| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Извини, что помешал. Впрочем, поверь, у тебя еще все впереди, и не во сне, а наяву.
— Кто Вы такой?
— Можешь звать меня так, как хочешь. Сейчас это неважно. Когда мы встретимся наяву, у меня будет имя. А пока можешь звать меня Голос. Ну, и на ты, естественно. Глупо обращаться на вы к голосу.
— Это шизофрения, раздвоение личности, я читал. — Медицинские справочники бабушки, в прошлом медика, — вот, кстати, еще один источник нужной информации, правда, при всей своей откровенности и прямоте, гораздо менее возбуждающий, чем литература. Нет места для фантазии.
— Я сошел с ума. Жаль, только начал жить, а Ленку даже во сне так и не поцеловал.
— Успокойся, Кирилл, ты абсолютно здоров. Тот факт, что ты сам ставишь себе диагноз, уже говорит о твоем здоровье. Успокойся, расслабься и выслушай меня. Я хочу тебе помочь.
— Ничего себе, расслабься! Помочь он хочет! Кто же так помогает! Ворвался в сон, такой кайф обломал. Помощник! И чего тебе от меня надо?
— Ну, вот что, парень. То, что мы с тобой на ты, еще не дает тебе право мне хамить. Я тебя на пару-тройку миллионов лет старше. Так что, будь любезен, отнесись к моему возрасту с уважением.
— Извините. Вы кто — бог?
-Я ведь просил на ты. Нет, не бог. Но это не важно. Придет время, поговорим и об этом. Сейчас у меня к тебе разговор другой. Я связался с тобой потому, что в жизни твоей наступает переломный момент. Пора определяться с дальнейшими планами. Я хочу помочь тебе сделать правильный выбор, с тем, чтобы позднее ты помог мне.
— Ага, ты не бог, а дьявол! Хочешь, чтобы я тебе душу продал?
— Вот еще, тоже мне богатство. Много ты, парень, лишнего почерпнул из отцовской библиотеки. Душа мне твоя без надобности. Мне нужны будут твои действия, поступки, совершить которые ты сможешь, если пройдешь к ним путь с моей помощью. Не могу сказать более конкретно, многого сам пока не знаю, да и тебе лишние знания только повредят.
— А если я не захочу делать то, что ты прикажешь?
— А я ничего приказывать не собираюсь. Ты будешь жить так, как захочешь. Будешь делать то, что сочтешь нужным. Это твоя жизнь, и ты вправе распоряжаться ей самостоятельно. Я лишь буду изредка давать тебе советы и прошу тебя к ним прислушиваться. Обещаю не злоупотреблять твоим вниманием. Поверь, эти советы пойдут тебе только на пользу.
— Очень красивый и душистый кусочек сыра. Только бесплатный сыр бывает в мышеловке. В чем подвох, Голос. Меня как-то напрягает эта отложенная в неопределенность расплата.
— Представь себе линию судьбы, которая должна привести тебя в определенное место в определенное время. Мои советы помогут тебе пройти ее более уверенно, что ли. Но это твоя линия твоей судьбы. Ее не выбирали ни ты, ни я.
— Почему-то мне кажется, что эта судьба довольно мрачная.
— Да нет, обычная судьба, ну, может быть, чуть интереснее, чем у многих. Помнишь бабочку Бредбери. Ее раздавили в прошлом и тем самым изменили будущее. Теперь представь, что тебе в твоем будущем предстоит раздавить такую условную бабочку и в результате изменить будущее не свое, а детей своих и внуков. Поверь мне, не в лучшую сторону. А я хочу вовремя удержать тебя от этого.
— Да таких как я, уродов, нужно в детстве из рогатки расстреливать.
— Ну, зачем же так радикально. Иногда достаточно просто изменить маршрут — и бабочка жива.
— И каких же действий ты от меня ждешь?
— Скажи, ты уже определился со своими планами? Что будешь делать после окончания школы?
