Со свинцом тоже наметилась проблема — пока мы брали его из паровозных колес, где свинец использовался в качестве противовеса — на один паровоз приходилось до полутора тонн свинца, чего хватало на семьсот тысяч патронов. Но эти запасы не вечны — сто, двести паровозов — и свинец закончится. Хотя были и другие источники — вплоть до свинцовых кувалд, которыми забивали, например, сцепной палец в отверстие колесного центра перед запрессовкой — чтобы не повредить его поверхности, но этот источник иссякнет еще быстрее. Так что проблему нехватки свинца надо было решать, и чем раньше, тем лучше. Поэтому оружейники прорабатывали переход на пули со стальным сердечником, и только рубашка вокруг него — свинцовая, чтобы было за счет чего врезаться в нарезы. Но рубашку срывало при вращении в стволе — из него вылетали ошметки, а то, что оставалось, летело непонятно как. Стали делать сердечник ребристым — его ребра удерживали свинцовую рубашку на всем протяжении канала ствола, и та обеспечивала нормальную закрутку. Но для таких легких пуль нужна была нарезка покруче — винтовочная ведь рассчитана на другие массы пули и скорость, и на наших суррогатах она давала слишком сильный разброс на дистанциях уже более сотни метров — чуть ли не метр, а на двух сотнях — уже три метра. И такой разброс можно было скомпенсировать только повышенным расходом патронов — как точно ни целься, а куда улетит пуля в каждом выстреле, зависело от такого множества микрофакторов, что их просто невозможно контролировать.
Попробовали делать удлиненную пулю — кучность повысилась, но стало не хватать пороха в гильзе, чтобы вытолкнуть ее с нормальной скоростью — в пистолетную гильзу не так уж много можно впихнуть. Соответственно, резко упала настильность траектории даже несмотря на остроконечную форму пули — автомат ими почти что плевался. Оставалось только увеличивать длину гильзы — мы не стали мелочиться, увеличили ее сразу на двадцать миллиметров и получили один-в-один промежуточный патрон для АК. Ну, тут конечно этого никто не знал, но я как увидел — сразу сказал делать именно такие — от добра добра не ищут — все-равно приходится делать свое, не похожее на существующие образцы, оружие, так хоть сразу перескочим на следующий уровень.
Под новый патрон пришлось переделывать и пистолет-пулемет — массы затвора уже не хватало, он отталкивался слишком высокой для старого затвора навеской пороха гораздо сильнее и гильза успевала выйти из казенника не только толстым донцем, как при стрельбе из сбалансированной системы порох-затвор, но и тонкими боками, что приводило к ее разрыву. Стали увеличивать массу затвора, но получалось, что его нужно делать более двух килограммов. Тяжеловато. Тут уж оставалось только переходить к полусвободному затвору, который будет тормозиться не только своим весом, но и механически, рычагами, или вообще — к затвору с жестким запиранием. Про меньший калибр я пока не заикался — и так оружейники смотрели на меня волком. Но новые затворы потребуют более сложной механической обработки, на что у нас в августе не было ни времени, ни ресурсов. В итоге тогда решили увеличить длину толстой части гильзы — до пяти миллиметров — ее подобрали опытным путем. С таким утолщенным хвостом гильза успевала выйти из патронника только на его же толщину, которая вполне справлялась с давлением газов после выстрела. Так что к концу сентября разобрались и с роторной линией для производства патронов, и с пистолетом-пулеметом на промежуточный патрон, который я, а вслед за мной и остальные, стали называть автоматом — благо патрон там был уже не пистолетный. ПП для старых патронов решили оставить для использования внутри базы, а новые — для фрицев — там отстрел будет большим. Так что к началу октября мы начали производить уже новый комплекс патрон-автомат.
С новым патроном у нас сложилась стройная система огня. Ведь если противник дальше четырехсот метров, нет смысла стрелять по нему из винтовки — попадут только самые меткие стрелки — несмотря на то, что дульная скорость пули высока, по мере полета ее скорость падает, поэтому на это расстояние пуля летит уже более секунды. За это время цель сдвинется, поэтому надо стрелять с учетом упреждения. Но цель может двигаться не прямолинейно и не с постоянной скоростью, поэтому всякое упреждение — угадайка. Кроме того, на таком расстоянии начинает играть роль рассеивание — даже с жестко закрепленным стволом две последовательно выпущенные пули попадут в разные точки так называемого круга рассеяния — из-за небольших различий в навеске пороха, весе и форме пуль, степени нагрева ствола, микропорывах ветра — на каждую пулю влияет много изменчивых факторов. Ну и — ветер тоже сносит пулю, что требует брать упреждение не только на движение цели, но и на ветер. На полет влияет и атмосферное давление — при пониженном давлении пуля летит дальше, при повышенном — ближе, так как более плотный воздух оказывает на нее большее тормозящее воздействие. Новый патрон как раз давал приемлемую кучность на расстояниях до трехсот метров, а стрельба короткими очередями компенсировала погрешности от смещения цели. Поэтому всех пехотинцев тренировали открывать стрельбу на близких дистанциях — до двухсот, максимум — трехсот метров, оставляя работу на дальних дистанциях снайперам, пулеметчикам и артиллерии — для последней особенно неважны большинство этих факторов — даже если снаряд упадет на три метра левее, его осколки будут обладать достаточной убойной силой, а их количество надежно накроет стоящих поблизости пехотинцев. Поэтому бойцы, вооруженные пулеметами и снайперками, работали начиная с семисот метров, с трехсот к ним подключались винтовки, а автоматчики вступали с двухсот — двухсот пятидесяти метров. То есть по факту получалось, что пехота охраняла позиции пулеметчиков, снайперов и артиллерии. Основной упор в тренировках мы делали на перенос индивидуального огня — цели на поле боя возникают быстро и на короткое время, поэтому важно не только увидеть цель, но и быстро прицелится и выполнить выстрел. Поэтому бойцов натаскивали на быстрое прицеливание — как без патронов, чтобы просто научились на автомате совмещать прицел с целью, так и стрельбой на учебном полигоне с управляемыми мишенями — новобранцы сидели в окопах перед мишенями и на веревках поднимали их после попаданий — так заодно они проходили обкатку обстрелами.
