Князь Тишины

Работать над доменом надо вдумчиво и постоянно. То есть моя кислотная пустыня — никакой не домен, а так, как выразилась Антонина, "недержание подсознания". И еще — у демиурга домен должен быть обязательно. Он для него база, шлюз для дальнейшего проникновения в тайны материи и творчества. В чужой домен постороннему можно попасть только с позволения владельца. (На этом месте Эзергиль скорчила хитрую гримасу и подмигнула Погодиной, а Катька незаметно ущипнула ее за ногу, смотря на Антонину лживо-преданным взглядом.) А там, внутри, каждый волен творить все, что захочет. Но не людей.

Посреди лекции к нам заглянула мелкая девчонка и сообщила, что Антонину зовут к директору. Она вышла, и разговор сразу оживился. Погодина спросила Ивана, как он назовет свое владение, а когда он с важностью сообщил: "Ойкумена" — тут же переделала Ойкумену в "Ванькину домену". Я вцепилась в Эзергиль с расспросами, однако узнала мало интересного. Про свой домен Эзергиль рассказывать отказалась, при словах "домен Антонины" расправила плечи и загадочно улыбнулась. Насчет Катькиного владения сказала, что оно называется "Дом Эшеров", что место это мрачное и опасное, и лучше туда без приглашения не соваться.

—  Готический замок, что ты хочешь? В подвале Франкенштейн, на чердаке Дракула, а в башне Погодина занимается черной магией при полной луне.

—  Как романтично! — вздохнула я.

—  А оборотня в парке встретить не хочешь? Говорят, они у нее водятся.

—  Разве он может мне что-то сделать? — усомнилась я. — Разве что напугать. Он же ненастоящий.

—  Как — ненастоящий? — изумленно взглянула на меня Эзергиль. — Чем мы тут, по-твоему, занимаемся? Ненастоящие по средам, в двенадцатом кабинете, на спецкурсе миражей. Подойди-ка к Катьке и скажи, что ее оборотень ненастоящий...

—  Ась? — повернулась к нам Погодина, глядя на меня с нехорошим любопытством. — Девушка хочет увидеть оборотня? Это мы устроим...

—  Не соглашайся, — быстро сказала Эзергиль. — Сожрет он тебя с потрохами и не подавится. И следов не найдут. Поэтому-то в чужие домены и нельзя соваться без разрешения хозяина. В каждом мире — свои законы.

Я пожала плечами. Честно говоря, не верилось, но и экспериментировать пока не хотелось. Но тем не менее все это было дико увлекательно. Да, кажется, спецкурс Д оказался стоящей штукой!

—  Мне тоже хочется свой домен, — заявила я, решив сменить тему.

Погодина и Эзергиль переглянулись и обидно рассмеялись.

—  Это будет сосновый лес, — торопливо продолжила я, не дожидаясь комментариев. — Такой древний, чтобы самые древнейшие чащи казались рядом с ним молодыми лесопосадками. И чтобы со всех деревьев мох свисал, а под корнями можно было пройти, не нагибаясь. Почва — розовый песок. Грибы там будут повсюду расти здоровенные: зеленые, голубые и коричневые с золотыми крапинками.

—  Мухоморы? — с интересом спросил Иван.

—  Еще там будут жить большие пауки. Такие все мохнатенькие...

—  Белые и пушистые, — подхватила Эзергиль.

—  ...Нет, бежевые с розовыми коготками, и у каждого на спинке будет узор в виде черного глаза. И паутина такая перламутровая, целые волейбольные сетки высоко между соснами, а на солнце она будет сверкать золотыми каплями...

—  Ядовитые пауки-то? — опять встрял Иван.

—  Смертельно, — подумав, сказала я. — Укушенный начинает переваривать сам себя и умирает в страшных муках. Но меня они кусать не будут. Меня они будут любить, тереться спинками и курлыкать...

Погодина что-то прошептала на ухо своей соседке. Эзергиль почесала в затылке и задумалась. Катька опять принялась шептать. "Давай я!" — расслышала я. "А я говорю, не надо!" — "Такой порядок!" — "Кто угодно, только не ты". — "Тогда сама".

