Зверь Лютый. Книга 17. Пристрелочник

Разницу между греческой и римской колонизацией представляете? Так, об этом я уже...

Для здешнего простолюдина моё соседство... может — хорошо, может — плохо, может — вообще никак. Для "кудатей" — плохо однозначно. Потому что у простолюдина появляется возможность спросить:

— Эта... ну... а вона русские зубы чистят? Сдуру, наверное?

— Сдуру.

— А говорят — дырок меньше. А я глянул — и правда.

Кудатя! "Дед дома"! Старейшина! Не знает что такое "чистить зубы". Как, когда, чем, сколько раз... Какие этот чуждый обычай даёт последствия. Хорошо это или плохо, что для этого нужно...

Он — не знает. А — должен. "Дед дома" — не потому что старый, а потому что мудрый. Знающий, помнящий.

Связка "мудрость-старость" довольно справедлива. Пока верно: "Что было — то и будет. И нет ничего нового под луной".

Но вот же! Новое! Зубная щётка и порошок!

И его авторитет сыпется. Здесь именно авторитет — основа власти. Государственное насилие у эрзя... отсутствует вместе с государством.

Сменить место — кудатя не может, пойти в работники, в новосёлы — не может... Только — "взапечку", на корм "из жалости".

Не все из них это понимают. Вот так — словами. Но чувствуют — все. И в крик кричат своим сородичам. О родовой чести, о кровном отмщении, о солидарности всего народа, о защите отечества... О гнусных, грязных, мерзких, отвратительных чужаках... Мечтающих всё — отобрать, женщин — изнасиловать, мужчин — поработить... Или — наоборот.

Иносказательно вопящие о своём страхе утратить выслуженное место в жизни, о спасительной для них ксенофобии. "Спасительной" не на уровне эволюционных моделей, а на уровне конкретного желудка:

"Мама, мама, что я буду делать?

Мама, мама, как я буду жить?

У меня нет тёплого пальтишки,

У меня нет тёплого белья".

Ни у кого здесь нет "тёплого белья". Кроме меня. Поэтому они придут меня резать. Чтобы не было такого "тёплого" примера. Чтобы не смущал новизной "белья".

Вот почему и тянется эта бесконечная вражда на границах Мурома, под Ростовом, на Унже...

Кроме основной группы "гражданской вертикали власти" — разных "атей", в племени есть ещё несколько десятков персонажей другой профессиональной принадлежности.

"Люди войны". При сборе племенного ополчения во главе ставят выборного вождя. Не из "атей"-дедов, а из взрослых мужчин, отличившихся в прежних войнах. Вокруг таких персонажей группируются сходные типажи. Часто — из родни. Обычно, хозяйство у них запущенное или вовсе нет — живут в прихлебателях. Но род подкармливает. Их можно убить, можно взять в плен. А вот перебежать... Члену рода бежать некуда. Беглец — "изверг".

Эти — будут резаться.

Шаманы. Или правильнее — жрецы? Они не живут в "кудах". В доме ритуалы проводит "кудатя". Но есть племенное святилище, где эти типы обретаются. Их и пары десятков нет. Но вони много. "Комиссары" Пургенгаза с сотоварищи. Виноват: Пурьгенепаза.

Этим я — абсолютно ненавистен.

Биология выражается инстинктами, социология — вятшими. Инстинкты — за меня, вятшие — против.

Итого: туземная элита подлежит уничтожению. Ибо их активное противодействие — объективно гарантировано. Моё появление одним фактом существования создаёт угрозу их интересам. Можно сказать — классовым.

И — возрастным. Геронтократия — "власть дедов" — очень распространённое явление в истории человечества. Эффективна в стабильных условиях. Стабильность ведёт к утрате способности к обучению. "Мудрые старцы" — сборище двоечников. Их почти ничему нельзя научить. Они — могут. Их — нельзя.

Это — не чисто мордовское свойство. У меня та же проблема с Акимом. На словах — может понять, умом, душой принять — нет. Не может думать по новому. "А пошли вы все..." — выучил. И это — всё.