Но, так как пока мы делали стволы как из наших, так и из немецких винтовок, у нас производилось автоматическое оружие двух калибров. А два калибра в общем случае требуют и двух типов патронов, и двух типов оружия, со всеми его деталями — стволом, патронником, спусковым механизмом — ну всем-всем. Тут-то я и провел идею о платформе, когда в оружии для разных патронов все одинаковое, кроме патронника и ствола. Да и патронники были практически одинаковые — просто для 'немецкого' калибра чуть сильнее растачивали пулевую часть, а так все остальное было одинаковым — даже затвор, тут немного поигрались с навеской пороха, чтобы он отталкивал затвор с той же силой, что и для 'русского' патрона — так нам удалось применить на обеих системах затвор одинаковой конструкции. Все остальное в патроне, кроме малого различия в дульце гильзы, было идентичным, что позволяло и остальные детали делать одинаковыми — магазины, коробки, приклады — различие в трех сотых миллиметра было важно только для ствольной части, а даже для магазина это не играло никакой роли.
Конечно, крутизна нарезов винтовочных патронов не совсем соответствовала нашим пулям — закрутка была слабоватой, и на расстояниях более 200 метров разброс составлял 50 сантиметров — чем дальше, тем больше. Но он компенсировался большей плотностью стрельбы.
На этом мы не останавливались. Весь сентябрь наши технологи разрабатывали оснастку и инструмент для производства собственных стволов, а металлурги уже начали выплавку небольших партий ствольных сталей — поначалу из бандажей железнодорожных колес, но к октябрю им удалось подобрать флюсы и для нашей руды, так что в стали почти отсутствовали вредные примеси. Легировали пока маловато, компенсируя нехватку легирующих присадок повышением углерода чуть ли не до полупроцента.
И напряженная работа дала плоды — к концу сентября у технологов почти стал получаться инструмент для самой сложной работы — чернового рассверливания каналов ствола. За основу был взят станок для сверления и расточки паровозных осей — в новых паровозах оси были уже слишком толстыми, и создание внутреннего канала из облегчало без особой потери прочности. Один такой станок оказался в Барановичском депо — уже введенный в эксплуатацию, и еще один — в ящиках в Волковысском, где его планировалось ввести в строй в сентябре, но помешала война. В общем, нашим конструкторам было на что опереться. После нескольких уточнений они нашли нужные углы и размеры режущих кромок и положение базирующих элементов, при которых сверло практически не уводило внутри канала. Физики из лаборатории высоких давлений обещались через пару месяцев начать поставки мелких алмазов для режущих кромок (правда, обманули гады), а пока планировалось использовать пластинки из карбида вольфрама и закаленной стали, покрытой в газопламенном аппарате нитридом бора. И технологи напряженно отлаживали инструмент — доводили стружколомы, чтобы получающаяся стружка была небольшой по размеру и ее можно было выводить вместе со смазывающе-охлаждающей жидкостью. Отлаживались под разброс параметров ствольной стали — металлурги не обещали всегда выдавать сталь одного и того же состава, но гарантировали некоторый диапазон примесей. Вот технологи и смотрели — как будет ломаться стружка на разных сталях при разной геометрии стружколомов и режимах сверления — ведь надо еще сделать так, чтобы стружка не сильно отклоняла сверло. Сложностей хватало.
Тем временем станочники готовили оснастку для производства сверл и заточные станки для заточки под нужными углами — сверлить придется много. Инструмент же и станки для чистовой развертки и обработки каналов был готов еще в середине сентября — там все было гораздо проще — обработать уже существующий канал — это не просверлить новый — инструмент можно было закреплять с двух сторон канала, жесткость системы значительно возрастала, так что его не уводило вбок поперечным и продольным сопротивлением материала.
