— Я могу быть свободен немедленно? — спросил Фалдор.
— Пожалуй, я бы попросил вас задержаться, пока я не найду вам замену. Не думаю, что это затянется слишком надолго. Вас это не затруднит?
— Нет, милорд, — поклонился Фалдор. — Мне бы тоже не хотелось, чтобы дети в это время оставались без воспитателя.
Из-за дождя, зарядившего на целый день, дети сегодня не гуляли в саду. Джиму тоже было не до прогулок, у него был важный день: он сдавал итоговый экзамен на аттестат о базовом альтерианском образовании. Он представлял собой огромный тест, который Джим выполнял под наблюдением учителя г-на Зиракса в библиотеке, и по правилам на его выполнение отводилось только четыре часа, но Джиму не было поставлено никаких временных ограничений. Об этом г-на Зиракса попросил супруг экзаменуемого, ректор Кайанчитумской медицинской академии лорд Дитмар, и учитель согласился войти в положение. Всё-таки не у каждого юноши, экзаменовавшегося на аттестат, было четверо маленьких детей. Экзамен начался в десять утра; в полдень экзаменуемый отлучился к своим малышам, в час дворецкий принёс в библиотеку чай с очень вкусными пирожными, от которых не только ученик, но и учитель не смог отказаться. В половине третьего был обед, после которого настало время укладывать детей на тихий час, и это задержало экзаменуемого ещё на полтора часа. После этого он наконец вернулся к тесту и в течение двух часов без помех выполнял его. В шесть вернулся лорд Дитмар, заглянул в библиотеку и спросил, как идут дела.
— Я уже почти всё сделал, милорд, — ответил Джим. — Осталось совсем чуть-чуть.
Ещё ни одному молодому человеку на памяти г-на Зиракса не было предоставлено столько поблажек при сдаче экзамена, сколько Джиму. Помимо того, что он не был ограничен во времени и несколько раз отвлекался на исполнение своих родительских обязанностей, на чай и обед, так ещё и получил несколько подсказок от своего спутника. Лорд Дитмар минут пятнадцать сидел рядом и наблюдал за тем, как Джим выполнял задания экзаменационного теста; воспользовавшись этим, Джим три или четыре раза обратился к нему, когда у него возникали колебания по поводу ответа на то или иное задание. Лорд Дитмар, кладезь знаний, разрешил все его сомнения, но потом, заметив выражение лица учителя, сказал:
— Вообще-то, это не совсем честно, любовь моя. Видишь, как господин Зиракс на нас смотрит? Он, наверно, стесняется выгнать меня, хотя должен. Я пойду, милый... Пусть всё будет по-честному. Удачи тебе.
И, поцеловав своего юного спутника в макушку, лорд Дитмар покинул библиотеку, а Джим продолжил выполнять задания самостоятельно. Г-н Зиракс действительно постеснялся намекнуть лорду Дитмару, что его спутник и без того уже пользуется невиданными поблажками, и его уход счёл весьма своевременным и правильным. Среди учеников г-на Зиракса были сыновья лордов, но все они сдавали экзамен на общих основаниях, без каких-либо особых послаблений, а случай Джима оказался в его практике исключительным. На протяжении всего времени обучения Джим занимался недурно, выказывал хорошие способности и высокий интеллект, но в жизни этого ученика было слишком много отвлекающих от учёбы моментов, в том числе ранний брак и рождение детей. Как педагог и отец двоих сыновей г-н Зиракс не мог одобрить это, но и особо повлиять на это не мог: кто он был такой, чтобы указывать лордам? Приходилось подстраиваться под особенности жизненных обстоятельств этого, в общем-то, неглупого и способного, но слишком озабоченного супружеской жизнью и воспитанием малышей ученика.
Под конец Джима снова отвлекли: вошёл дворецкий и доложил, что Илидор, соскучившись по нему, капризничает и плачет. А следом за степенным дворецким в библиотеку вбежал маленький непрошеный гость, очаровательный кроха со светлой копной кудряшек и большими голубыми глазами. Он тут же вскарабкался к Джиму на колени и обнял за шею:
— Папуля, поиграй со мной!
