Носорог

— Кто? — не понял я.

— Ты, — пожал он плечами.

— Эм-м... стесняюсь спросить, это диагноз или приговор? — почесав пятернёй затылок, осведомился я, в очередной раз отметив, насколько расширился мой словарный запас, по сравнению с прошлой встречей. Рыжеусый же фыркнул и расхохотался. В голос. Коллеги смотрели на доктора с изрядной долей изумления, а он всё никак не мог отсмеяться. Наконец, справившись с собой, рыжий промокнул белоснежным платком глаза и вроде бы успокоился.

— Это название твоей расы. Турсы, они же горные великаны, это несколько малых народностей, проживающих, преимущественно, в горных районах Тебрета. Редкие гости в наших краях, — пояснил он и тут же вынужден был отвлечься на вопросы возбуждённых его состоянием серокостюмного и "отключалки". К моему удивлению, перевод тут же прекратился, и о чём они говорили, я не мог понять даже по репликам самого рыжего.

— Извините, я вам не мешаю? — не выдержав их болтовни, спросил я.

— Ничуть, — нагло отмахнулся от меня рыжеусый, и на этот раз я его понял. Впрочем, стоило ему вернуться к разговору с коллегами, как перевод вновь отрубился.

— Замечательно, может быть тогда объясните несчастному турсу, кто он, как сюда попал, и что с ним, то есть, со мной будет дальше? — перекрывая своим трескучим рыком голоса "гостей", спросил я. От этого рёва в окнах задрожали стёкла, а я едва успел прикрыться подушкой от метнувшей в меня зелёную молнию кошачьеглазой. Ага, вот прямо из глаз и метнула... указка лазерная. Тоже мне, анестезиолог, чтоб её!

Подушка заискрила и от неё, кажется, потянуло палёным. Зато я цел остался, и даже не отключился. Уже прогресс, м-да.

— Не стоит так нервничать, молодой турс, — совершенно спокойным голосом произнёс рыжеусый. — Позвольте, я закончу беседу с коллегами, а потом мы с вами поговорим обо всём происшедшем. Без нервов и криков.

— Ну, хоть так, — проворчал я, разглядывая спасшую на этот раз моё сознание, плоскую подушку, на серой наволочке которой, обнаружилось небольшое, но явственное обожжённое пятно. А если бы в меня попала? Я посмотрел на кошачьеглазую и та, словно смутившись, поёжилась и отвела взгляд в сторону. Мило.

Эта пантомима не осталась незамеченной докторами, потому как те неожиданно замолкли. Рыжий отобрал у меня подушку, покрутил её в руках... и оба доктора уставились на медсестру.

— Гейда Бродди... дыр-мыр-тыр-дыр... быр-гыр-зыр-быр... — забормотали они чуть ли не одновременно. Вот только укоризны в их словах не было ни на грамм. Скорее уж, больше походило на то, что эти два павлина вдруг дружно принялись с чем-то поздравлять опешившую "отключалку". Так и воркуют, так и воркуют... Стоп. Язык я их точно не понимаю, а вот эмоции, которыми фонтанирует эта троица, оказывается, ощущаю и очень неплохо. Хм, вот интересно, это у меня врождённое или приобретённое после удара? Или, может, вообще, бонус от вселения?

Чёрт, хоть записывай все эти "плюсы-минусы". А ведь, пожалуй, и придётся. Своё тело и его возможности нужно знать и, главное, уметь ими пользоваться.

От планов по плотному исследованию собственных умений и способностей меня отвлёк всё тот же рыжий. Он, наконец, закончил беседовать с коллегами и, выпроводив их за дверь, застыл передо мной, постукивая металлической рукоятью трости по ладони.

— Итак, молодой турс, — протянул он, не сводя с меня изучающего взгляда, — у нас обоих имеется друг к другу масса вопросов. Не так ли?

— Не спорю, — развёл я руками. — Хотя, считаю, что будь у меня в распоряжении такой вот медальон, и как минимум от половины своих вопросов, я бы вас избавил.

— Да, было бы славно, если бы у вас имелся такой амулет, — согласно кивнул рыжеусый. — Но, увы, у вас его нет, как нет и денег на его приобретение. Или, может быть, вы вспомнили, где храните свои сокровища?