У меня — опора на инновации. "Ати" снова "опоздают навсегда" — интегрировать их не смогу. Я — не Карл Великий. Извините.

Классовый подход — эффективный инструмент. Там, где есть классы. "Большие группы людей, различающихся по...". Большие! А здесь — эрзянское племя Яксярго. Общая численность — около 2.5 тыс душ. Вся "элита" — сотня мужчин.

Разницу между статистикой и ЗАГСом понимаете? Жить вы будете с женщиной. С одной. А не с "наиболее представительной выборкой".

Для соответствия методологии объекту воздействия нужно от марксизма переходить к психологии групп, к методам управления коллективами.

В Средневековье это постоянная ошибка попаданцев. Они постоянно "думают о народе". Это — хорошо. Они постоянно обращаются к "широким народным массам". И Христос обращался к жителям Галилеи. Но решения в Средневековье принимают не народы, а очень ограниченные, небольшие группы людей. Даже если они и называют себя "народом", как новгородские или киевские бояре. Плебисцитов и референдумов — здесь нет.

Вот — "Нагорная проповедь", вот — "Миланский эдикт". Сколько веков между ними? Если вас устраивает такое "время реакции" — вы не политик. Не военачальник, администратор, правитель... Вы — пророк. Так идите и пророчествуйте! С уместным использованием марксистско-ленинских инструментов для классового анализа.

У меня тут — небольшая группа взрослых самостоятельных людей. Твёрдо уверенных в своём праве. В праве сожрать меня живьём и нагадить мне в карман. Не желающих со мной общаться. Не считающих меня человеком. Жаждущих "справедливо воздать за пролитую народную кровь". И готовых проливать эту "народную кровь" дальше. Теряя при этом полезные аллели собственного народа.

Ну так... получи. Мальчишку-посредника. С ожерельем из отрезанных ушей — на шее. И с раздробленными локтями — на руках.

Деточка, не надо считать меня всезнайкой. В первой жизни у меня не было забот с племенами. Поэтому всё пришлось придумывать самому, "на ходу".

Привычка к тщательности, к чистоте и порядку, требовала не оставлять противнику никаких шансов на нанесение мне ущерба. Я, в отличие от нормальных князей, не собирался их грабить, в рабство продавать, данью обирать. Польза от их существования не была для меня необходимой.

Всеволжск — город "десяти тысяч всякой сволочи". Никакие племена, русские или нерусские, не были для меня важны. Важны были люди. "Мои люди". Остальные могли мешать или нет. Помехи... уничтожались. Ассенизация.

Классовый подход, при всей своей неуместности, задал базовую точку. Заставил меня чётче понять собственные цели. Конечно, я "видел людей", я работал с элитами. Прежде всего - с правителями. Но постоянно помнил: "лучшие люди" любого народа - мне враждебны. Конкретный человек... — по всякому. Но в массе - враги.

Особенно важной ясность такого понимания оказалась полезной позднее — в "Святой Руси", в общении с Боголюбским.

* * *

Мы удачно попали. Угодили нашим "гонцом" прямо в кульминацию процесса "сбора всенародного ополчения". Ополчение получило "информацию из первых рук", "от непосредственного свидетеля", "в простой, всем доступной форме".

Тюштя (вождь) Яксярго собрал всех мужчин племени для молитв об "удачном прохождении зимнего периода". Что традиционно. Ну и заодно — для общего похода по искоренению плешивого наглеца со Стрелки. Такая... немножко "священная война". С предвкушаемой последующей делёжкой хабара и полона.

Вид и рассказ "гонца" несколько сбили настрой. Нет, ни о каком разномыслии речи быть не может! "Если враг не сдаётся — его уничтожают!". Но... может он сам сдастся? Или, там... испугается и уйдёт? Может, поговорим?

