— Спасибо, господин премьер,— начальник Генерального штаба кивает своей коротко стриженой головой, глядя бесцветными глазами прямо перед собой на стену кабинета,— я считаю, что нам ещё слишком рано менять свою стратегию. Несмотря на то, что начало русско-германской войны и впрямь сложилось несколько неожиданным, но я бы не стал переоценивать успехи, которых удалось достичь русским за эти дни, а тем более их перспективы в Польше. Германская армия ещё не ввела в действие свой главный козырь — танковые дивизии, силу которых могли почувствовать на себе все её противники. Не стал бы также переоценивать заслуги русской авиации, поскольку в эти дни над полем боя стояла нелётная погода. Скорее всего, те 100 бомбардировщиков стали жертвой наземных войск, которые выжали всё из преимущества первого неожиданного удара. Уверен, что в ближайшие дни ситуация в Польше может резко измениться не в пользу русских. Следует ожидать сильного отсекающего танкового удара с севера на юг из Восточной Пруссии, а также наступательных действий из Болгарии и Югославии на Бухарест и Плоешти. Имперский Генеральный штаб придерживается того мнения, что даже если русским к концу лета и удастся удержать восточный фронт в Прибалтике, в Западной Белоруссии и на Западной Украине, то германская армия останется настолько сильна, что будет в состоянии встретить нас на западе такими силами, которые мы при нынешнем состоянии немецкой боеготовности и морального духа мы не сможем одолеть.Пожалуй, единственным местом на континенте, где мы в обозримом будущем будем были бы вынуждены проявить активность, является Испания и то лишь в случае, если Гитлер решится на атаку Скалы. Впрочем, одно дополнение к нашей стратегии я бы всё же сделал. Имеется в виду мой меморандум о применении иприта в случае высадки германской армии на Острове. Когда на карту будет поставлено наше национальное существование мы должны без колебания первыми применять любые средства, которые дают наилучшие шансы на успех, не оглядываясь на союзников и не опасаясь ответных действий врага.
— Нет нужды, генерал,— морщится Черчилль,— включать это положение в стратегию. Будет достаточно дать руководству Королевских военно-воздушных сил распоряжение о подготовке этого шага, а если прийдёт время для него, то, без всякого сомнения, Военный Кабинет даст санкцию на применения химического оружия. Более важно донести до всего мира наше послание, что мы дадим немедленный ответ Гитлеру, если он применит отравляющие вещества против нас или наших союзников. Но вернёмся к обсуждаемому вопросу. До начала войны на Востоке все наши планы создавались в парадигме почти неизбежного поражения России, заданной Комитетом начальников штабов. Мы лишь искали пути как продлить сопротивление русских, ослабляя Германию и усиливая Россию, с тем чтобы в конце схватки продиктовать им свою волю. Сейчас же становится очевидным, что наша стратегия должна быть дополнена планом, где на континенте имеются два равных по силе игрока или даже вариантом, где Россия выступает более сильным игроком. На первый взгляд всё достаточно просто — нам следует усиливать слабого и ослаблять сильного и дальше или при равенстве противников до поры не вмешиваться в их драку. Но здесь, особенно в последнем случае, мы можем попасть в ту же самую ловушку, которая дорого обошлась нам в 1939 году — Гитлер и Сталин на каком-то этапе могут объединиться против нас. Как мы должны действовать, чтобы не допустить этого — вот в чём вопрос? Да прошу вас, господин министр иностранных дел.
— Абсолютно согласен с вами, господин премьер-министр,— не глядя Черчилля, Иден меланхолично рассматривает свои аккуратно постриженные ногти,— что союз России и Германии нельзя допустить ни в коем случае. Это бы неизбежно привело к изменению баланса сил не только в Европе, но и на Ближнем и Дальнем Востоке, а также Юго-Восточной Азии. Уверен, что и для Соединённых штатов такое развитие ситуации было бы нежелательным. Поэтому, на мой взгляд, одним из шагов, призванных привязать Россию к Западу, это немедленное начало поставок по программе 'ленд-лиза', может быть также приглашение России к разработке Атлантической Хартии...
