— Да, ваша светлость, — ответил Фалдор.
Идя по аллее, охваченной бело-розовым пламенем весны, Джим не стирал слёз, катившихся из его глаз. Почему именно сейчас, среди этого неистового цветения, под чистым небом и тёплым солнцем он должен был проходить через это испытание? И что будет означать, что испытание пройдено им? В какой момент его можно будет считать успешно преодолённым — когда в его сердце изгладится тоска по Фалкону и сотрётся самая память о нём? Но вряд ли это возможно: живое продолжение Фалкона было постоянно перед глазами Джима даже без Фалдора. Сын Странника играл сейчас на зелёной травке — кудрявый голубоглазый малыш, Илидор.
Вечером они с лордом Дитмаром стояли на балконе, глядя на озарённый закатными лучами сад. Лорд Дитмар всё ещё одевался в чёрное, носил перчатки и стриг волосы, которые на висках стали совсем седыми, и его траурное облачение печально контрастировало с праздником весны и жизни, царившим вокруг. В своём длинном плаще, высокий и задумчивый, он прогуливался по балкону, переступая по чёрно-белым плиткам, и был похож на чёрного ферзя, а маленький Джим в белом костюме и белых лёгких туфлях смотрелся рядом с ним, как белая пешка. Сначала они думали каждый о своём, и лорд Дитмар был погружён даже в большую задумчивость, чем Джим, как будто совсем не замечая его. Джиму наконец захотелось поговорить со своим спутником, мудрым, добрым, любящим Печальным Лордом, и он сказал:
— Какая красивая весна. Сад просто взорвался цветением.
Переступая с белых плиток на чёрные и наоборот, лорд Дитмар рассеянно отозвался:
— М-да...
— Больше всего мне нравятся яннаны, у них такие мелкие розовые цветочки, и их так много, — сказал Джим. — И ветки так живописно свисают к земле.
— Угу, — ответил лорд Дитмар, заложив руки за спину.
— А Илидор сегодня врезался в кусты, катаясь на самокате, — рассказал Джим со смехом. — Жаль, у меня не было камеры, это нужно было снять. Вот был бы кадр!
— Мм, — промычал лорд Дитмар.
Не зная, как привлечь его внимание и растормошить, Джим уселся на широкий балконный парапет с балюстрадой, поставив на него ноги и обхватив колени руками. Лорд Дитмар сразу взглянул на него и нахмурился.
— Дорогой мой, не садись так, — сказал он озабоченно. — Ведь ты не хочешь упасть?
— А мне так хочется, — ответил Джим тоном капризного ребёнка.
Лорд Дитмар подошёл и обнял Джима за плечи, страхуя от падения.
— Я серьёзно, милый.
Джим прислонился к нему, склонив голову ему на грудь.
— Милорд, вы сейчас как будто совсем меня не любите...
Лорд Дитмар вздохнул, устало и ласково погладил его по волосам и поцеловал в макушку.
— Ну что ты говоришь, дитя моё... Я люблю тебя больше жизни, каждую минуту. Не бывает таких дней, когда я люблю тебя меньше, чем всегда.
Джим поднял лицо и протянул ему губы, и лорд Дитмар нежно поцеловал его.
— Я просто немного задумался, — сказал он. — О работе. Один непростой вопрос не даёт мне покоя, я пытаюсь его решить. Я его решу рано или поздно, но над ним придётся поломать голову.
О Фалдоре они не говорили, но его фигура как будто стояла рядом, нарушая их уединение и вторгаясь в их мысли, и даже когда в этот вечер они занимались любовью, ощущение чужого присутствия не покидало их, как будто за ними кто-то подглядывал. Конечно, за ними никто не подглядывал, но им обоим было не по себе, и близость не принесла того наслаждения, какого они достигали раньше. Скрыв, однако, друг от друга свою неудовлетворённость, они поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи.
Лорд Дитмар поднялся рано и до завтрака работал в кабинете: после выхода своей книги он принялся за очередной труд. Завтракали они на веранде, любуясь ламаннами в цвету, а потом лорд Дитмар уехал, предупредив, что будет только к ужину. Близнецами Джим сегодня занимался сам, предоставив Илидора и Серино заботам Фалдора. Когда сытые близнецы уснули, Джим стал наблюдать, как Фалдор в игровой форме обучал Илидора и Серино счёту, а после они изучали голографический глобус.
