А потом он попробовал зажать ее в углу и облапить. К тому времени она всего три месяца занималась с Такаси, а Торгрим, несмотря на худобу, был силен. Сама не понимает, как тогда отбилась.
Такаси девушка ничего не сказала — было стыдно и не хотелось выглядеть слабой в глазах учителя.
Ниронец сам узнал.
Больше она Торгрима не встречала. По слухам, через два месяца, когда парень смог самостоятельно встать с постели, родичи услали его на соседний остров, где подрастал целый выводок девиц брачного возраста.
Короче, теория отношений между мужчинами и женщинами Альдис была известна. Что же до практики... практика оставалась чем-то далеким и (чего уж врать себе?) не особо интересным. При мысли о практике вспоминались голодные глаза Торгрима, запах рыбы и противные холодные руки, шарящие по ее телу.
Пусть в десятках прочитанных романов воспевалась романтическая привязанность и пожертвование собой во имя любви — все эти розовые сопли оставались абстракцией, не имеющей места в реальной жизни.
Верность семье, долгу, стране — понятно. Желание стать лучше, умнее, сильнее — тоже понятно. Восхищение, дружба... Но любовь?
В глубине души Альдис была уверена, что ее придумали авторы сентиментальных романов. Чтобы не остаться без работы.
И вот ожившая абстракция: Тэфи и Фридмунд.
Стало понятно, почему подружка-гальтка в последние дни ходила сама не своя, мечтательно улыбалась, отвечала невпопад и вообще походила на лунатика, которому снится счастливый сон.
Как бы счастливый сон не окончился кошмаром с исключением за неуспеваемость.
Вспоминая свой собственный опыт общения с Фридмундом, она могла только посочувствовать подруге. Чтобы вытерпеть его шутовские замашки, нужны не нервы, а стальные канаты.
Ужас какой: Фридмунд! Всеотец, спаси и сохрани!
— А? Что? — Пока девушка переваривала новость, курсантки продолжали оживленно общаться.
— Я говорю, что, пока вы все вздыхаете в подушку о Дроне, Тэфи встречается с настоящим мальчиком. Пусть даже и с Фридмундом, — повторила Гвен.
— Я не вздыхаю в подушку о Дроне!
— И я, — робко напомнила о себе Лакшми, но на нее никто не обратил внимания.
Гвендолен показала острый язычок:
— Тогда о ком ты мечтаешь? О Хельге?!
"Начинается! — Альдис почувствовала, что снова звереет. — И ты, Гвен?!"
— Слушай, я понимаю, что это не наше дело, — вмешалась Гурда. — Но все-таки что между вами произошло? Ты прямо невменяемой становишься, когда слышишь его имя.
Остальные девчонки замолчали, даже Гвен прекратила подначки. Все вопросительно смотрели на нее. Альдис почувствовала себя в ловушке.
"Боги, избавьте меня от этого разговора", — взмолилась курсантка. Но боги, как всегда, предпочли не вмешиваться.
— Ну... Лакшми рассказывала, что он сделал в пещере?
— Рассказывала. Я понимаю, можно обидеться. Но это ведь не конец жизни, так? Почему ты не можешь просто забыть?
— Потому что...
"Потому что он заставил меня довериться и обманул. Потому что я потом еще долго чувствовала себя дурой. Потому что он — подлец. Потому что он мой напарник".
Потому что потому.
Трудно объяснить то, что чувствуешь нутром. Хельг — подлец. Подлец, который умеет оставаться чистеньким. В том, что нападение сегодняшних четырех придурков — целиком его идея, сомневаться не приходится. Но ведь попробуй докажи.
На помощь пришла Лакшми:
— А я сегодня получила у Мурены дополнительные баллы. И она нас похвалила!
Прозвище Мурена настолько прочно прилипло к сержанту Кнутсдоттир, что даже Альдис иногда, забывшись, называла так ротную.
— Не напоминай, — помрачнела Гурда.
— Почему?