— Мама видит меня гуманитарием, хочет, чтобы я поступил в горьковский университет. Отец не против моей службы в армии, но ради маминого спокойствия поддерживает ее точку зрения. Я пока не определился, но, пожалуй, хотел бы сначала пройти армейскую школу.
— Ну что же, ответ исчерпывающий, а посему, позволь дать первый совет. Армейская школа — вещь полезная, но в твоем случае, — трудная и опасная. Так что принимай сторону родителей и поступай в университет. А чтобы ты мой совет всерьез воспринял, вот тебе бесплатный довесок. Через три дня у тебя начнутся выпускные экзамены, так что запоминай номера билетов, проснешься, запиши, чтобы в суматохе не забыть...
Голос назвал предметы и номера билетов, назвал темы сочинения по русскому языку, полный сервисный пакет о котором мечтает каждый сдающий экзамены. Кирилл, проснувшись, ради смеха записал все это на бумагу и тут же благополучно забыл, занятый экзаменационными хлопотами. И лишь сдав успешно последний экзамен и разбирая свои школьные бумаги на нужные и не нужные, он наткнулся на тот самый листок. Предсказания Голоса попали в точку. Совпало все: от номеров билетов до тем сочинений. Кирилла это впечатлило, но вызвало эффект, обратный тому, что ожидал Голос. Юношеское упрямство и максимализм сделали свое дело, и Кирилл окончательно утвердился в своем желании пойти в армию. Чтобы успокоить родителей, он подал документы в университет, сознательно провалил последний экзамен и, получив осенью повестку, прибыл в военкомат, где изъявил желание проходить службу в десантных войсках в Афганистане. Армейское начальство естественно не стало отговаривать здорового спортивного парня: не так уж и часто добровольцы в Афган просились, и просьба Кирилла была удовлетворена.
* * *
Полгода в учебке в Фергане — и младший сержант Кирилл Кононов оказался за речкой. Разведрота, в которую попал Кирилл, помимо обычных для разведчиков рейдов, занималась еще и сопровождением колонн. И вот однажды, спустя месяц после прибытия в Афган, Кириллу вновь приснился Голос.
— Здравствуй Кирилл, это я.
— А, Голос. Рад тебя слышать, как ни странно. а я, честно говоря, думал, ты обиделся и больше не придешь.
— На дураков, как говорится, не обижаюсь. Ты своим упрямством себе в первую очередь жизнь усложнил, отцу с матерью, ну и мне немного.
— Ну, извини. Просто хотелось самому как-то свою судьбу решать.
— Решать самому свою судьбу — это роскошь, которую еще заслужить надо. Ничего, поймешь со временем. Я к тебе не за извинениями пришел. Смотри сюда, — перед взором Кирилла возникла полевая карта.
— Наш район?
— Да, ваш. Завтра вы поведете колонну по этой дороге, и вот здесь на перевале вас будет ждать засада, — на карте возник красный крест, показывающий место предполагаемой засады.
— Духи стянули сюда большие силы, бой будет страшным. многим, в том числе и тебе, уцелеть не удастся. Прошу, отнесись к этому серьезно и найди способ не оказаться в этой колонне.
— То есть пусть мои друзья гибнут, а я в это время картошку на камбузе буду чистить!?
— Если честно, то мне плевать на жизни твоих товарищей. Мне важно, чтобы ты выжил. Сможешь всю роту посадить за картошку, ради бога. Я только рад буду. Хотел свою судьбу решать, давай вперед. Я предупредил. А решать тебе...
Полдня Кирилл ходил в глубокой задумчивости. Рассказать все? На смех поднимут. Промолчать? А вдруг все — правда, как жить потом, если вообще выживешь. Лишь после обеда он решился.
— Разрешите обратиться, товарищ капитан?
— Ну, давай, чего тебе?
Командира роты капитана Коваленко бойцы любили и уважали, называя за глаза 'батей'. Две красных звезды на его груди говорили сами за себя. Рота славилась удачными боевыми операциями и самыми малыми потерями за всю историю войны. Получив в восемьдесят третьем тяжелое ранение, капитан Коваленко после госпиталя мог получить приличную должность в каком-нибудь спокойном округе, однако сам попросился обратно в Афган, в свою роту, к своим бойцам.