Потом по плану у них был бассейн. Джим сам не купался: сидя на скамеечке в ванной, он смотрел, как Фалдор и Эннкетин учили детей плавать. Фалдор был в белых плавках, на Эннкетине были чёрные облегающие панталоны, а малыши плавали голышом. У Илидора получалось лучше, чем у Серино, он уже пытался держаться на воде сам, а Фалдор только страховал его, тогда как Серино нуждался в постоянной поддержке рук Эннкетина.
После плавания был полдник: Илидор и Серино пили горячий асаль с печеньем и ели фрукты; потом были комнатные игры и урок астрономии. Фалдор показывал детям голографическую карту Галактики и рассказывал о ближайших планетных системах. Илидор удивительно быстро всё схватывал, с ходу запоминая названия систем и обитаемых планет, напоминая своей необыкновенной обучаемостью Джима в детстве. За урок он запомнил десять систем и мог их показать на карте, только замешкался с одной. Джим, наблюдавший за уроком, подсказал:
— Это система Блоог. Из трёх планет обитаем только Флокар. Там одни пустыни, но люди всё равно там живут.
— А откуда ты знаешь, папуля? — удивился Илидор.
— Я там был, поэтому и знаю, — сказал Джим.
Воспоминания всколыхнулись в нём, и между его бровей пролегла складка.
После обеда у детей был тихий час, а потом они пошли гулять в сад. Джим и Фалдор снова сидели на скамейке и наблюдали за резвящимися малышами. Джим молчал, стараясь отогнать призрак прошлого. Фалдор, тоже помолчав некоторое время, наконец спросил:
— Когда вы были на Флокаре, с вами там произошло что-то плохое?
Джим заставил себя улыбнуться.
— Почему ты так подумал?
Глядя на Джима своими ясными, по-детски чистыми глазами, Фалдор сказал:
— Вы изменились, когда заговорили о нём. Вы стали напряжённым, ушли в себя. У вас с этой планетой связаны тяжёлые воспоминания, ведь так?
— Я бы не хотел об этом говорить, — сказал Джим. — Это уже в прошлом.
Он ничего не сказал Фалдору, но целый день им владели тягостные мысли. Это заметил и лорд Дитмар, когда вернулся вечером домой. За ужином он отметил молчаливость и грустный вид Джима:
— Что с тобой сегодня, милый? Ты что-то ничего не рассказываешь и как будто печалишься... Что-то случилось?
Джим улыбнулся и покачал головой:
— Нет, милорд, всё как обычно. Ничего не случилось, у нас всё хорошо.
— Как малыши? — поинтересовался лорд Дитмар. — Илидор не учудил чего-нибудь новенького?
— Нет, он сегодня сделал большие успехи, — ответил Джим. — Он впитывает знания, как губка. Он выучил десять планетных систем.
Лорд Дитмар провёл полчаса в детской, наблюдая, как Джим возится с близнецами, поцеловал малышей и отправился к себе в кабинет, где пробыл два часа. Перед сном они с Джимом прогулялись по саду с коляской. Сад наполняла вечерняя прохлада и аромат цветения, аллеи были погружены в голубые прозрачные сумерки, но каждый лепесток ещё отчетливо виднелся. Ясное небо было ещё светлым, в нём висели лёгкие, зарумяненные закатом облачка, фонари пока не горели, но всюду уже был разлит вечерний покой. Верхушки деревьев сонно покачивались в струях еле ощутимого ветерка, где-то среди яннанов выводила вечернюю песню какая-то одинокая пташка, а в цветах стрекотали драфиллы (22). На ручке коляски рядом с рукой Джима в белой перчатке лежала чёрная перчатка лорда Дитмара, а по плиткам аллеи рядом шагали белые туфельки и чёрные сапоги. Близнецы в коляске сладко спали: им, похоже, было всё равно, где это делать — в детской или на прогулке.
— Они не совсем одинаковые, — заметил лорд Дитмар вполголоса, всматриваясь в личики малышей. — Они похожи просто как братья, но не как близнецы. Я легко их отличаю: справа Дейкин, а слева Дарган.
