколько же еще? Столько еще было жертв до этой несчастной девочки, а самое ужасное, сколько еще будет? А он просто будет висеть здесь и смотреть?".