Альдис тоже удивилась. Сегодняшнее задание Сигрид можно было отнести к "условно простым": подъем в связке по отвесной скале. Они уже не раз проделывали подобные упражнения на более простых трассах, так что даже Накамура с Сольвейг почти не ругались. Полувзвод Томико успел четвертым, и пусть призовые баллы полагались только первым трем пятеркам, это все равно огромное достижение.
Прямо можно даже поверить, что они способны работать вместе.
— Мы были последними, — убитым голосом призналась Гурда.
— Как так? Почему?
Гурда — и вдруг последняя?
Хотя... если вспомнить общую динамику...
В памяти всплыли результаты последних недель. Удивительное дело: полувзвод Гурды всегда плелся в конце списка вместе с другими неудачниками. И частенько делил с командой Накамуры почетное последнее место.
Раньше это как-то ускользало от Альдис — она была слишком унижена собственными неудачами, чтобы смотреть на результаты других. Казалось, любое сравнение будет не в ее пользу. А вот теперь получается...
— Почему? — повторила девушка.
— Наверное, я плохой командир, — пряча глаза, сказала подруга.
— Чушь свинячья! Ты — отличный командир.
— Ты не можешь этого знать.
— Зато я могу, — вмешалась Гвен. — Я, Лакшми, Джин, Тэфи. Мы все знаем, что ты хороший командир. Дело не в тебе, пора уже признать это. Дело в Тагути.
— Риоко? — Альдис удивилась еще больше. — При чем тут Риоко?
Оказалось, Гурде тоже не повезло: в ее полувзовод затесалась Риоко Тагути. Изящная ниронка с вкрадчивым голоском и манерами лисицы. Неудачный опыт с Альдис не отбил у третьей дочери штатного палача любовь к сложным многоходовкам, а может, она просто не умела по-другому. Сначала курсантка попыталась втереться в доверие к Гурде, чтобы управлять группой изнутри. Не вышло. Несмотря на прямоту характера, Гурда отнюдь не была дурой, как Томико, и лесть действовала на нее плохо. Тогда Тагути начала аккуратно подтачивать авторитет командира, продвигая в лидеры более удобного и управляемого человека. Втихаря, уже после выполнения заданий, критиковала решения Гурды, сплетничала, иногда саботировала работу.
Риоко играла в свои игры — ей не так важны были баллы, как возможность властвовать. И сладить с ней не было ни малейшей возможности.
— Иногда мне кажется, что это я виновата. Что я что-то упускаю. Что нужно по-другому. — Голос у Гурды был грустный-грустный. — Я не справилась.
— С ней никто не может справиться, — мрачно отозвалась Альдис, чувствуя, как чешутся кулаки пойти и спросить с Тагути за испорченное настроение подруги. — Ей нужна вторая Томико. Они прямо идеальная пара.
Гвен молчала. Их с Лакшми полувзвод стабильно держался в числе первых по призовым баллам.
— Ну почему нельзя было оставить команды, как в пещере? Чтобы по комнатам?
Ответ на вопрос "почему?" у Альдис появился после рассказа подруги, но она не решилась озвучить его.
Ротная намеренно разбивала уже сложившиеся компании. И намеренно назначала командирами не самых подходящих для этого людей.
Хотя почему неподходящих? Гурда вполне подходила. Это Риоко не подходила на роль подчиненного.
А вот спроси кто-нибудь из девчонок, зачем Сигрид это нужно, и пришлось бы развести руками — мол, не знаю.
Наверное, нужно.
Наверное, без этого не стать пилотом и воином.
— А может... — начала Лакшми и замолчала.
— Что?
— Может, вам поменяться?
— Это как? — заинтересовалась девушка.
— Обменять Альдис на Риоко. Если Томико и Риоко согласятся.
— Это гениально, Лакшми. — Гурда так воодушевилась, что вскочила и обняла бхатку. — Я уверена — она согласится!
Альдис тоже не сомневалась в этом ни секунды. Ниронка умна: она сумеет совладать и с Томико, и с Сольвейг.
— Представляю, что скажет вам Мурена, если вы придете к ней с таким предложением, — ехидно отозвалась Гвендолен.