Иван навострил уши и пересел поближе. Я замолчала.

—  Ты болтай, болтай, — подбодрила меня Катька. — Мы слушаем.

Я слегка обиделась, но продолжала, поскольку мысли еще теснились у меня в голове и надо было от них избавиться:

—  Там будут необыкновенные закаты. Вот у меня дома в окне солнце заходит так, как будто весь мир сжигает напоследок, и вгоняет меня в ужасную депрессию. А в моем домене лучи заходящего солнца будут... как сказать?.. преображающими. Каждый закат будет казаться концом мира, а каждое утро мир будет рождаться заново.

—  Ничего, живописно, — одобрила Эзергиль. — А что-нибудь еще там будет, кроме закатов, пауков и мухоморов?

—  Я пока не придумала. Не все же сразу. Хотя вот еще: ручьи с радужной водой.

—  Почему радужной? От солярки, что ли? — съязвила Погодина.

—  Нет, они генерируют радугу, — принялась фантазировать я. — При ударе молнии в воду возникает вертикальный канал...

—  Ну, завралась! — прокомментировал Иван, отползая на прежнее место.

Эзергиль положила ему руку на плечо и вернула обратно.

—  Геля, действительно, хватит болтать. Переходи к делу.

—  В смысле?

—  Покажи нам домен-то!

Я растерялась.

—  Это же просто фантазии...

—  В этой мастерской, — наставительно произнесла она, — просто фантазий не бывает. Каждая твоя осознанная мысль вызывает изменения реальности. Ты еще не въехала?

Я глубоко задумалась, но так и не поняла, чего от меня хочет Эзергиль. Погодина и Иван выжидающе смотрели на меня, как будто я должна была что-то сделать прямо сейчас.

—  Короче, в лес когда пойдем? — нетерпеливо спросил Иван. — Я хочу набрать мухоморов с золотыми пятнышками.

—  А я хочу посмотреть на пауков, которые трутся спинками и курлычут, — сообщила Погодина. — Вот мой оборотень почему-то не хочет проявлять ко мне нежность, сколько я над ним ни бьюсь...

—  Что мне делать-то? — спросила я, обращаясь к Эзергиль.

Она только плечами пожала.

—  Ты сама должна знать. Я не поняла, ты как очутилась на спецкурсе демиургии, если не знаешь базовых вещей?

Я почувствовала, что вот-вот впаду в отчаяние. Действительно, болтать несложно, но откуда я возьму настоящий лес? Даже чтобы создать какую-нибудь тварь в мастерской реальности, мне надо было представить ее во всех подробностях, включая внешний вид, анатомическое строение, привычки и характер; надо было знать, чем она питается, какой образ жизни ведет, и нет ли у нее аллергии на хлорку, которой в мастерской моют полы. А если целый лес, со всеми зверями, растениями и минералами! Да это работы на год.

Тут мне пришла в голову неплохая мысль: не создавать лес с нуля, а представить, что он уже где-то есть, и входить в него постепенно, как человек идет по тропинке. Где-то внутри зашевелилось ощущение, что такой способ может сработать. Я восстановила в памяти образ — первый, самый яркий, с которого все началось: три гигантские сосны, освещенные малиновыми лучами заходящего солнца, растут на скалистой гряде. Между переплетенными корнями петляет тропинка. Семейство разноцветных грибов источает пряный дурманящий запах. С ветки на ветку перепорхнул бежевый паук, выпуская из себя золотистую нить будущей паутины...

—  Пошли, — приглушенно сказала я, направляясь к выходу из мастерской.

Демиурги толпой двинулись за мной. Я распахнула дверь. Все-таки до последнего момента я опасалась, что у меня ничего не получится. Но за дверью был он — мой лес. Стройные сосны в густой паутине, багровое небо, стрелы заката.

—  Чего застряла? Дай и другим посмотреть. — И Погодина спихнула меня с крыльца.

—  Это неправильный лес!

Мы с Эзергиль стояли на повороте тропинки. Иван шуршал в кустах в поисках грибов, Погодина убежала куда-то вперед в погоне за взъерошенным нервным пауком. Эзергиль стояла и разглядывала сосны с таким видом, будто ее ничто не интересует.