— Наоборот, милорд, — улыбнулся Джим.
— Не может быть! — воскликнул лорд Дитмар. — Ты уверен?
— Абсолютно, милорд, — кивнул Джим. — У Дейкина глазки посажены чуть шире, а у Даргана лобик немного выше. Но носики у них определённо ваши.
— А бровки твои, — улыбнулся лорд Дитмар, целуя Джима в висок. — И глазки.
Они присели на скамейку возле большого, раскидистого яннана, свесившего до земли длинные ветки, покрытые розовой пеной цветов, и слушали усыпляющий хор драфилл и однообразные повторяющиеся птичьи ноты. В ещё светлом небе уже висели бледные серпы двух альтерианских лун — большой золотистый Униэль, похожий на гигантский апельсин, и белый маленький Хео, напоминавший земную Луну.
— Такой дивный вечер, — проговорил лорд Дитмар, ласково дотрагиваясь до волос Джима. — Почему ты грустишь, моя радость?
— Вам показалось, милорд, — тихо ответил Джим.
— Ты устал?
— Немного.
Помолчав, лорд Дитмар накрыл своей чёрной перчаткой белую перчатку Джима.
— Испытание прошлым даётся тебе слишком тяжело, дружок. Признаюсь, и меня оно немного напрягает.
Джим опустил глаза и чуть сдвинул брови.
— Не выгоняйте его, милорд... Дети его полюбили.
— А ты? — спросил лорд Дитмар.
Джим вздрогнул от прозвучавших в его голосе напряжённых, неприятных нот, вскинул взгляд и посмотрел лорду Дитмару прямо в глаза.
— Милорд, вы знаете, что я принадлежу и всегда буду принадлежать только вам, — сказал он тихо, но твёрдо. — Я отдаю себе отчёт в том, что он — не Фалкон, хоть и похож на него. Я справляюсь с испытанием.
— Хорошо, если так. — Лорд Дитмар поцеловал Джима в лоб и серьёзно взглянул ему в глаза. — Но это нелегко тебе даётся, любовь моя... Тебе не холодно? Может быть, пойдём?
— Пойдёмте, милорд, — вздохнул Джим.
Глава XXIV. Точка
Испытание прошлым продолжалось. Каждый день на прогулке с детьми Фалдор просил Джима рассказать что-нибудь о Фалконе, и Джим рассказывал понемногу, затрагивая и собственную историю. Рассказал он и сказку о Существах — создателях вселенных, и об отлёте Странника. Говоря об их последней с Фалконом встрече на площадке в горах, перед его отлётом к Звезде, Джим не смог удержаться от слёз. Увидев его плачущим, Фалдор вдруг подхватил его на руки и стал носить, как ребёнка.
— Простите, — сказал он смущённо. — Я по-другому успокаивать не умею.
— Ничего, — прошептал Джим, не вытирая текущих ручьями слёз. — Этот способ тоже подходит...
Фалдор поставил его на ноги, и Джим нырнул в длинные свисающие гирлянды душистых яннановых ветвей, мягко защекотавших его залитое слезами лицо. Они сразу осыпали его волосы и плечи мелким розовым конфетти своих лепестков и скрыли его от игравших на лужайке детей и Фалдора, и Джим, раздвигая их руками, побрёл среди яннановых зарослей, сам не зная куда. Яннаны здесь росли один возле другого, образуя сплошную завесу из своих длинных висячих веток, и только по звуку детских голосов можно было определить, где лужайка. Джим бродил среди розовых гирлянд в странном состоянии, всхлипывая и одновременно улыбаясь, вдыхая сладкий запах и изнемогая от пронзительной муки в груди. И вдруг, раздвинув ветки, он наткнулся на Фалдора, который стоял с непокрытой головой, держа в руке свою синюю шапку с козырьком, а его синий костюм на плечах был весь осыпан яннановыми лепестками. Он шагнул к Джиму, отодвинув ветки, не сводя с него своего чистого детского взгляда, нагнулся и неуклюже прильнул к его губам.
— Вы сказали, это делается, когда любишь, — сказал он. — Я... Мне кажется, я вас...