Расцеловав своё чадо, Джим пообещал:
— Скоро, уже очень скоро я приду, моё сокровище. Сейчас папуля занят, он сдаёт экзамен, а когда освободится, обязательно поиграет с тобой... Беги в детскую, сынуля, я скоро приду. Иди с Эгмемоном.
Дворецкий увёл малыша, а Джим стал выказывать явные признаки торопливости: он спешил поскорее разделаться с тестом. Г-н Зиракс позволил себе заметить:
— Не торопитесь, ваша светлость. Спешка вам сейчас ни к чему, только ошибок наделаете.
— Да, господин Зиракс, вы правы, — улыбнулся Джим. — Я постараюсь быть внимательным, чтобы ваши труды не пропали даром.
Из худенького, застенчивого и впечатлительного ребёнка с большими печальными глазами, каким г-н Зиракс увидел Джима впервые в доме лорда Райвенна, в свои цветущие семнадцать с половиной лет (и почти двадцать земных) он превратился в пленительное создание. У него была светлая, лучистая улыбка, дивные глаза с длинными ресницами и милое, свежее личико. Его изящную и неглупую головку венчала искусно уложенная корона из волос, на спину спускался целый поток шелковистых локонов, а все прелести его стройной, полувоздушной фигурки подчёркивал облегающий нежно-лиловый костюм, перехваченный на талии широким золотым поясом. На плечах у него была лёгкая, струящаяся складками накидка с золотой каймой по нижнему краю, золотистой подкладкой и полупрозрачным капюшоном, точёную длинную шею охватывало сверкающее драгоценное колье, а ноги были обуты в переливающиеся всеми цветами спектра башмачки. Увы, г-ну Зираксу осталось недолго им любоваться: после экзамена они должны были навсегда распрощаться. Затаив вздох, он наблюдал за выполнением последних заданий, потом запустил сверку ответов и получил результат в восемьдесят пять процентов. Учитывая то, что Джим занимался по ускоренно-сжатому индивидуальному графику, за шесть лет пройдя программу, рассчитанную на двенадцать, это был прекрасный результат.
— Я вас поздравляю, ваша светлость, у вас восемьдесят пять процентов, — сообщил г-н Зиракс. — Это обеспечивает гарантированное получение вами аттестата о базовом альтерианском образовании.
Джим откинул голову назад и застонал.
— Ну наконец-то! Свершилось! — Устремив на г-на Зиракса искрящийся взгляд, он воскликнул: — Господин Зиракс, я благодарю вас за все ваши труды и ваше терпение, с которым вы относились ко всем моим обстоятельствам! Позвольте вас обнять!
Г-н Зиракс позволил себя не только обнять, но и чмокнуть в обе щеки. В свою очередь, он церемонно поклонился и, как воспитанный альтерианец, поцеловал запястье своего знатного ученика, которого ему приходилось величать "вашей светлостью", с тех пор как тот стал спутником лорда Дитмара.
— На этом я с вами прощаюсь, — сказал он. — Вы успешно одолели программу, и моя работа на этом окончена. Я отправлю ваш результат в Главный альтерианский образовательный центр, и аттестат будет выслан вам в течение трёх дней.
— Значит, мы с вами больше не увидимся? — проговорил Джим огорчённо. — Как жаль... За эти годы, что я занимался под вашим руководством, я успел привыкнуть к вам и привязаться. Не откажитесь перед уходом хотя бы выпить с нами чаю.
Г-н Зиракс для приличия поломался, отказываясь, но всё-таки позволил себя уговорить. Чай был подан на веранду, и ради этого лорд Дитмар спустился из своего кабинета. Дождь всё ещё шелестел в мокрой листве, пахло сыростью и свежестью, потемневшие от влаги плитки садовых дорожек и аллей блестели. Лорд Дитмар поинтересовался:
— И какой же результат у моего спутника?
— Восемьдесят пять процентов, милорд, — ответил г-н Зиракс. — Это очень хороший результат, учитывая то, что ваш спутник занимался по ускоренной программе.
Лорд Дитмар поцеловал Джима в висок.