— Почему нет, Гвен?! Это равноценная замена одного бойца на другого. Все только выиграют.
— Думаешь, вы одни такие умные? Стоит разрешить одному полувзводу, и все начнут меняться.
Кажется, Гвен тоже думала, что нынешний состав команд не случайность.
— Может, ты и права. Но попробовать стоит. Я завтра поговорю с Накамурой.
Альдис зажмурилась, сжала кулаки и, как в детстве, отчаянно пожелала, чтобы пророчество Гвендолен не сбылось.
Увы, даже в детстве это мало помогало.
— Не хочу вас расстраивать, — гальтка бросила выразительный взгляд в сторону механических часов на стене, — но если мы через двадцать минут не начнем собираться, то ночевать будем на улице.
— Ну вот, я не успела все повторить, — огорчилась Лакшми.
— Я тебе потом объясню, что непонятно, — пообещала Гурда.
На часах половина одиннадцатого, до корпуса десять минут средним темпом.
Альдис попробовала встать и поняла, насколько сильно она вымоталась. Учеба, танцы, фехтование, подъем в связке, потом еще драка, турсоведение, ругань с Хельгом и добровольный спарринг с маникеном под вечер. Ноги отказывались ходить, хотелось рухнуть на кровать и проспать часов двенадцать.
— Пошли, чего сидеть! Сегодня Уллах в комендантах, он звереет, когда поздно приходят.
Темнело теперь раньше. Уже к семи часам в воздухе повисали серые влажные сумерки. Виндерхейм заворачивался в кисею тумана, как красавица-бхатка кутается в прозрачные шелка. Временами порывы северного ветра-дикаря срывали покровы, обнажая серые скалы, черные ветви деревьев с полуоблетевшей листвой.
Лакшми поежилась — она все время мерзла. На ее родном острове, почти в месяце пути от Виндерхейма, сейчас цветут мандариновые деревья и зреет виноград. Там, где она выросла, не бывает зимы, только приходят дожди и насыщают плодородную землю влагой, превращая поля в чавкающее болото из жирного чернозема. Там жарко, и кожа людей впитывает солнце — становится смуглой, как каравай из печи.
А в Акульей бухте давно зима. Солнце показывается на пару часов, чтобы снова спрятаться, море ревет простуженным басом и глодает скалы. Потом шторма утихнут, залив покроется зеленым льдом, и дети будут носиться по нему на коньках...
В Виндерхейме — ни зимы, ни лета. Остров наособицу, на распутье между западом и югом.
Мальчишка догнал их уже у самого корпуса.
Сначала были крики в спину: "Альдис! Альдис, подожди!" — потом из кустов вывалился кудрявый крепыш.
Девушка помотала головой. Такое чувство, будто она попала в дурной повторяющийся сон. И сейчас снова придется драться и слушать про Хельга.
— Зачем ты так мчишься, что нет никакой возможности догнать? — укоризненно проблеял давешний противник. — Неужели не слышала моего зова? Бежать через кусты трудно, они жесткие и все в колючках. Гляди, я чуть не порвал форму. И оцарапался.
— Чего тебе надо?
Если парень все-таки собирается закончить то, что начали его дружки днем, то дело плохо. Альдис сейчас и от Нанами не отобьется.
— Я хотел поговорить с тобой! — выпалил крепыш. Покосился на других девчонок и добавил: — Наедине.
— Мы пойдем, подождем в холле.
"Нет, не надо!" — хотела крикнуть девушка. Хотела, но не крикнула. Ее разборки с мальчишками — это ее разборки, нечего подруг впутывать.
Проводила взглядом закрывшуюся дверь, ущипнула себя за руку и попробовала разозлиться. Апатия в бою — верное поражение.
Злости не было, только разболелся низ живота. Йотуны тебя побери, Гвен! Накаркала!
— Чего тебе? — еще более неприветливо повторила девушка, стараясь оттянуть момент драки.
— Я... э-э-э... хотел спросить... Хотел задать вопрос. Не обижает ли кто тебя?
— Ты что — издеваешься?