— Товарищ капитан, пообещайте не смеяться, а выслушать меня серьезно, — Кирилл чувствовал себя не в своей тарелке и уже жалел, что заглянул в палатку командира.
— Да ладно, ёпть, не томи, говори, раз пришел.
— Мне сегодня сон приснился, как будто завтра во время сопровождения колонны мы на засаду нарвались и много народу погибло.
— Ты, ёпть, откуда про колонну узнал? — Приказ о сопровождении пришел только что, и никто, кроме Коваленко, его еще не видел.
— Говорю же вам, сон приснился.
— И часто тебе, такие сны снятся?
— Здесь впервые, а дома было, один раз.
— И как?
— Все что увидел, сбылось в точности.
— Ну, давай, ёпть, садись и рассказывай подробнее, — капитан воевал давно и к таким вещам, как интуиция, относился очень серьезно. Жизнь научила, что 'лучше перебдеть, чем недобдеть'.
Кирилл рассказал все подробно и показал на командирской карте место, отмеченное Голосом. Маршрут движения в точности совпадал с полученным в приказе, и Коваленко своему бойцу поверил. Потому, что просто не мог по другому. Жизни парней, доверенных ему родителями, не позволяли просто так отмахнуться от этого.
— Ладно, Кононов, ступай, и никому не слова. Я твою информацию принял и, поверь, ёпть, отнесся к ней весьма серьезно.
Кирилл, облегченно выдохнув, выскочил из палатки. Теперь от него ничего не зависело, он сделал все, что должен был сделать, и пусть теперь случится то, что должно было случиться.
Ночью в район, отмеченный Кириллом, ушла разведгруппа, а поутру, с началом движения колонны, высоко в горах забухали разрывы. Это наши вертушки на рассвете вылетели в тот район и нанесли упреждающий ракетный удар по душманской засаде. И, когда колонна проходила по перевалу, глазам бойцов предстала ужасающая картина. Скалы, изрытые воронками снарядов и ракет, были усыпаны телами убитых душманов. Духи обычно не оставляли своих погибших и всегда уносили их тела с собой, чтобы успеть похоронить, согласно мусульманскому обычаю, до заката. В этот раз никто или почти никто не спасся. И хотя это были враги, готовившиеся напасть на колонну, последствия боя повергли бойцов в весьма мрачное расположение духа. Командир вызвал Кирилла к себе:
— Ты оказался прав, боец. И я благодарен тебе, что ты, ёпть, не побоялся быть осмеянным или списанным как придурок и все мне рассказал. Спасибо от всех этих пацанов, ёпть, от всех их отцов и матерей спасибо.
— Товарищ капитан, а можно, чтобы эта история осталась между нами. Не хочу, чтобы об этом кто-то еще знал.
— Ладно, парень, слово даю.
Голос приходил к Кириллу еще трижды. Каждый раз Кирилл докладывал об этом командиру, и жертв удавалось избежать. Война, однако, свой налог с бойцов собирала исправно. Были рейды, в которых Кирилл не участвовал, и там гибли его товарищи, были бои и с его участием, но Кирилл счастливо избегал даже ранений. Видимо Голос приходил только тогда, когда смерть реально угрожала именно Кириллу. Он очень мучился от того, что не мог помочь своим друзьям, просился чуть ли ни на каждую операцию в надежде, что Голос предупредит их об опасности. Коваленко, мудрый человек, видел, как парень страдает, и однажды, после того как с гор спустили тела двух погибших бойцов, отозвал его в сторону:
— Смирись боец, ты, ёпть, не можешь спасти всех. Радуйся, что твой Голос помогает тебе, ну и нам всем, заодно, кому повезет. Не требуй от судьбы лишнего, а то, ёпть, лишишься и того, что имеешь.
Однажды Кирилл напрямую задал вопрос Голосу, когда он в очередной раз ему приснился:
— Почему ты не предупреждаешь меня каждый раз, когда гибнут мои друзья?