—  Я говорю, лес не тот!

—  Как не тот? — лениво переспросила Эзергиль. — А какой?

—  Чужой. Я все представляла... не совсем так. Сосны должны быть кряжистые, а не стоять стеной. Потом, оттенок неба. И вообще, это место мне незнакомо.

—  Приехали! — Иван вылез из кустов с куском сине-зеленой грибной шляпки в руках. Из слома капало нечто неприятно похожее на венозную кровь. — А как мы отсюда выбираться будем?

—  Через дверь, — не подумав, ляпнула я.

Иван заржал и снова ушел в кусты. Оттуда донесся треск и подозрительное чавканье.

—  Действительно, выход не продуман, — заметила Эзергиль, — и вообще ничто не продумано. Это тебе еще аукнется. Причем в ближайшем будущем.

—  Что теперь делать? — всерьез заволновалась я.

—  Не знаю. Твой же лес, — хладнокровно сказала Эзергиль. — Но обрати внимание, что солнце скоро зайдет. Или у тебя страна вечного заката?

—  Нет, — нервно ответила я, оглядываясь по сторонам. И впрямь, темнело в лесу буквально на глазах. Куда же делась Погодина, подумалось вдруг мне.

—  А пауки твои, — продолжала Эзергиль, — они только тебе курлычут или всем, кто с тобой приходит? Кстати, чем они обычно питаются?

—  Кого поймают, тем и питаются, — буркнула я. — Куда эту темненькую, в смысле Погодину, унесло? Давай покричим, вдруг она заблудилась!

Мы немного поорали, но отклика не дождались, только из кустов вылез Иван. Я с ужасом увидела, что он ест гриб.

—  Съедобный? — быстро спросила Эзергиль, перехватив мой взгляд.

—  Не знаю, — с трудом произнесла я.

—  А кто знает? — укоризненно сказала Эзергиль. — Иван, у тебя голова на плечах есть или как?

—  Не смог удержаться, — промямлил Иван, дожевывая шляпку. — Пахнет так, что перестаешь соображать напрочь. А на вкус, между прочим, как картон.

—  Так зачем ты его лопаешь?!

—  Остановиться не могу.

—  А как вообще? Живот не заболел?

—  Пока нет. Только пить очень хочется.

—  Поищем воду? — предложила Эзергиль. — Полагаю, нам тут предстоит заночевать.

—  Только не это! — категорически заявила я. — Будем искать выход. Давайте для начала пойдем вперед по тропинке. Может, встретим Погодину, а то я за нее начинаю переживать.

Втайне я надеялась все-таки найти то место с тремя соснами. Мне думалось, что стоит там оказаться, как все наши проблемы сразу решатся. Я уже и сама не рада была, что придумала этот волшебный лес. Что-то мне подсказывало, что он себя еще покажет.

За поворотом ничего не изменилось: все те же корабельные сосны стеной по обе стороны тропы. Закат почти догорел, только в верхушках сосен отсвечивали зловещие малиновые блики. Под деревьями было уже так темно, что мы начали терять тропинку. Но вскоре я с удивлением заметила на земле светящиеся салатные пятна: это фосфоресцировали грибы. Подняв голову, я обнаружила, что паутина тоже наливается розовым светом. Зрелище было красивое и страшноватое.

—  Я этого не создавала, — вслух подумала я.

—  Еще как создавала! — возразила Эзергиль. — Когда не утруждаешь себя детальным продумыванием жизненного пространства и пускаешь все на самотек, то из подсознания вылезают такие штуки, что нарочно не придумаешь.

—  Пить хочу, — жалобно сказал Иван.

—  Куда ты завел нас, Сусанин-герой? Отстаньте, заразы, я сам тут впервой! — процитировала Эзергиль. — Ну, где обещанный ручей с радужной водой?

Я молча прибавила шагу. Паутина освещала лес жутким холодно-розовым цветом. В подлеске кто-то шуршал и клацал зубами. "Мы выйдем к трем соснам! — повторяла я себе как заклинание. — А я говорю, выйдем!"

