Вирус разума

Главной доминантой в личности Василия Петровича была рассудительность, поэтому он все-таки решил не шуметь и сначала во всем разобраться. Так и не надев второй тапок, Коржиков, стараясь не шуметь, поставил пакет с тортом и вином на пол и начал продвигаться к спальне. Путь этот, несмотря на габариты стандартной трешки эпохи Брежнева, оказался для него бесконечно длинен и тяжел. Множество препятствий в виде мебели и разбросанной по полу одежды затрудняли движение Коржикова. Душу его переполнял горький коктейль из обиды, недоумения, желания ворваться в спальню и боязни быть застуканным за подглядыванием. Ноги его были ватными, руки тряслись, пот заливал глаза (или слезы?), но Василий Петрович упорно продолжал свой скорбный путь. По мере его продвижения к спальне звуки оттуда становились все отчетливее, и Коржиков уже мог разобрать отдельные слова:

— Да! Да! Сильнее! Давай, чертов жеребец! Давай! — кричала Людочка. В обычной жизни она была женщиной тихой и ласковой, но в момент страсти Людочка становилась жесткой и даже агрессивной, выкрикивая слова, ей не свойственные. Василий Петрович долго привыкал к этой ее особенности. Первое время даже пугался, вплоть до временной потери мужской состоятельности. Впрочем, Людочка умела быстро вернуть бойца в строй. Со временем Коржиков к этому привык и даже стал гордиться тем, что мог довести женщину до полной потери контроля. И вот сейчас какой-то чужой мужик извлекает из его супруги те же самые звуки и слова!!! Ну не обидно? Конечно, обидно. До слез, до дрожи в коленках. До того, что хочется сесть на пол и завыть матерно во весь голос. Но тогда тебя обнаружат, и будет скандал и разборки, а ты к этому не готов, ты этого боишься. Коржиков собрал остатки воли (или что у него там) в кулак и продавил последний оставшийся до двери спальни метр пространства, ставшего вдруг вязким и тягучим, как кисель. Дверь, как нарочно, приоткрыта ровно настолько, чтобы можно было видеть все, оставаясь абсолютно незамеченным. Василий Петрович и увидел все, что хотел и чего так боялся. Огромная, очищающая волна облегчения прокатилась по его сознанию. Куда-то делись недоумение, неверие в очевидное, боль обиды. Наступило полное безразличие и апатия к происходящему. Так бывает, когда прорывается долго мучавший вас нарыв. Вы испытываете облегчение, близкое к наслаждению, вам настолько хорошо, что вам плевать на ужасную боль, которая бала мгновенье назад и на ту боль, что обязательно придет после этой наркотической волны насаждения легкостью и свободой.

Коржиков смотрел на свою Людочку и удивлялся: как же так, вот жена, его Людочка, на их супружеском ложе стоит на коленях, опершись руками на подушку и задрав к верху задницу. Сзади пристроился какой-то мужик совершенно не спортивной комплекции. Зря, кстати, боялся. Вполне можно было вломить сходу. А сейчас поздно. Меня это почему-то не волнует. В ответ на ритмичные движения мужчины Людочка выкрикивала свою любимую кричалку про давай, давай и что-то там про лошадей. Тело ее сотрясалось в такт, груди (ах какие груди!) раскачивались из стороны в сторону.

— Ее любимая поза, — подумал Равнодушный.

— Скажи еще: ее любимый размер, — влез Юморист и Циник по совместительству. Период, когда сознание пребывает в апатии, очень удобен для проявления сарказма. Может, у кого-то и не так, а Василий Петрович в такие минуты всегда становится циничным, шутки его бывали весьма злыми, но зато и по отношению к себе он в эти моменты становился максимально честен.

— Вот сука! — мысль была вялой, не возмущенной, а скорее констатирующей.

— Да, ладно тебе, — не унимался циник. — будь на ее месте другая, тебя бы это даже возбуждало, а так ... смешно, пожалуй, первый раз вижу ее со стороны.

