И что "кто-то" — женского пола.
— Да я бы ее не Муреной назвал! — Фридмунд возмущенно замахал "Классификацией наземных турсов". — Злобная тварь — самое подходящее ей прозвище!
— Нельзя оскорблять наставников! — вступил в разговор Свальд, как всегда, резко и бескомпромиссно.
— Почему это вдруг?
— Наверное, потому, что Устав запрещает, — сказал Хельг, не отрываясь от схемы внутреннего устройства "Разрушителя". — Впрочем, можешь уточнить у Хрульга, я ведь могу и ошибаться.
— Думаю, не стоит, — задумчиво произнес Кнультссон. — Он может неправильно понять...
Катайр не выдержал и захохотал:
— Рога Кернуноса, а как он может правильно понять?! Я балдею от тебя, напарничек!
— Тише! — Рунольв недовольно покосился на северянина. — Вы мешаете.
— Вы бы лучше не критиковали, а идеями делились, — буркнул Фридмунд. — Критиковать всякий может.
— А ты прям генератор идей, — ехидно заметил Катайр. — Единственное прозвище придумал, и то скорее оскорбление.
— Не единственное! — возразил рыжий. — Вот для Хрульга, например, — Пудинг.
В комнате наступила тишина.
Катайр и Хельг переглянулись.
— Ты или я? — спросил гальт.
— Давай ты, — сказал Лис.
— Хорошо. — Круанарх повернулся к Фридмунду и поинтересовался: — А почему, собственно, Пудинг?
— Разве не очевидно? — удивился рыжий.
— Да что тут очевидного?! — возмутился Катайр.
— Я был о тебе лучшего мнения, напарник, — огорченно вздохнул Фридмунд. — Ты хорош в математике, твои познания в биологии восхищают, ты один из лучших в стрельбе, а танцы для тебя, будто родная стихия — но! И в тебе есть изъяны. Эх! — Сванд расстроенно покачал головой.
— Какие еще изъяны?! — Катайр начал заводиться.
Фридмунд поднялся и обличающе ткнул в гальта пальцем.
— Ты не понимаешь инопреданий!
Тишина, запыхавшись, поспешно вернулась в комнату, таща следом за собой недоумение.
— Чего-чего я не понимаю?! — вытаращился на рыжего Катайр.
— Инопреданий, — довольно повторил Кнультссон.
— Это еще что за хрень?! — не выдержав, заорал северянин. Из-за стены раздались удары возмущенных шумом соседей.
— Ну вот, ты даже таких элементарных вещей не знаешь, — еще больше опечалился Фридмунд. — А мне тебя еще около года терпеть...
— Терпеть?! — взъярился Круанарх. — Ты говоришь о терпении — МНЕ?!
Хельг засмеялся. Разъяренный северянин резко повернулся к одногруппнику.
— Иносказаний... — выдавил сквозь смех Лис, прежде чем Катайр успел что-либо сказать. — Он имел в виду — иносказаний...
Гальт хлопнул себя по лбу и засмеялся следом за Хельгом. Тихонечко захихикал Рунольв. Свальд улыбнулся и вернулся к задаче по логистике. Фридмунд недоуменно переводил взгляд с одного на другого, пытаясь понять причину смеха.
— Чего вы ржете? — недовольно спросил он.
— Твою же "валькирию", ну и придумал же — инопредания, — с трудом сдерживая смех, произнес Катайр. — Кому расскажешь — не поверят!
— Ну вы и дураки! — сделал вывод Кнультссон, улегся на кровать, отвернулся к стенке и обиженно засопел.
Отсмеявшись, Хельг в очередной раз посочувствовал Катайру, получившему в компаньоны рыжую беду. Впрочем, они хотя бы общаются. Альдис сейчас — что айсберг. После первого испытания она, образно выражаясь, походила на затаившую злобу кошку, шипящую при каждой встрече. Но после инцидента с Бийраном белобрысая, догадавшаяся, что за глупейшим поступком Ульдарссона стоит Хельг, стала походить на изготовившуюся к броску кобру — вся напряжена, ждет подвоха и совсем не прочь отправить напарника на тот свет, напичкав ядом.
Правильно говорят: злой мужик — как йотун, а злая баба — как целый Йотунхейм.
Эх, подсказала бы тогда в пещере всезнающая Вёр о будущем напарничестве — и Хельг поступил бы иначе. Придумал бы новый план, рассчитал прорыв к выходу так, чтобы и под шарики не попасть, и у Альдис с Лакшми оставить уверенность, что он не подозревал о засаде.
Прошлого не изменишь. К сожалению. И самое дурацкое — ведь сам же и виноват! От белобрысой не избавишься в ближайшие год-полтора, а то и все пять лет, если их команду не расформируют...
Ты бы согласился получить в напарники даже Фридмунда, да, Хельг? Слушать его ересь, поражаться его глупости, возмущаться его поведением — но, с какой стороны ни подойди, в том, что касается турсов, рыжий просто молодец. Катайр ни одного плохого слова не сказал о командной практике. О тупости рыжего вообще — много и охотно. Но об ошибках Фридмунда в турсоведении — ничего.