Сарказм в интонациях доктора не уловил бы только полный идиот. А я себя таковым не считаю... по крайней мере, до получения доказательств.

— Я и имя-то своё не помню, — буркнул в ответ и не удержался, ткнув пальцем в сторону собеседника. — Как, между прочим, мне неизвестно и ваше имя, уважаемый.

— О, и верно! — кивнул тот, не обратив никакого внимания на мой откровенно невежливый жест. — Моё имя — Трой Дорвич. Уважаемый целитель, познающий новое учитель... нет, не так. В языке вашего народа, по-моему, просто нет нужных слов. Всё же, хоть турсы и находятся на куда более высокой ступени развития общества, чем тупые огры, но у них, то есть, у вас, отсутствуют подобные... титулы... звания? Драхх! Прав был мэтр Тарди, эта игрушка несовершенна!

Дорвич попытался всё же объяснить мне свой статус. И ведь сумел. Правда, здесь есть и моя заслуга. В прошлой жизни, кажется, такое понятие как "доктор медицины" мне встречалось, так что понять, что за словесную конструкцию пытался донести до меня собеседник, было несложно. Ну, не очень сложно, скажем так.

— Желаете изучить мою потерю памяти? — сделал я логичное умозаключение, когда мы с доктором всё же поняли друг друга.

— Что? А, ваша амнезия, — Дорвич вздохнул. — Увы, это не моё направление. Я, знаете ли, больше занимаюсь хворями телесными, а не болезнями разума. Это, вообще, очень... тёмное дело.

— Тёмное? — не понял я.

— Мастеров, разбирающихся в болезнях духа и разума у нас совсем немного, да и самих знаний о таких болезнях недостаточно, — пояснил мой собеседник. А я облегчённо вздохнул. Слово "тёмный" всё же было употреблено в значении незнания, а не запрета, как какой-нибудь жутко тёмной магии. А что? Кто знает, как у них тут обстоят дела с Волдемортами и прочими Сауронами?! Магия же...

— Понятно, — протянул я. — Тогда, в чём ваш интерес доктор Дорвич?

Слово "доктор" я произнёс на лэнгри, родном языке моего визави, которое успел выучить, пока он пытался объяснить его значение.

— Язык, юный турс, — развёл руками тот и пояснил: — Я, видите ли, как и всякий добропорядочный гентри, помимо работы по профессии, имею небольшое увлечение. Так вышло, что почти десять лет своей жизни я провёл в восточных колониях империи, где, волей-неволей, пристрастился к изучению языков различных народов. Среди них было и наречие огров, созданий дурных и агрессивных. Язык их чрезвычайно беден и насчитывает едва ли больше пары тысяч слов, но... происхождение своё, он ведёт от языка турсов. По крайней мере, так утверждали те источники, что я имел возможность изучить в колониях. И судя по тому, как мы ведём с вами беседу, источники не врали. Я бы хотел изучить ваш язык, молодой турс.

— А медальон? — не понял я. — Разве тот, кто его сделал, не может обучить вас моему языку?

— О! — Дорвич махнул рукой. — Если бы всё было так просто. Сей амулет, к моему сожалению, неспособен на такое. Он, всего лишь... передаёт вам мои мысли, переводя их в удобную и понятную вам форму. Не более.

— Но я же слышу понятную речь, — нахмурился я.

— Разумеется, — кивнул доктор. — А я слышу через него вашу речь, и она мне тоже понятна. Но это не значит, что медальон ПЕРЕВОДИТ нам наречия друг друга. Не могу объяснить... не хватит слов. Но, вот это, как раз, и есть наглядная демонстрация недостатков амулета. Он может помочь выучить язык, если носящий его уже хоть немного понимает наречие собеседника. В противном случае, медальону просто не к чему... привязаться, наверное. Ему не от чего отталкиваться, считывая образы в разуме собеседников. Понятно?

— Более или менее, — я кивнул. Не сказать, что я точно понял то, что хотел донести до меня Дорвич, но тот факт, что мечта быстро освоить здешний язык, помахала мне ручкой, осознал. Жаль, конечно, но с другой стороны... — Доктор Дорвич, полагаю, вы хотите предложить мне научить вас моему родному наречию. А в ответ...