— Да пошел ты, — взгляд равнодушно скользил по дергающейся паре и вдруг замер, упершись в зеркало. Зеркало как зеркало, ничего особенного, а вот отображение! В зеркале отражались лица любовников. Мужчина, закрыв глаза и запрокинув голову, шумно сопел и мычал сквозь плотно сжатые губы. Василий Петрович сразу узнал своего непосредственного начальника, 'почти друга и соратника', 'однополчанина и однокашника', 'собутыльника и сотрапезника' Барчука Арнольда Елизаровича, козла вонючего. Понятно теперь, откуда выросли ноги у этого неожиданного повышения по службе, принесшего, кстати, неплохую прибавку в семейный бюджет и в качестве нагрузки частые командировки. Барчук был замом генерального директора в фирме, где трудился Василий Петрович и отвечал за связи с поставщиками и сбыт продукции. Коржиков же с недавних пор возглавлял отдел снабжения и отвечал за снабжение филиалов фирмы. В офисе Барчук слыл записным, хотя, и стареющим красавцем. Благородная седина и почти гусарские усы намекали на бурную молодость и символизировали большого любителя слабого пола. Людочку в общем-то понять было можно. По части породы Коржиков Барчуку проигрывал. Но вот если снять с него итальянский костюм ручной работы, сорочку, галстук, привезенный аж из самого Парижа, то есть оставить в том виде, в котором он предстал перед Коржиковым, зрелище получится малоприятным. Начинающее стареть тело, давно не знавшее физических нагрузок, дряблая кожа, седая шерсть, покрывающая грудь и часть спины. В общем, эту конфетку лучше продавать в обертке. И дело тут, скорее всего, не в том, чьими глазами мы на него смотрим. Барчук относился к тому типу людей, которые сочетали в себе большие возможности, чтобы баловать свое тело и огромную леность, чтобы нагружать его физически. Отсюда к пятидесяти годам и лишние килограммы, и животик, и дряблая кожа. Да и бог с ним, с Барчуком. Гораздо интереснее было то, что Коржиков увидел на лице своей дражайшей супруги. Это было жуткое сочетание страстных криков и стонов с одной стороны, и смертная скука и отупляющее безразличие в глазах, с другой. Людочка притворялась, причем не очень-то это и скрывала. Благо партнер все равно ничего не видит. Коржиков вдруг подумал, что впервые видит лицо Людочки во время секса.

— Та же поза, те же звуки, может быть, и выражение лица такое же, когда она с тобой? — Циник не успел еще как следует сформулировать эту мысль, как Коржиков встретился с Людочкой глазами. Ведь если мы видим человека в зеркало, то и он нас может в это же зеркало увидеть. 'Угол падения равен углу отражения', черт бы побрал эту физику. Коржиков зажмурился. Сейчас будет взрыв. Маленький такой, но ядерный. Однако взрыва не произошло, более того, Людочка даже не сбилась с ритма в своих пассажах. Впрочем ритм как раз задавал Барчук, а он, закатив глаза от удовольствия, ничего вокруг не замечал. Василий Петрович открыл глаза и вновь встретился с женой взглядом. Выражение ее лица изменилось. Людочка недовольно нахмурилась:

— Иди отсюда, не мешай! — стрельнула она глазами. Как будто вы заглядываете в кабинет, а вам говорят: 'Подождите минутку, я сейчас занят'. Коржиков ошалело попятился, не заметив, как сполз с ноги единственный тапочек, надел ботинки и вышел за дверь. Он автоматически закрыл дверь на ключ, пешком спустился по лестнице и вышел из подъезда, и лишь порыв свежего ветра смог рассеять вакуум в его голове. Свято место пусто не бывает, и голова Василия Петровича тут же заполнилась целым ворохом мыслей.

— Ни хрена себе!

— Не понял?

— Что это было?

— Как это понимать!? — Все коржиковские сущности одновременно кричали и вопили, перебивая друг друга. Даже Зверь вновь подал голос — Вот, с-с-с-сука!!!

— Так, надо успокоитЬся и взять себя в руки, — слово взял Рассудительный. — Нужно взглянуть на ситуацию трезво.

— А по мне, так в самую пору взглянуть на нее пьяно, — вмешался Циник

— Что же теперь будет? Развод? Я не хочу! Я ведь люблю ее! Как теперь домой возвращаться? Как ей в глаза смотреть?! — попытался ввергнуть организм в истерику Трус

— Да погоди ты!!! — редкий случай единодушия Рассудительного и Циника, — Успеешь еще!