Синергия у них, чтоб их...
Глупая девчонка! Не будь ее, все шло бы куда лучше! А так и Торвальд постоянно недоволен, и вообще при мыслях о турсоведении хочется кого-нибудь приложить, например ту же Альдис.
Вспомнилось: через два дня после истерики белобрысой жутко смущающийся Ульдарссон снова попросил совета. Только что парни закончили бегать по лесополосе, проклиная новшество от ротного — копать ямы на скорость и тут же их зарывать. Впереди ждал очищающий душ, и тут-то Бийран опять пристал к Хельгу.
— Зря я тебя не послушался, — сетовал курсант, в этот миг напоминая побитого щенка. — Правильно ты сказал, нечего мне других было о помощи просить. Поддержка товарищей — дело хорошее, но ведь благими намерениями дорога в Хельгард выстлана, верно? Эх, не стоило, совсем не стоило, ты верно говорил, да и плохого ты не посоветуешь. И вот видишь, как вышло? Зачем, ну зачем, а? Все же глупая затея мне в голову пришла, сам не пойму, чего вдруг...
Хельг состроил сочувствующую мину. Влюбленный болван винил себя, хотя идею "Разбойники и спаситель" подкинул ему Лис. Не в лоб, конечно. Тогда в библиотеке он "вспомнил", как Альдис рассказывала на командных занятиях о своем восхищении героями древности, защитниками обездоленных и слабых. Потом "припомнил" о недавно прочитанном девчонкой ойкуменовском романе о рыцаре, спасшем принцессу из заколдованной башни, и как она томно вздыхала, мечтая оказаться на месте принцессы. Затем Лис сказал, что одногруппники Бийрана могли бы ему помочь сделать что-нибудь этакое, но потом быстро заметил, что в делах любви у других не стоит просить содействия — однако это уже решать самому Бийрану. После того он еще несколько раз повторил о "защитнике-спасителе", намекая, что произойди с Альдис беда, а оказавшийся рядом Бийран помог бы, то ему суждено занять место в ее сердце навсегда.
Парень, попавший в сети Фрейи, слушал Хельга, развесив уши. Лис с трудом сдерживал ухмылку: рано или поздно Ульдарссон дойдет до "гениальной" мысли сымитировать нападение на белобрысую с последующим спасением, и даже душеведу будет клясться, что это его собственная идея.
Под конец, убедившись в готовности Бийрана хоть сейчас предстать перед девчонкой в облике героя, Хельг спросил ради интереса:
— Скажи... а что ты в ней нашел? Почему полюбил — ее?
— О! — Ульдарссон засмущался пуще прежнего и зачем-то выдвинул стул из-за стола. — Альдис... ну... она... особенная!
— Особенная?! — Лис не смог удержаться от скепсиса в голосе, но влюбленный болван не заметил.
— Она не такая, как все, — с затуманившимися глазами и все более нездоровым тоном начал Бийран. — Она отличается от остальных девчонок. Они простые звезды в ночном небе, а она — падающая звезда, следующая своим путем. Они рыбацкие лодки, а она — драккар конунга. Они моллюски, а она — жемчуг. Они угли, а она — пламя. Они...
— Я понял, — перебил ни йотуна не понявший Хельг. — Особенная, разумеется...
Теперь Ульдарссон почти каждый день бегал к Лису как к эксперту по Альдис и каждый раз сожалел, что не послушался Хельга и обратился за помощью к одногруппникам.
"Хотя как раз послушался", — довольно подумал Лис. Раздраженный белобрысой, точнее, фактом ее существования как его напарника, он собирался помочь многими советами — и "помогал".
"Завтра скажу, что ей стихи нравятся! — злорадно подумал "птенец", рассеянно следя, как переставший дуться Фридмунд с усердием чертит что-то в тетради, победно поглядывая на Катайра. — Пусть изводит ее поэзией!"
О том, чтобы извиниться и попросить прощения у Альдис для возобновления нормальных отношений, Лис и не думал. Цель оправдывает средства. В академии главная цель — стать эйном. Ради этого все средства хороши. Разумный человек уже бы все понял и перестал вести себя как малое дитя. Вон, даже Ардж при встрече уже не глядит так, будто хочет с обрыва сбросить. Понял бхат, что здесь не в бирюльки играют. Дома, роды, семьи — нет их в академии. Последний селедочник в своих шансах равен майнору Дома Небес. И если ни тот, ни другой этими шансами не воспользуются, скованные запретами и предубеждениями прошлой жизни, — значит, сами виноваты.
Хотелось сказать Альдис все вышеизложенное в лицо, но с белобрысой не поговоришь. Не драться же с ней, чтобы заставить выслушать! Да и зачем? Не соответствуешь духу академии — твои проблемы. Лис и без напарника обойдется!
Он и раньше был один.
Не привыкать.