— Не думаю, что это хорошая идея,— бубнит Черчилль, не вынимая сигару из рта,— но возможно позднее не на этом этапе. Не хватало ещё чтобы Сталин и Рузвельт вместе начали выкручивать нам руки в вопросе о восстановлении суверенитета колоний.
— ... Возможно также, что русские потребуют,— министр иностранных дел внешне никак не реагирует на возражение премьера,— нашего непосредственного вступления войну на территории Испании и Норвегии. По сути, в случае удачного для них начала войны русские могут потребовать от нас за её продолжение всего, чего пожелают. Именно потребовать, а не попросить.
— Полагаю, господин министр иностранных дел,— Черчилль мелко трясёт головой,— вам следует не гадать, а немедленно отправиться в Москву и точно выяснить чего хотят русские.
* * *
— Скажите, Шмундт,— Гитлер тяжело поднимается с места и, оперевшись на столешницу, наклоняется вперёд, неотрывно глядя на стоящего напротив адъютанта,— вы кадровый офицер, всю свою посвятивший армейской службе, вы доверяете своим бывшим коллегам офицерам и генералам из Верховного командования Сухопутных войск? Почему я спрашиваю? Дело в том, что после того ужасного покушения, когда Германия осталась на несколько месяцев без твёрдой руки, часть генералитета повела себя недостойно. Я понимал, конечно, что эти круги в вермахте в силу своего происхождения и воспитания в достаточной степени сдержанно относятся к национал-социализму. Но меня в то время уверяли, что генералитет и старший офицерский состав, несмотря на политическую пассивность, готов лояльно выполнять свой солдатский долг. И до последнего времени мне казалось, что так оно и есть. Однако, как выясняется, это — лояльность периода побед. При первых же трудностях, вызванных гнусным предательством в рядах ОКХ, упала дисциплина на всех уровнях: Генеральный штаб Сухопутных войск не спешит исполнять директивы Верховного командования вермахта, войска нарушают приказы Генерального штаба ОКХ.
— Вы совершенно правы, мой фюрер,— главный адъютант Гитлера напрягает шею чтобы ослабить ворот нового генеральского мундира,— последние случаи с решениями некоторых командиров дивизий с уничтожением обороняемых ими складов и прорывом из окружения просто шокируют. Но, на мой взгляд, основная вина за это лежится не на этих генералов, а на вышестоящие штабы Сухопутных войск. В их приказах, в отличие от Директивы ОКВ, так и не прозвучало — 'держаться до последнего солдата и не отступать ни на шаг'. Очевидно, что есть разница между этим приказом и расплывчатым — 'сделать всё возможное для обороны складских запасов'. Командиру дивизии даётся право самому решать, особенно в условиях неустойчивой связи с высшим командованием, где этот предел возможного...
— Это саботаж?— Длинная чёлка Гитлера летит назад.
— Я бы не сказал так, мой фюрер. Я думаю, тут сыграла роль принятая в германской армии самостоятельность командиров соединений. Считается, что командиру внизу виднее как именно выполнять боевую задачу, но когда возможности по её выполнению исчерпаны, то он вправе позаботиться о сохранении вверенного ему подразделения...
— То есть — не выполнять приказ?
— В данном случае, мой фюрер, приказ не был прямым. Чтобы избежать таких инцидентов в будущем, мне кажется, что следует совместить посты Верховного главнокомандующего вермахта и главнокомандующего Сухопутных войск. Такой шаг укрепит единство в руководстве вермахта.
— Спасибо, Шмундт, вы свободны, пригласите рейхсфюрера.
— Что у вас, Гейдрих?— Гитлер встречает его стоящим у окна и знаком приглашает подойти.
— Как вы просили, мой фюрер, материалы по делу 'Затворник'.