— Нужно спокойно все разложить по полочкам, — Рассудительный сел на своего любимого конька.

-Давай, давай, жену уже разложили, теперь чего? — скакал рядом Циник, пытаясь сбить Рассудительного, впрочем, как всегда безуспешно.

— Итак, подведем итоги: она мне изменила!— это факт.

— Между прочим, ты ей тоже изменял, и это тоже факт.

— В данный момент это не считается. Я ей изменял одноразово, без любви, чтобы снять сексуальное напряжение.

— А здесь ты где любовь видел? По-моему, все было очень строго и по-деловому.

— Вот именно, по-деловому. Это-то и непонятно. Зачем ей это, если она даже удовольствия не получает?

— А может она тебе, дурачок, карьеру делает. Сам посуди, год назад ты, заштатный инженер, переводишься в отдел снабжения, через полгода ты зам., а еще через пять месяцев ты уже начальник отдела. Зарплата в пять раз больше, возможностей вообще не меряно, почет и уважение опять же. Это не карьера, а пряник медовый какой-то. Или ты думаешь, что твои выдающиеся аналитические способности оценили?

— Ну, откровенно говоря, я так и думал, хотя теперь не уверен. Но я же ее не просил? Мне не нужна карьера такой ценой!

— Зато ей нужна. Шубку норковую купил? Купил. Машинку ей по бутикам кататься купил? Купил. Сережки с брюликами на день свадьбы подарил? Да мало ли радостей любимой жене от обеспеченного мужа.

— Неужели все из-за денег?! Ничего святого нет в мире, кроме денег? — подала голос еще одна ипостась Коржикова — Романтическая. Лет двадцать не давала о себе знать, а тут, поди ж ты, прорезалась.

— Так, стоп. Романтиков сюда не приглашали. Из-за тебя все, между прочим, случилось. Развел тут сироп с малиной 'любовь — морковь', а на самом деле змею на груди пригрел. Заткнись, короче, и не мешай...

Василий Петрович шел по темной пустынной улице, не замечая ничего вокруг. Он вслух громко спорил сам с собой, активно размахивал руками. В левой руке у него по-прежнему был зажат пакет с тортом и вином. Один раз он чудом избежал столкновения с фонарным столбом. Торт-то за ненадобностью уже было не жалко, а вот бутылка в качестве релаксанта еще пригодилась бы. Но Коржиков ничего этого не видел. Он был полностью погружен в самоанализ, самокопание и самоковыряние, что ни к чему хорошему, никогда не приводило.

— Если ты сейчас Вот так вот уйдешь, то так всю жизнь и проживешь, как чмо рогатое.

— Но ведь если вернуться, — это же скандал, развод!!! А может сделать вид, что ничего не было, ничего не видел? Все со временем рассосется и забудется.

— Как же, рассосется. Может, пойдешь и присоединишься к начальнику? Это ведь он, милый, не ее трахает, а тебя.

— Морду нужно бить! Обоим!!! А разбираться, что и как, потом будем, — Агрессивный наконец-то завладел разумом и телом Коржикова. Василий Петрович резко развернулся обратно к дому. Так резко, что не удержал траекторию и сошел с тротуара, влетев обеими ногами в лужу на дороге.

— Вот сука, ноги из-за нее промочил! — Коржиков поднял полный ненависти и отчаянной решимости взгляд и не увидел, а скорее почувствовал стремительно надвигающуюся на него тень. Водитель даже не пытался тормозить. По крайней мере, визга тормозов, как в кино, Коржиков не услышал. Лишь в последний миг, в неверном свете фонаря он вдруг четко различил перекошенное от страха лицо пацана на месте водителя и закрывшую лицо руками девчонку рядом. Удар, и тело, бывшее мгновение назад Василием Петровичем, сделав кульбит и пролетев метров десять-двенадцать с глухим стуком, упало на мостовую...

* * *

Коржиков резко сел в постели, кажется, даже с криком, обвел гостиничный номер диким непонимающим взглядом, медленно, вздрагивая телом, выдохнул и рухнул обратно на подушку.

— Ф-ф-фу, черт, сон. СОН!!!

Зазвеневший будильник заставил вздрогнуть. Пора вставать и идти на работу. Сегодня он хотел подписать оставшиеся бумаги и выехать домой на день раньше к своей любимой Людочке.