Джим не дал ему договорить. Он проваливал испытание, неистово гладя плечи, лицо и голову Фалдора и впиваясь в его мягкие, послушно раскрывающиеся ему навстречу губы. Но лишь несколько мгновений губы Фалдора были податливыми и пассивными, они тут же сами перешли в наступление, а его руки крепко обняли Джима. Джим смеялся и рыдал, принимал поцелуй за поцелуем и сам целовал снова и снова. Испытание было провалено, но ему было всё равно.
— Фалкон, — прошептал он.
Объятия ослабели, Фалдор отступил. Как когда-то на горной площадке, Джим в скорбном недоумении попытался удержать ускользающего Фалдора, но тот, как и Фалкон, покачал головой: не делай этого.
— Дети остались без присмотра, ваша светлость, — сказал он. — Давайте вернёмся.
Он исчез за завесой яннановых ветвей, а Джим осел на траву, содрогаясь от беззвучных рыданий. Цепляясь за розовые гирлянды, он устремлял к небу надрывный немой крик.
— Я не могу, Фалкон... Я не могу...
Никто ему не отвечал, яннановые цветы щекотали его мокрые щёки и могли его утешать только своим сладким ароматом.
— Фалкон, — посылал он отчаянный, полный боли зов через триллионы световых лет, в другую Вселенную. — Фалкон...
Но так далеко не нужно было устремлять взгляд: тот, кого он звал, был гораздо ближе. Джим услышал топот маленьких резвых ног, и его шею обняли тёплые ручонки сына.
— Не плачь, папуля, я с тобой!
Маленькие ладошки Илидора вытирали ему слёзы, он обнимал Джима изо всех силёнок и повторял:
— Не плачь, не плачь! Я здесь!
Я улетаю, но моя любовь останется с тобой. Она будет жить в нашем сыне, в котором есть частичка тебя и частичка меня.
Как могло получиться, что Джим звал Фалкона, а прибежал Илидор? Только потому, что Илидор и был Фалконом. Не Фалдор, как казалось Джиму, а Илидор, в котором жила настоящая частичка Фалкона, которая и откликнулась на его зов.
— Папуля, ты упал? Ты ушибся, тебе больно? — спрашивал малыш.
— Нет, моё сокровище, — улыбнулся Джим сквозь слёзы, гладя мягкие кудряшки сына. — Мне было плохо, но ты пришёл, и всё стало хорошо. Спасибо тебе, мой родной.
Нет, испытание не было провалено, понял Джим. В момент, когда он уже признавал своё поражение, ему пришла помощь, и он справился. Да, он справился окончательно и поднялся с земли повзрослевшим и спокойным. Ничто не забылось, не ушло и не померкло, всё оставалось на прежних местах, но сердце Джима обрело покой. С тихой светлой печалью он поставил последнюю точку в главе "Странник" и открыл новую страницу, на которой написал заголовок: "Печальный Лорд".
Они с Илидором устроили игру в прятки среди яннановых веток, к которой присоединился и Серино, а Фалдор присматривал за близнецами. Потом они выбрались на лужайку, Джим завязал Илидору глаза своим шарфом, и они принялись играть в жмурки. Они бегали и смеялись, падали, вставали и снова бегали, и веселью не было конца. Давно уже Джим так не играл с детьми, как сегодня, давно не был таким заводным и неутомимым, а когда увидел Йорна, почтительно снявшего свою шапку, позвал:
— Йорн, иди к нам!
Они играли в мяч, а потом качали детей на качелях: Джим раскачивал Илидора, а Йорн — Серино.
Потом они вернулись в детскую. Оставив с детьми Фалдора, Джим бродил в одиночестве по саду, чтобы в его душе улеглось всё то, что он сегодня осознал.
Вечером он уложил детей. Лорд Дитмар отчего-то задерживался. Ожидая его, Джим прогулялся по саду, посидел в библиотеке, выпил чаю и поболтал с Эгмемоном. Ему не терпелось поделиться с лордом Дитмаром своим прозрением, рассказать ему, что испытание прошлым преодолено, и успокоить его, но лорда Дитмара всё не было. Около десяти Джим начал беспокоиться: так поздно лорд Дитмар ещё не задерживался, обычно он возвращался не позднее восьми. Хотя Джим взял за правило не беспокоить его звонками, чтобы не отвлекать от дел, сейчас он был вынужден нарушить своё обыкновение.