* * *

Осенью 41 года свежевыпущенный лейтенант попадает в батарею под Москвой. Батарея окапывается в ожидании вражеского наступления. Тут начинается буза:

— Да сколько ж можно! Топаем и топаем, отступаем и отступаем! Надо с ними, с немцами, поговорить. Не дураки же! На кой они прут?! Чего им надобно?! Надо поговорить по-человечески, объяснить! Мы ж войны не хотим! Так какого же хрена?!

К этому моменту немецкие танки выдвигаются из-за леска и накрывают батарею огнём. "Переговорщик" погибает от первого же попадания. А не от пули лейтенанта, как должно быть. Или лейтенант так написал. Батарею раздолбали, остатки отошли и заняли следующую позицию, на "переговорщика" отправили похоронку: "Пал смертью храбрых".

* * *

Тюштяй — не лейтенант, обязан прислушиваться к "воле народа". Поэтому алаверды — совет племени, в составе "атей" разных уровней, "людей войны", шаманов и просто "авторитетов" послал мне своего гонца. По типу как мордва с Иваном Грозным друг другу подарки слали:

"И сказал слугам мурза, московский царь:

Слуги вы мои, подите,

Слуги верные, отнесите,

Мордве на моляне скажите:

Вот вам бочонок серебра, старики,

Вот вам бочонок злата, молельщики,

На мордовский молян так и ступайте,

Старикам мордовским серебро, злато отдайте".

Какое от меня "злато-серебро", так и мне в ответ:

"...Земли и желта песку в блюда накладали,

Наклавши, пришли

И мурзе, московскому царю, поднесли.

Мурза землю и песок честно принимает,

Крестится, Бога благословляет:

"Слава Тебе, Боже Царю,

"Что отдал в мои руки мордовску землю!"

Поплыл мурза по Воложке,

По Воложке на камушке:

Где бросит земли горсточку -

Быть там градечку;

Где бросит щепоточку, -

Быть там селеньицу".

Через три дня в лагерь привели Русаву. Четверо молодых эрзян на лодочке привезли её к моему верхнему по Оке посту. И бросили на песке под берегом.

Едва ли прошло две недели с того момента, когда я держал в руках горячее сильное красивое тело этой женщины. Ловил оттенки её мимики, восхищался смелостью и самообладанием, готовностью рисковать собой ради спасения соплеменников...

Она непрерывно плакала. Точнее: постоянно текли слёзы из её выдавленного левого глаза. Рассказывала о событиях после нашей встречи. Довольно неразборчиво — передние зубы были выбиты. Иногда чуть поворачивала пятнисто-безволосую голову.

Какие у неё были роскошные волосы! Водопад!

— А где косы твои?

— Рвали. Вырвали.

Рвали не только волосы. Кормить детей ей уже нечем. И рожать... После раскалённого железа...

— Мара, как она?

— Почки отбиты, два рёбра сломаны, правым ухом не слышит — перепонка от битья лопнувши... и так... Нет, жить не будет.

Её дочка, прибежавшая на новость о появлении матери, тихонько выла, прижимаясь ко мне. А я закрывал ей ладонью глаза. Пока Мара с помощницами осторожно кантовала изуродованное тело.

— Они сказали... я — русская... вот и забирай своё... и уходи... там ещё кресты... добытые...

С пару десятков нательных крестиков. Оловянные, медные... Парочка — низкокачественного серебра. Где-то я уже видел вот так крестики вязанкой... А, вспомнил: у голядских волхвов в болоте за Рябиновкой.

— Велели сказать... тебе и твоим людям... уходите, а то — смерть. Они дозволяют уйти... Ты должен придти и им поклониться. Сам, без войска... И баб всех отдать. И наших, и своих. И майно... Злато-серебро... Тогда — выпустят. Они тама стоят... в Каловой заводи.

С-с-с...

Спокойно, Ваня. То, что ты в душе джентльмен — не означает, что остальные должны быть такими же. Что женщин не следует бить, что калечить людей без вины...

Так она же виноватая! Она же — чужая! Да ещё и обычай порушила — сама решать вздумала! А что вывела кучу людей из-под смерти — так врагиня же! По воле "Зверя Лютого" поступала, соплеменников сколько в неволю отдала, помогала остальных грабить! Гадина!