— Ты просто умница, мой дорогой. Я тебя поздравляю с аттестатом.
Заждавшийся Илидор не утерпел и прибежал на веранду, и Джиму пришлось взять его к себе на колени. Малыш сначала вёл себя тихо, косясь на гостя, и льнул к Джиму, а потом шёпотом спросил:
— А почему у него вот тут, — он показал на свои виски и затылок, — нету волосиков?
Г-н Зиракс носил распространённую среди альтерианских государственных служащих причёску в виде длинного высокого "конского хвоста" с постриженными наголо висками и затылком. Джим объяснил Илидору:
— Это такая причёска, милый. Волосы оставляют только сверху, а в этих местах состригают.
— У тебя причёска лучше, — сказал Илидор.
— О вкусах не спорят, — заметил лорд Дитмар с улыбкой.
Сам Илидор со своей копной светлых кудряшек, большими голубыми глазами и влажным алым ротиком был похож на купидончика, ему не хватало только лука со стрелами любви. Этот милый малыш вертелся на коленях у Джима, пристально изучал его причёску, трогая пальчиком каждый завиток, встревал в разговор и тащил в рот сладости со стола — словом, вёл себя так, как и надлежало вести себя непосредственному, живому ребёнку трёхлетнего возраста. Чаепитие показалось ему слишком долгим и скучным, а гость со странной причёской, говоривший непонятными длинными словами, был занудным и неинтересным, и Илидор стал дёргать Джима за края накидки:
— Папуля, пойдём, поиграем... Ну, пойдём...
— Сейчас пойдём, подожди, — отвечал Джим. — Сиди спокойно, сынуля.
Илидор на минуту стихал, но потом опять принимался за своё. Джим строго сказал:
— Будешь вертеться — пойдёшь в детскую и встанешь в угол!
Илидор набычился, изредка бросая на виновника этих нудных посиделок недовольные взгляды, но молчал. Заполучить папу в своё полное распоряжение ему хотелось неимоверно, а вот быть наказанным — не очень.
Наконец утомительный гость откланялся и поднялся с лордом Дитмаром в кабинет, где получил свой последний гонорар, а Джим с Илидором наконец-то пошли играть.
Вечером, когда дети были уложены, Фалдор сказал Джиму:
— Ваша светлость, я должен вас известить о том, что я намерен вас покинуть. С милордом Дитмаром я уже обговорил это, он согласился меня отпустить. Я останусь только до тех пор, пока не прибудет человек, который меня заменит.
У Джима вздрогнули губы.
— Но зачем тебе уходить, Фалдор? Тебе не нравятся дети?
Фалдор покачал головой. Опустив глаза и чуть приметно вздохнув, он сказал:
— Нет, я очень полюбил ваших детей, и мне будет очень трудно с ними расставаться, но я больше не могу у вас работать.
— Но почему, почему, Фалдор? — с заблестевшими от слёз глазами спрашивал Джим.
Фалдор поднял взгляд и посмотрел Джиму прямо в глаза. У Джима снова ёкнуло сердце, когда он узнал эти бесстрашные искорки, но кроме них в этих до боли знакомых глазах была затаённая печаль.
— Мне слишком тяжело находиться здесь, ваша светлость, — сказал Фалдор тихо. — Мне лучше уйти, чтобы не мучить ни вас, ни себя.
— О чём ты? — пробормотал Джим, хотя сердцем почувствовал, что Фалдор имел в виду.
— Когда вы смотрите на меня, вы видите его, — ответил Фалдор. — Это причиняет вам боль. А я... Когда я смотрю на вас, мне хочется взять вас на руки, поцеловать и назвать своим, но это невозможно. И никогда не будет возможно. Вы никогда не полюбите меня — не его, а меня, Фалдора, вы всегда будете видеть во мне его. Лучше больше никогда не видеть вас, чем испытывать каждый день такую муку. Если я клон из мантубианского центра, это не значит, что я бесчувственный и мне не может быть больно.
По щекам Джима скатились две крупные сверкающие слезы. Фалдор проговорил:
— Простите, ваша светлость, если я сказал что-то обидное. Так будет лучше и для вас, и для меня.