— Я научу вас лэнгри, — закончил за меня доктор. Неплохо, конечно, но мало.

— Интересное предложение, — я перевёл взгляд на окно, краем глаза продолжая наблюдать за собеседником, а когда тот, судя по выражению лица, понял, что просто не будет, договорил: — боюсь, только, что времени на это самое обучение у нас будет очень немного. Сомневаюсь, что в госпитале меня продержат достаточно долго, чтобы мы успели обменяться знаниями, даже с учётом помощи вашего... амулета. После же выхода отсюда, боюсь, у меня просто не будет времени. Нужно будет искать работу, какой-то заработок. Понимаете?

— Не огр, точно не огр, — пробормотал доктор Дорвич с тяжёлым, и вполне понятным вздохом.

Глава 4. Маленькие радости

Либры, кварты, короны, гроты, паны... фарты, чтоб их! А, ещё и скеллинги, или бобы, если по-простому. Они аккурат меж коронами и гротами расположились. И эта денежная система вызывает у меня недовольство... нет, даже отторжение. То ли избыточностью своей, то ли странным соотношением монет, понять которое нельзя, можно только запомнить... и всё равно велик риск запутаться. Ещё бы! Четыре фарта равны одному пану. Ладно, пусть. В одном гроте четыре пана. Логично. Сколько гротов в скеллинге? Четыре? Как бы не так. Их три! Почему? Потому что один скеллинг равен двенадцати панам. Логика? Не, не слышали. Может быть, дальше проще? Ха! Тщетные надежды. Нет, в одной либре, или как её ещё здесь называют — в паунде, ровно четыре кварты. А в кварте... пять бобов-скеллингов. Не четыре, не три. Пять скеллингов... или две короны. То есть, одна корона, это два с половиной скеллинга. О, а ведь есть ещё одна денежная единица, соверном зовётся. Золотая монета для крупных денежных расчётов, как поведал мне доктор Дорвич. И нет, в ней не четыре либры-паунда, не пять и не три. И даже не двенадцать. В ней, та-дам! Двадцать один скеллинг ровно. То есть, паунд и один боб. Ну бред же!

Радует только одно, некоторые из названных монет нашли приют в моих доселе пустых карманах. Да, не золотые соверны и не паунды-либры и даже не кварты, но серебряные скеллинги тоже неплохи. Даже если часть из них бренчит медной мелочью. Один бобик в день. Ровно столько я выбил из рыжеусого доктора за занятия по изучению языков. И скажу я, это было непросто. Поначалу-то, господин Дорвич был уверен, что мне будет достаточно обмена знаниями. В смысле, он учит турсское наречие, я, соответственно, изучаю-"вспоминаю" лэнгри, и всё на этом. Но мне удалось доказать ему неоправданность таких надежд. Торговались мы недолго, но весьма ожесточённо, и в результате пришли к компромиссу в виде скеллинга за занятие в пользу бедных беспамятных синекожих сирот. Так что сейчас, спустя неделю, в моём распоряжении имеется целых семь скеллингов. Между прочим, среднее недельное жалованье туврского мастерового, если верить утверждению всё того же Дорвича. Не бог весть что, конечно, но лучше, чем ничего. А учитывая, что в госпитале эти деньги тратить просто не на что, можно сказать, начало накоплению стартового капитала положено.

Правда, судя по обрывкам речей медсестёр и врачей, долго эта лафа не продлится. Ещё пара-тройка дней и меня выпнут из сего богоугодного заведения пинком под зад. После чего придётся озаботиться поиском жилья, еды и прочих благ цивилизации. Да и наши с доктором Дорвичем занятия тоже не затянутся на долгий срок. Уже сейчас, спустя всего неделю после начала учёбы, рыжеусый, благодаря свойствам своего амулета, довольно уверенно трещит на туррском, как и моё понимание лэнгри растёт с каждым днём. Вот с речью хуже. Язык у этого синекожего тела какой-то дубовый, еле ворочается. Зато с чтением нет никаких проблем. Стоило мне выучить местный двадцатишестибуквенный алфавит, как проблема с опознанием вывесок и даже чтением газет отпала, будто её и не было. Нет, попадаются, конечно, в текстах незнакомые слова, но уроки с Дорвичем и его амулетом, быстро стирают эти "белые пятна", чему, кстати, сам рыжеусый немало удивлён. По его словам, ни у турсов, ни, тем более, у огров, своей письменности не было и нет, а артефакт мэтра Тарди совершенно не предназначен для обучения письму. Из этого, доктор сделал совершенно логичный вывод, тем не менее, изрядно удививший персонал госпиталя, а именно: их синекожий пациент, умел читать и писать ещё до злополучной стычки в порту, и сейчас лишь вспоминает забытое.