Она, несколько пришепетывая выбитыми зубами, рассказывала о событиях последних дней. Жаловалась. Плакала. Потом закашлялась. С кровью. Мара помрачнела ещё больше. А я засунул своё сочувствие в... подходящее для этого место, и стал задавать вопросы. О том урочище, о размещении людей, о численности и вооружении...

— Ваня! Ты чего задумал?! Их там сотни три!

— Вот именно. Пока они — в одном месте. А как со всех сторон из леса... как тараканы полезут... Хреновато будет.

— Уймись, Ивашко. Ежели лягушонок эту напасть не изведёт — нам всем не жить. Думай головушка плешивая. Может, и волос вырастет.

А чего тут думать? Если отряды лесовиков полезут из леса — нам конец. Счёт будет... хорошо если "один-один". Реально — хуже. Они привычны делать засады. Каждый шаг вне периметра — смерть. Ночь на посту — смерть. Остановить работы, стянуть всех на пятачок, пол-народа в караул? И ждать каждую ночь чьего-то предсмертного вскрика под ножом охотника?

Обычная лесная война. Удар из темноты. И — убежал. Погнались? — "Квинтилий Вар! Верни мне мои легионы...". Не погнались? На следующую ночь — повтор.

А чему нас учит опыт старших товарищей? Например: Андрея Боголюбского? А тому, что лесовиков надо бить не в лесу, а в толпе. Дать им собраться, столпиться... и уж потом всем войском...!

Не пройдёт. Вокруг Стрелки в 10-20 верстах — охотничьи отряды. Маленькие, 3-5 человек. Мошки. Но сдвинуть дружину — невозможно. Хоть посуху, хоть рекой. Сборище сразу узнает и разбежится. Или наоборот: полезут жечь поселение, оставшееся без защиты.

Вывод? Надо идти самому. С 2-3 людьми максимум. И уничтожить большую часть толпы в три сотни мужиков. Бойцов, охотников...

Ух ты, факеншит! Это ж невозможно!

Конечно. Но если очень хочется, то... Ага... Но... И как же такое... уелбантурить?

Глава 374

Обычная аварийная команда "выкидышей человечества": магометанский бес, живой мертвяк и нелюдь попандопульская.

"Решаем вопросы. Находим выходы. При потребности — создаём".

Разбавленная для пристойности святорусским былинным богатырём Ильёй Муромцем.

Илья в хозяйстве Мараны отлежался вполне. Уже грустить от безделья начал — брёвна таскать норовит. А мне нужен местный житель. Потому что Русава порассказывала, но есть детали...

Ботник побольше, снаряги кое-какой... на всякие случаи. Это очень здорово, что мои из Пердуновки всякого чего притащили. Как же это я про "нейтронную бомбу" придумывал...?

— Ну, мальчики-девочки, не поминайте лихом. Не шалите без меня. Вернусь — уши надеру.

— Надрать — не отрезать. Ты, главное, возвернись. Живой.

Лопату в воду и копай. Виноват: весло и греби.

Общенародное ополчение и высший совет племени собрался в довольно приметном месте на Оке — заводь Калы.

"Кала" по-фински — рыба. Вот только не надо глупых шуток по поводу созвучия с русским названием совсем другого общенародного продукта!

"У нас всегда много свежего кала!" — слоган рыбного финского магазина, ориентированного на русских туристов. А не на знание русской грамматики.

Довольно далеко, вёрст сорок. Там, по левому берегу, ещё деревня будет. В 19 в. — Растяпино называлась. Потом — Дзержинск. Хорошо, что в Демократической России "декомунизацией топонимов" занимаются без фанатизма. А то, знаете ли, Растяповский горсовет... Или правильнее — Растяпнутый?

Впрочем, и в классике американской фантастики описана детективно-романтическая околокомпьютерная история, в результате которой поселение получило, после тяжких и опасных трудов, название "Унылая Грязь". Герои очень старались.