Для выполнения нарезов мы сделали инструменты с последовательно расположенными резцами, так, чтобы нарезка всего ствола выполнялась за один проход. Опыты с однорезцовым инструментом дали неудовлетворительное время нарезки одного ствола — порядка пяти минут. То есть в час с одного станка получим не более десяти стволов (с учетом времени на установку и снятие заготовок, смену инструмента), к тому же однорезцовый инструмент требует высококвалифицированного рабочего и сложную высокоточную оснастку для сохранения угла — один нарез делается за несколько проходов, и каждый последующий проход должен начинаться в том же месте, что и предыдущий.
Сделанный же нами инструмент давал один ствол каждую минуту, то есть за сутки мы могли получить где-то тысячу стволов с одного станка (с учетом смены заготовок, инструмента). Тут квалификация требовалась уже от слесаря-инструментальщика — инструмент менялся через каждые пятьдесят стволов и слесарь должен был проконтролировать износ его режущих кромок и при необходимости их заменить или подточить, подтянуть установочные винты на изменившуюся высоту режущих кромок — тонкая работа. Но на то они и инструментальщики, чтобы быть высококвалифицированными — высокоточные измерения и обработка стали — их хлеб и конек. С дорнами, чтобы делать нарезы продавливанием, пока не получалось, но технологи работали. Дорны ненамного ускорят формирование нарезов, зато не потребуют такой частой смены инструмента, да и сделать выдавливающие выступы легче, чем резцы. Вся их сложность — в твердости и подборе смазки — чтобы вдавливаемый материал не налипал на инструмент. С этим сейчас и мучались.
В итоге изготовление нарезов в стволах перевели на протяжку. Это был инструмент что-то типа ершика для мытья посуды, только щетинками были резцы. Первые по ходу движения — треугольные — взрезали неглубокие, в половину глубины нареза, канавки. Они делали первую запашку, взрезали целину внутреннего канала ствола. За ними шли резцы, которые последовательно расширяли и углубляли канавку нареза, пока последние — чистовые — не заглаживали последние неровности, снимая микронные бугорки и шероховатости. Все резцы шли не строго друг за другом, а со смещением, винтом, повторяя своим строем будущий нарез. И таких рядов резцов было ровно по количеству нарезов в стволе. Сам ствол жестко закреплялся в нескольких зажимах, так, чтобы он не шелохнулся под воздействием резцов на его стенки. 'Ершик' же протаскивался внутри канала ствола системой штанг, которая была закреплена с обеих сторон ствола и обеспечивала жесткость прохождения инструмента внутри заготовки. Сам инструмент был по диаметру почти равен диаметру канала ствола, и закрепленные в нем резцы лишь чуть-чуть выступали за его поверхность — так обеспечивалась максимально возможная жесткость инструмента и резцов. В зависимости от длины ствола одним инструментом обрабатывали от десяти до ста стволов, а затем он отправлялся на доводку, где его резцы подтачивали, переустанавливали на новый размер кромки, тщательно регулируя установочными винтами, а то и заменяли на новый резец, отправляя старый на наплавку твердого покрытия, а то и в переплавку. В итоге в начале октября оружейники стали выдавать по паре десятков стволов в день, быстро, к середине октября, нарастив производство уже до пяти сотен — станочники и инструментальщики каждые три дня выдавали на гора по новому комплекту станков, инструментов и оснастки для рассверливания стволов и изготовления нарезов, одновременно обучая рабочих, которых также становилось все больше.
ГЛАВА 49.
Увеличению рабочих способствовало то, что к октябрю наконец наладилась система распределения людей. Всех прибывающих мы сортировали на специальных комиссиях. Выясняли их навыки, квалификацию, предпочтения и распределяли по участкам и подразделениям. Чтобы повысить устойчивость нашей территории к возможным прорывам врага, для всех гражданских были организованы курсы военной подготовки — стрельбы, тактических действий при бое в городе, рукопашного боя, оказания первой медицинской помощи. Эти курсы проводились для всех лиц от 12 до 60 лет, как для мужчин, так и для женщин, а для некоторых побоевитее — и старше, если человек настаивал, то чего его удерживать. Но и после прохождения начального обучения еженедельно проводились тренировки по данным дисциплинам — чтобы человек не терял навыков. Так мы наращивали нашу способность к сопротивлению — гражданские, хоть как-то обученные боевым действиям, стали нашим последним резервом, если не дай бог до такого дойдет. Но мы прикладывали все силы, чтобы такого не случилось, поэтому для военных, понятное дело, тренировки были практически постоянными. Причем для разных родов войск упор делался на их специфику, но и другие навыки им тоже передавались и потом поддерживались. Так, штурмовики, основной задачей которых были бои в городах и взятие полевых укреплений, основное время проводили на макетах домов, городских улиц, укрепрайонов, но они обучались и оборонительному полевому бою, как обычная пехота, и диверсионным операциям в условиях леса, как спецназ, и работе в танках в разной роли, и вождению автомобилей, и работе в расчете орудий. Постоянно шла и работа по выявлению особых навыков — к стрельбе, рукопашному бою, работе на радиостанциях и так далее.