—  Отрежем, отрежем Сусанину ногу! — изгалялась Эзергиль. — Не надо, не надо, я вспомнил дорогу!

—  Тихо! — остановилась я. — Слышите — там, впереди?

Лес наполнился скрипом и шорохом, как будто ветер зашелестел в колючих кустах. Из отливающей малиновым темноты выкатился черный ком, за ним второй, третий... Пауки! Словно подчиняясь беззвучному зову, они со всех ног стремились к одной точке пространства. Когда первый паук вышел на финишную прямую, я запоздало сообразила, что этой точкой была я.

—  Пошли вон!

Мой жалобный возглас пропал впустую. Пауки льнули к моим ногам, как лучшие друзья после долгой разлуки, уже не чаявшие встречи. Они терлись об меня и вовсю курлыкали, пихаясь и плюясь друг на друга ядом. Самые преданные ловко взобрались мне на плечи, обняли за шею всеми своими мохнатыми лапами и замерли, нежась.

—  Эзергиль, — прошептала я, стараясь не дышать. — Сними их с меня!

Компания, стоя в отдалении, давилась от хохота.

—  Я бы с радостью, да вот боюсь, покусают, — ответила Эзергиль сквозь смех. — А себя переваривать как-то неэстетично...

—  Это определенно любовь! — комментировала невесть откуда взявшаяся Погодина. — Ой, смотрите, на голову полез! Гнездо вьет!

—  Гелька, не тушуйся, — усмехаясь, советовал Иван. — Почеши спинку вон тому большому, с красными глазами, а то он, по-моему, недоволен — как бы кусаться не начал...

Я переминалась с ноги на ногу, пытаясь сохранить равновесие в толпе мохнатых тварей. Паук, угнездившийся у меня на голове, свесил лапы и окончательно загородил мне обзор.

—  Да помогите же! Ах, сволочи!

—  Это к кому относится? Надеюсь, к паукам? — услышала я голос Погодиной. — Нет уж, дорогуша, сама бреда собачьего нагородила, сама и выпутывайся. Пошли, ребята?

Голос Эзергили прозвучал неразборчиво — кажется, она возражала.

—  Что тебя смущает? — Катька искренне удивилась. — Ты же видишь, что она ноль. Пусть на своей шкуре прочувствует, каково это — творить миры. Может, сделает правильные выводы. А то всякие стремятся пролезь туда, где им в принципе не положено... Ай! Черт! Что вы ржете, паразиты?

Из-за паучьих лап мне было не видно, что там произошло, но любопытство разобрало меня до такой степени, что я почти не дрогнувшей рукой сняла с головы паука и посадила его на землю.

В паре метров от меня стояла Катька, держа руку на отлете и глядя на нее с испугом и отвращением. На руке, вцепившись когтями и зубами, висел мохнатый бежевый паук и мрачно поглядывал на нас блестящими серебряными глазками.

—  Вот гад... подкрался и прыгнул, — пробормотала Погодина. — Ну же, отцепите его от меня.

Эзергиль покачала головой:

—  Не иначе как за хозяйку вступился. Ну, готовься, подруга, к неприятным ощущениям в области желудка. Покажи-ка зверя. Надо же, как впиявился! Ванька, надо его снять, что ли.

Иван молча шарахнулся от злобной твари.

—  Тогда ты, Гелька.

Вместо ответа я мстительно расхохоталась.

—  Ты сама говорила, что они тебя любят, — с укором сказал Иван. — Так докажи.

—  Еще чего, — с вызовом сказала я. — Если она такая крутая, так пусть сама и выпутывается из моего собачьего бреда.

Эзергиль вздохнула и с неохотой протянула руку, чтобы взять паука за шкирку. Хищный выродок тут же отпустил Катьку, подпрыгнул, лязгнул зубами и попытался вцепиться ей в ладонь. Она едва успела отскочить. Паук, промахнувшись, шлепнулся на землю. Тут подоспел Иван и поддал паука ногой, как мяч. Паук с писком улетел в заросли грибов.

—  Фу! — вздохнул Иван. — Отделались. Господи, пить-то как хочется! В горло как песку насыпали.