— Нет, я серьезно. Ты это... если обижает кто — только скажи мне! Не стесняйся, прямо так и скажи. Поверь, мне можно довериться. Не бойся! Пусть будет даже сам Дрона, я его... — Парень изобразил выразительный хук левой рукой. — Скажи только имя, и обидчик будет повержен и унижен мною!
Теперь Альдис окончательно убедилась, что за всем этим скрывается какая-то пакость имени Хельга. Интересно, чего они ждут? Что она начнет жаловаться? И кому потом будут переданы эти жалобы?
Не очень-то умно со стороны Хельга, прямо скажем. Со своими обидчиками Альдис привыкла разбираться самостоятельно.
— А с чего такая забота?
Кажется, он смутился:
— Ну, ты же девчонка. А девчонок нужно защищать.
Нет, он решительно издевался.
— Ты намекаешь на то, что я слабачка и не могу постоять за себя? — очень ровным тоном спросила курсантка. Долгожданная злость все-таки вернулась, еще бы живот перестал ныть. — Может, ты хочешь сказать, что таким, как я, не место в академии? Спасибо за заботу, можешь передать своим дружкам, что я готова надрать им задницы в любое время дня и ночи. — Последнее было откровенным бахвальством. Оставалось надеяться, что крепыш об этом не знает.
— Альдис, иди быстрее! Комендант закрывает вход, — высунула голову из-за двери Гурда.
Сбегать с поля боя, конечно, не очень достойно, но Альдис сбежала. А что еще оставалось делать?
Хельг Гудиссон
Вместо правой руки — боль. И вместо правой ноги — тоже боль. Словно жалят без остановки сотни пчел, а следом за полосатыми товарками спешат вгрызться в кость и плоть тысячи мерзких муравьишек.
Слезы прокладывают влажные дорожки по щекам. Пытаешься вдохнуть воздух, но легкие словно наполняются лавой из Муспельхейма. Аустри, Вестри, Нордри, Судри — коротышки бросили положенную им Всеотцом службу, и небосвод стремительно приближался, грозя раздавить мелкого человечишку.
"Больно, — ленивая мысль неторопливо ползет по извилинам мозга. — Боги неба... земли... и моря... как же больно..."
Небосвод отпрянул в сторону, словно испугавшись огромного силуэта, склонившегося над Хельгом.
Почему? Почему ему опять снится этот сон? Почему эти грезы так пугающе реальны?
Небо молчит. У неба, как и у самого Хельга, нет ответа.
"Громовержец" наклоняется. Лис знал, что последует за этим. Его собственное лицо, за последние восемь снов надоевшее хуже горькой редьки. А раньше и не думалось, какая у него противная высокомерная харя. Надо постараться сдерживаться после пробуждения...
Мысль забралась на очередную извилину и замерла.
Небо и земля поменялись местами, словно в первые дни Катаклизма.
Он увидел мертвых пехотинцев, посылаемых им уже в который раз в отчаянную атаку на "Громовержца". Отчаянную и бессмысленную — кто же пошлет против кракена рыбаков, а не китобоев? Темно-синие рваные мундиры в подпалинах, беспорядочно разбросанное оружие, на лицах — холодная мука уходящих в посмертное бытие, на справедливый суд Всеотца, решающего, кто достоин Валгаллы, а кто отправится к Хель...
На лицах...
Таких знакомых лицах...
Печально смотрит одним глазом Свальд — второго нет, как и половины головы. Осуждающе таращится Фридмунд, а из шеи рыжего торчит осколок чакры. Обожженное лицо Катайра вообще невозможно узнать, но Лис знает — это покрытое жадными языками огня тело принадлежит гальту. Рунольв превратился в мешанину из плоти и земли. Рядом с ним чуть улыбается побледневшая Лакшми, вцепившаяся обеими руками в собственные кишки, выпавшие из ужасной раны на животе. Альдис раздавлена многотонной ногой "Громовержца", но все равно смотрит так, будто это она, а не "эйнхерий", устроила побоище. Ардж лишился нижней части туловища, и он зол, ужасно зол — и мертв конечно же.