Честно говоря, тогда я не понял, что именно так удивило госпитальных врачей в словах их рыжеусого коллеги, но, когда истёк срок моего "заключения" и я оказался на улицах Тувра, осознал... Безграмотность! В том же припортовом Граунде, куда меня привёл поиск доступного жилья, даже просто умеющих читать разумных, нужно искать днём с фонарём. А лучше, с корабельным прожектором. Вот тогда-то мне и стало понятно удивление персонала госпиталя. Если уж коренные жители недавней столицы империи не могут похвастать умением читать, то ожидать грамотности от не умеющего говорить "на нормальном языке" юного синекожего дикаря, и вовсе было бы странно.

Мне же, почему-то, дикостью казалось обратное. Чтение и письмо были для меня так же естественны, как умение говорить. И я откровенно не понимал, как можно жить в городе, работать на производстве, и при этом не уметь прочесть название вывески торговой лавки или объявление на доске фабричной конторы!

М-да, уж кому мычать об умении говорить, как не мне? Этот лэнгри, драхх бы его драл, совершенно не предназначен для нормальных турсов. Или язык синекожих слишком неповоротлив для имперского наречия? Наверное, всё же, второе более верно. Не зря же, речь турсов больше похожа на гортанное рычание вперемешку с щёлканьем и скрежетом... Нет, кое-как общаться на лэнгри я научился. Но не Цицерон, да... кем бы он ни был. Говорю с трудом и огромным напряжением, лицевые мышцы, явно не предназначенные для таких экзерсисов, болеть начинают уже через пару-тройку предложений. Посему, пришлось учиться говорить коротко, но ёмко. Фактически, генеральскими тостами... кем бы тот генерал ни был. Эх, память моя!

И ведь всё равно, даже в таком виде, речь моя больше напоминает мычание умственно отсталого. А уж если попытаюсь сказать что-то быстро... у-у-у! Тут даже привыкший к своеобразности моего произношения, доктор Дорвич пасует. В общем, с коммуникацией у меня по-прежнему всё не ах. Но делать нечего. Из больницы меня выперли ровно через две недели после того как кошачьеглазая медсестра попыталась прожечь мою подушку взглядом... и шагнула на очередную ступень мастерства в искусстве магии. Да, именно с этим достижением её тогда и поздравляли доктора.

В кармане у меня бренчат почти три кварты скеллингами и панами, в руке бумажный свёрток с невеликим, невесть как появившимся имуществом, вроде куска мыла, мочала и смены белья, за спиной захлопнувшаяся калитка бокового входа в госпиталь, а передо мной извилистый лабиринт узких, мощёных брусчаткой улиц, зажатых меж высоких, тянущихся вверх кирпичных зданий. Тувор — старая столица Закатной империи. Её "Сердце". Она же, бывшая метрополия или, попросту, "Каменный мешок".

Поёжившись не столько от холода, которого практически не чувствовал, сколько от неуютного ощущения чужих взглядов, я поглубже натянул на лоб бесформенную кепку, козырёк которой хоть как-то защищал глаза от лучей не яркого, но всё же доставляющего определённое неудобство света здешнего солнца, и, вздохнув, сделал первый шаг в новую жизнь... и едва успел увернуться от выметнувшегося из-за поворота экипажа. Промчавшись мимо, он обдал меня терпким запахом дёгтя и неожиданно аппетитным ароматом... явно исходившим от тянувших закрытую коляску ящероподобных "рысаков". Ну... они, хотя бы, не разумны. И то хлеб!