— Положите на стол, я посмотрю позже, а пока расскажите о нём коротко.— Гитлер поворачивается к гостю спиной, глядя в окно на высокие струи фонтана в Зимнем саду.
— Как вам известно, мой фюрер,— увесистая папка ложится на край столешницы, рейхсфюрер встает поодаль сзади— в 1938 году, после террористического акта, генерал-полковник Бек вместе с некоторыми другими генералами был замешан в попытке захвата государственной власти. Учитывая его активную организаторскую роль в этом деле, он, в отличие от большинства других заговорщиков-генералов, был отправлен в отставку. В данный момент проживает в поместье в Потсдаме, в Берлине появляется изредка для встреч с бывшими сослуживцами. Но в последние несколько недель его активность резко возросла. Особенно часто за минувшую неделю он встречался с генералом Фроммом...
— Начальником Управления вооружения Сухопутных войск?— Гитлер резко поворачивается к гостю на каблуках.
— ... Именно так, мой фюрер,— часто кивает Гейдрих,— генерал-полковник Фромм также является командующим армией резерва. Кроме того, вместе с ними был замечен другой отставник генерал-полковник Гальдер....
— Считаете, что они снова что-то замышляют?— Глаза Гитлера впиваются в лицо рейхсфюрера.
— Это первое, что приходит мне в голову, мой фюрер. Генералу Фромму подчиняются все тыловые войска, включая гарнизон Берлина.
— Что ещё есть на него?— Слюна изо рта Гитлера летит на Гейдриха.
— Две большие неудачи 'Уранового проекта', который курирует генерал Фромм: исчезновение 'бельгийского урана' и диверсия на заводе по производству тяжелой воды в Норвегии. Напрямую это с ним связать будет трудно, но в обоих случаях обнаружены следы работы американских, английских и, возможно, русских шпионов и диверсантов. Явно прослеживается их желание задержать развитие 'Уранового проекта'. Очевидна полная осведомлённость и беспокойство противника о том, как у нас идёт реализация проекта. Нельзя исключать предательства.
— Фромма надо убирать,— Гитлер стучит носком ботинка по мраморному полу,— нет, арестовывать пока не надо. Отправим его в отставку, как завалившего 'Урановый проект'. С этой минуты руководство им переходит к вам, рейхсфюрер. Кстати, пригласите ко мне основных участников проекта, я хочу услышать их мнение о его перспективах.
Рейхсфюрер вместо ответа щёлкает каблуками.
— Я просто не могу понять, Гейдрих,— лицо Гитлера темнеет,— ведь если человек выбирает профессию солдата, офицера, генерала, то война должна быть его самым страстным стремлением, она же позволяет ему применить на деле! Это издавна было традицией прусского офицера. Германский офицер, генерал не может ставить перед собой задачу удержать меня от войны. Это же саботаж! Всё должно быть наоборот: солдаты обязаны так добиваться войны, чтобы политики их сдерживали. Но мне кажется, что наши генералы боятся противника. Я не забыл, как они меня открыто отговаривали от войны с Чехословакией, Польшей, Францией и Англией, как противились подготовке войны с Россией. Все эти офицеры и чиновники высокого ранга, аристократия и дворянство, землевладельцы и духовенство, все в один голос твердили: зачем без какой-то необходимости затевать войну на два фронта, не имея для того в достаточном объёме производственных мощностей и сырья? История посрамила их, я всюду оказался прав! В случае с Россией в особенности. Прав был Бисмарк когда говорил, что если между тяжёлой войной и лёгким миром ты выбираешь мир, то назавтра война сама постучится к тебе в дверь. Скажите, Гейдрих, разве многого я требовал от генералов?..
— Никак нет, мой фюрер.