— А я тебе в предсказатели не нанимался. Какое право я имею менять их судьбы. Мне бы тебя из этой задницы живым вытащить.
— Но ведь я могу им помочь!
— Ничего ты не можешь. У каждого своя дорога. Ты вот свою сам выбрал. Вот и иди по ней достойно и не распускай сопли...
Война для Кирилла закончилась неожиданно, за три месяца до дембеля. Их взвод отправили на зачистку кишлака, где накануне погибли два новобранца, по дурости ушедшие к 'мирным афганцам' то ли за травкой, то ли за выпивкой. Их отрезанные головы подбросили на блокпост ночью. Кишлак после этого, наверняка, был уже покинут, но акцию возмездия провести было нужно: необходимо было показать не столько афганцам, сколько своим же салагам, что такие вещи безнаказанно не проходят.
В кишлак вошли с трех сторон, четвертую оставив открытой, чтобы духам было куда уходить. Там их как раз в засаде пулеметчики и поджидали. Бойцы шли от дувала к дувалу, стреляя без раздумий во все, что движется, забивая тем самым страх ожидания предназначенной именно тебе пули на самое дно желудка. Именно там в эти моменты пряталась душа. Это прямо-таки на физическом уровне ощущалось.
Кирилл стоял, прижавшись к стене у входа в дувал, и прислушивался. Ему показалось внутри какое-то шевеление и приглушенные голоса. То ли почудилось, то ли засада, размышлять и ждать, когда оттуда ударят первыми, было глупо. Он швырнул в проход одну за другой две лимонки и, выждав мгновение после разрывов, ворвался в заполненное клубящимся желтоватым горьким дымом помещение, крича что-то нечленораздельное и расстреливая из калаша пространство перед собой и вокруг себя. Автомат захлебнулся последним патроном, рожок опустел, а Кирилл все продолжал судорожно давить на курок. Руки его ходили ходуном не от отдачи умолкнувшего оружия, а от дикой дозы адреналина, плещущегося в крови. В рассеивающемся дыму Кирилл разглядел неподвижные тела, распластанные на полу. Значит, все правильно, значит, засада. Но что это? Духи были какие-то уж очень мелкие.
Время почти остановилось, превратившись в тугую пружину, клубы дыма и пыли густым киселем растекались по полу, открывая Кириллу ужасающую картину. Перед ним лежали истерзанные осколками гранат дети: три мальчика лет одиннадцати-двенадцати и совсем крохотная девчонка. Чуть в стороне лежал старик, его беззубый рот был перекошен в последнем, предсмертном крике. Мертвые, белесые, почти прозрачные глаза смотрели прямо на Кирилла в немом вопросе. В вопросе, который и без того набатным колоколом бился в его голове:
— Что же это? Как же так? Почему все ушли, а дети остались. Что же это за мир такой, в котором взрослые играют со смертью, а платят за эти игры дети! Собственными жизнями платят?!
Кирилл стоял и смотрел на них не в силах пошевелиться. Он стоял даже когда услышал, как снаружи его зовет Серега Самарцев, дружок с его призыва, с которым они тесно сошлись еще в учебке. Он стоял, даже когда пошевелился один из мальчишек. Он продолжал стоять, даже когда увидел направленное на него дуло калаша, точно такого же, как тот, что был у него в руках, возможно, даже сделанного на том же заводе и тем же рабочим. Он стоял и смотрел, как грязный, с обкусанными ногтями детский пальчик нажимает на курок, как дуло плюется огненными вспышками: раз, другой, третий...
Пуля, пробив правое легкое, прошла в сантиметре от сердца, раздробила лопатку, прошила насквозь глиняную стену дувала, и, потратив на это последние свои силы, шлепнулась к ногам, стоящего на улице Сереги...
Потом было три месяца в армейском госпитале, где врачи возвращали к жизни человека, который совсем не хотел помогать им в этом потому, что в глазах стояли те самые дети.
Потом были напутственные слова начальника госпиталя полковника Джабозяна, пытающегося с характерным кавказским остроумием приободрить бойца:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