Джим медленно покачал головой.
— Но не для детей. Они привыкли к тебе и полюбили тебя... Тебе не жаль Илидора?
Брови Фалдора сдвинулись, но глаза остались сухи.
— Мне будет очень больно расставаться с ним. Это больнее всего. Но моё дальнейшее пребывание здесь не может привести ни к чему хорошему. Я здесь лишний. Я должен уйти. Поверьте, это единственный выход.
Дождь лил, смешиваясь на щеках Джима со слезами: он брёл по мокрой аллее, подставляя лицо потокам небесной влаги. Хотя испытание прошлым и было им пройдёно, всё же оно оказалось мучительнее, чем он думал. Он полагал, что больно будет только ему, но пострадало ещё одно существо, ни в чём не повинное и ничем не заслужившее такой боли. И боль эту ему причинил он, Джим.
Сидя на мокрой скамейке, Джим позволял дождю смывать со своих щёк слёзы. В прозрачном серебристо-сером сумраке сада, наполненного шуршанием дождя, он плакал и повторял только одно:
— Я не хотел... Я не хотел, чтобы так получилось...
Но ничего исправить было уже нельзя, случилось то, что случилось. Если испытание предполагало ещё и это, то это было очень жестокое испытание, думал Джим. При чём здесь был Фалдор? Ему-то за что это? Дети тоже пострадают, но им повезло больше: время залечивает их сердца гораздо быстрее, чем сердца взрослых, и их тоска по Фалдору не продлится долго. Сам Джим, хоть и не без боли, но тоже должен был справиться с этим, а Фалдор, в лице которого пришло это испытание, оказался самой беззащитной фигурой в этой партии. У Джима оставались дети и лорд Дитмар, а что оставалось у Фалдора? Ничего. Он был жертвой беспощадной Бездны, и от неё Джим был бессилен его уберечь. Так всегда бывает: кто-то справляется, а кто-то падает жертвой. Это закон Бездны, который люди не в силах изменить.
Он увидел чёрный плащ и ноги в чёрных сапогах, которые шли к нему, но это был не лорд Дитмар.
— Вот вы где, ваша светлость! А милорд беспокоится, куда вы пропали!
Из-под чёрного плаща вынырнули руки в белых перчатках и ласково завладели руками Джима.
— Господин Джим, деточка! Зачем вы тут сидите? Вы же вымокли до нитки! Вы что, простудиться хотите? А ну-ка, пойдёмте домой!
Какая простуда, сейчас же лето, хотел сказать Джим, но не смог. Он повиновался рукам Эгмемона и пошёл по направлению к дому, а дворецкий, сняв свой плащ и накинув его на Джима, ворчал:
— И пришло же вам в голову в такой дождь гулять! Вымокли-то как! Зачем же вы так? И милорд беспокоится, куда вы подевались... Шагайте быстрее, мой миленький, а то из-за вас и я вымокну!
Когда они уже подходили к дому, Джим вдруг свернул к кухне. Эгмемон удивился:
— Вы куда, ваша светлость? Крыльцо-то — вон оно!
— Я не хочу, чтобы милорд видел меня таким, — сказал Джим глухо. И, видя недоумение в глазах дворецкого, повторил громче и твёрже: — Он не должен меня таким увидеть!
На кухне ужинал Йорн. При появлении Джима он встал из-за стола, но синюю шапку с козырьком ему не нужно было снимать: он был уже без неё. Эгмемон распорядился:
— Кемало, свари асаль!
Кинув только один взгляд на Джима, повар без расспросов поставил на плиту кастрюльку с молоком. Сев к столу, Джим стал распускать вымокшую причёску, вытаскивая из волос шпильки, скобки и гребни и складывая их перед собой на стол. Йорн, озадаченно глядя на все эти приспособления, пощупал свою макушку: единственным приспособлением, которым он делал себе причёску, была бритва.
— Мне нужно переодеться, Эгмемон, — сказал Джим. — И высушить волосы. Я должен быть в полном порядке, когда милорд меня увидит. Я не знаю, как ты это устроишь, но это нужно сделать.