— ... Но они в своей высокомерной презрительной глупости в начале отказывали мне в позитивном сотрудничестве, а в итоге встали на путь пораженчества и предательства. Не меня, а всего немецкого народа, который продолжает стоять за своего фюрера. Вермахт до сих пор был избавлен от чисток а-ля Сталин, ради общего дела я старался сдерживать своё недоверие к генералам, несмотря на тревожные донесения со стороны тайной полиции и товарищей по партии, но сейчас терпение моё лопнуло. Учтите, Гейдрих, я не жду от вас громких арестов и быстрых результатов, наоборот желательно, чтобы ваша работа была тихой и систематической. В результате этой работы мы должны полностью очистить вермахт от скверны. Ступайте, Гейдрих, я надеюсь на вас.
— Мой фюрер,— в дверях появляется высокая стройная фигура майора фон Белова,— вечерняя сводка Люфтваффе.
Гитлер возвращается к письменному столу, достаёт из мягкого кожаного футляра очки в тонкой металлической оправе и, получив от адъютанта лист бумаги, погружается в чтение.
— Скажите, Белов,— шумно дышит он сквозь раздувающиеся ноздри, тряся перед собой листок,— кто составляет подобные сводки?
— Начальник службы разведки люфтваффе Шмидт, а подписывает начальник штаба люфтваффе генерал-майор Ешоннек, мой фюрер,— брови майора удивлённо подпрыгивают.
— Я имею ввиду кто адресат этих сводок?
— Высшее руководство вермахта...
— Вот именно, а у меня создаётся такое ощущение,— Гитлер прихлопывает носком ботинка,— что я держу в руках передовицу 'Фёлькешер беобахер'. Я хочу видеть цельную, меняющуюся во времени картину реального положения на фронте, а не хаотический набор цифр, за которым прячется руководство люфтваффе. Разместив без должной защиты на приграничных аэродромах значительные силы авиации мы в первый день войны понесли огромные потери. По данным Генерального штаба Сухопутных войск только 5-й авиакорпус потерял на земле 96 Ю-88 из имеющихся 167-ми. Почти 60 процентов своих бомбардировщиков за один день! Столько Ю-88 мы не теряли за месяц над Англией. Их сейчас просто нечем восполнить, поскольку все мощности германской военной промышленности для нужд сухопутных войск. На перестройку промышленности, при условии, что мы немедленно сменим приоритеты, уйдёт не менее трёх месяцев и тогда наше месячное производство не превысит 150-и Ю-88-х. При таком темпе мы, судя по всему, не сможем даже восполнять их потери на фронте...
Гитлер, закашлявшись, принимает из рук адъютанта стакан с водой:
— Что это: 'За последние сутки с момента возобновления интенсивных авиационных боёв сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах 356 самолётов противника. Наши потери — 69 самолётов'? Что это мне даёт? Непонятно даже хорошо это или плохо? Всё зависит от соотношения сил перед войной. Единственное, что я могу сказать с уверенностью, что через полтора месяца в люфтваффе не останется ни одного военного самолёта. А сколько их останется у русских я не знаю, поскольку в сводке нет таких данных. Могу лишь примерно догадываться об этом по докладам пилотов люфтваффе о соотношении сил в воздушных боях, которые попали в сводки. В каждой из них говорится о многократном количественном превосходстве русских.
— Насколько мне известно, мой фюрер,— на лице фон Белова мелькает страдальческое выражение,— в эту сводку включены все потери русских самолётов с начала войны, в том числе беспилотные.
— Что?! Беспилотные?— Трясёт головой Гитлер, недоверчиво глядя на майора.
— Так точно, мой фюрер. Мой сокурсник по военно-воздушной академии в Гатове служит в штабе люфтваффе. Как показало расследование 18-го мая русские бомбардировали узел связи в Цоссене самолётами-снарядами. И самое неприятное в том, что их конструкция как две капли воды похожа на самолёт-снаряд компании 'Аргус моторен' 1936 года, которая потом была развита в сотрудничестве с компаниями 'Лоренц' и 'Арадо'. Однако предложение о серийном производстве самолёта-снаряда было отклонено генерал-полковником Удетом.