— Позвони жене, придурок. Зачем тебе эти сюрпризы? — подумал Коржиков и потянулся к телефону.

— ЕСЛИ Я ЕЙ ПОЗВОНЮ, ЗНАЧИТ, НЕ ДОВЕРЯЮ, ЗНАЧИТ, ПОВЕРИЛ В ЭТОТ ДУРАЦКИЙ СОН! Я ВЕДЬ НИКОГДА РАНЬШЕ ЕЙ НЕ ЗВОНИЛ, КОГДА ВОЗВРАЩАЛСЯ ИЗ ПОЕЗДОК! Все решено! Никаких звонков!

* * *

— Алло, Людочка? Привет ...

— ...

— А я сегодня все дела заканчиваю и приезжаю...

— ...

— Вечером часов в одиннадцать, жди...

— ...

— Ну, все, пока, целую...

Василий Петрович облегченно выдохнул. Мучавшая его задача решена, гарантия от сюрпризов получена, можно спокойно делать свои дела и лететь домой.

Коржикову предстояло до самолета еще подписать кучу нужных бумаг, согласовать с местным начальством пару вопросов, оставленных напоследок, подвести как бы итоги командировки. День поэтому прошел в хлопотах и незаметно. Только сидя в самолете, Василий Петрович смог, наконец, спокойно обдумать ночной сон и пришел к выводу, что все это результат усталости:

— НЕ ЖАЛЕЕШЬ ТЫ СЕБЯ, ПЕТРОВИЧ, ГОРИШЬ НА РАБОТЕ! — и окончательно успокоился.

Открыв дверь квартиры, Коржиков окунулся в фантастический аромат приготовленной пищи. Нос проголодавшегося человека тут же выделил из букета запахов, плывущих из кухни, жареное мясо, приправленное чем-то остреньким, и жареную же картошечку, исполненную по-особому, любимому его рецепту, когда мелкий молодой картофель сначала слегка отваривают, а потом обжаривают в сливочном масле, посыпав сверху толокном. Картошечка получается — 'пальчики оближешь', да если еще и с мяском. Людочка знала, чем порадовать мужа с дороги. Она выпорхнула из кухни на звук хлопнувшей двери и, обняв Василия Петровича, одарила его долгим и многообещающим поцелуем.

— Ах, Вася, хорошо, что приехал пораньше, я так соскучилась!

— Чего это она? — подумал Коржиков, — как будто я не в командировке три дня был, а три года на фронте.

— так ведЬ она всегда тебя так встречает, — попытался пресечь вредные мысли Рассудительный. Настроение, и без того не самое радужное, стало сползать в минор, да тут еще и тапок один куда-то задевался.

— Люда, где мой тапок правый, не видела? — Коржиков беспомощно озирался посреди прихожей.

— Да где же ему быть, в прихожей, смотри внимательней, я твоих тапок не ношу. Да и бог с ним, найдется потом. Иди, переодевайся, и к столу, небось, голодный?

Коржиков прошел к спальне, чтобы одеть домашнее, и у дверей увидел свой тапок, как раз там, где он стоял вчера ночью во сне.

— БРЕД КАКОЙ-ТО,— подумал Василий Петрович, машинально надевая тапок.

— Вася! — подала голос Людочка, — где ты там застрял, мой жеребчик. Иди есть, а то я ведь тоже голодная!

— ЖЕРЕБЧИК!!! — слово это взорвалось в мозгу Коржикова и как известный всем с детства пароль 'СИМ-СИМ' открыло створки коржиковского подсознания, и оттуда поперло:

— ЖЕРЕБЧИК, ЗНАЧИТ?! С ПРИБЛУДНЫМ НЕ ВЫШЛО, ТАК ТЕПЕРЬ ХОТЯ БЫ С ЗАКОННЫМ СВОЕ ПОЛУЧИТЬ ХОЧЕШЬ! ВОТ ЗАРАЗА!...

Чувствуя, что сейчас сотворит что-то совсем уж непотребное, о чем потом будет долго жалеть, возможно, всю оставшуюся жизнь, со словами:

— Забыл мартини тебе купить, пойду в круглосуточный сбегаю! — Коржиков выскочил из квартиры...