Альдис Суртсдоттир
Всю свою жизнь Альдис была не как все.
Пусть идиоты думают, что "не как все" — это интересно и приятно. Что если ты "не как все" — сразу, значит, особенный и уникальный, весь такой в центре внимания: роковой и важный.
На самом-то деле быть "не как все" — это быть изгоем. Место в центре внимания тебе обеспечено на тех же правах, что любой заморской диковине. Если окружающие хорошо воспитаны, ты встретишь не тычки и затрещины, а косые взгляды, шепот за спиной и вежливую холодность лицом к лицу.
Ты не такой, как все, — значит, ты чужак. Изгой, отщепенец, лишняя деталь в идеально налаженном механизме.
Всю свою жизнь Альдис чувствовала себя лишней.
Она не была нужна матери, ведь та умерла и оставила ее. Не нужна отцу — он хотел сына и не раз говорил об этом. Не нужна сверстникам, учителям, родине...
Иногда ей казалось, что она и себе-то не особенно нужна.
А потом все изменилось.
Одно короткое: "Я согласна" — и уныло дрейфовавшую лодку ее жизни подхватило мощное течение. Подхватило, чтобы вынести из затхлого болота на фарватер необъятной реки и дальше... в море. Впереди путеводным огнем сияла цель, достойней которой не было и быть не могло.
Жизнь дала шанс, и Альдис его не упустила.
Никто не обещал, что избранный путь будет усыпан розами, и глупо было бы ждать иного. Но именно здесь, в академии, в окружении сильных, подтянутых людей, преданных делу, Альдис почувствовала себя дома.
Впервые в жизни.
Каждая девочка на острове умела драться. Каждая училась управлять боевыми машинами, и это не считалось чем-то зазорным или выдающимся. Демонстрировать знания и умения было не только правом, но и обязанностью каждого курсанта. Здесь поощряли активность, инициативу, целеустремленность, здесь никто не тратил время на сложные ритуалы и чересчур изысканные фразы.
Она была здесь своей. Она была как все...
Отец на прощание сказал: "Будь как все". Она кивнула, хотя не знала, сможет ли и как это — "быть как все".
Оказалось — это просто. Проще вареной селедки.
В те минуты, когда Альдис удавалось забыть об отце и прошлой жизни, она была счастлива.
Нет, конечно, на Виндерхейме были свои недостатки. Хельг, например... или тайное общество свандов "ах-мы-все-такие-особенные-люди-камня".
Были недостатки, и нечто неумолимое, требовательное внутри Альдис призывало заняться их искоренением.
Она не знала, как назвать эту часть себя. Чувство долга? Нет, вряд ли. Бывало, что долг противоречил подобным движениям души. Возможно, это было сутью Альдис: исправлять свои и чужие несовершенства, вмешиваться в любую ситуацию, быть лучше, чище, правильнее, следовать долгу.
Сейчас долг требовал оставить истинников в покое, а сердце искало совсем другого.
Отец на прощанье сказал: "Не высовывайся", — и правильно сказал. Братство — не ее забота. Есть наставники, есть военные, есть генерал Ольфссон, наконец.
"Ну да, есть наставники. Которые эту свору и возглавляют".
Да и кто вообще сказал, что братство — это что-то большее, чем просто сборище безобидных мечтателей? Надо подождать, пока они себя хоть как-то проявят, а пока нет причин подозревать и выслеживать их.
"Угу, отличная идея подождать, пока не появятся трупы бхатов и чжанов".
Да это вообще не ее дело!
А если они начнут с Лакшми или Тэфи?
"Это не мое дело, это не мое дело", — уговаривала себя Альдис, провожая взглядом Моди и Беовульфа. Идут рядышком, чуть ли не под ручку, о чем-то тихо разговаривают. А почему бы двум однокурсникам и не поболтать во время обеденного перерыва?
За прошедшие месяцы девушка очень старалась забыть о братстве. Иногда получалось.
А иногда... вот как сейчас.
Надо признаться, что толку от ее попыток разузнать больше о тайной организации было немного. Моди и Беовульф почти не общались, лиц наставников курсантка не видела, а слежка за прочими "братьями" оказалась занятием настолько же опасным, насколько бессмысленным. Несколько раз Альдис вылавливали около корпусов старших ребят. Один раз она нарвалась на выговор от работника, подметавшего дорожки. Пожилой полусванд-получжан сурово отчитал девушку, отиравшуюся около корпуса мальчишек, посетовал на нравы современной молодежи, напомнил, что за любовные интрижки ее ждет гарантированное отчисление, и на прощанье пообещал ничего не говорить ротной, если она забудет дорогу к этой части острова.
Внушение имело успех: теперь девушка десятой дорогой обходила поворот к жилью старшекурсников. Потом навалились задачки Сигрид, турсоведение, учеба, общение. События памятной ночи потускнели и выцвели, стали похожи на давнишний кошмар — уже не страшный, но все еще неприятный.
Даже вроде бы удалось убедить себя не вмешиваться.
Удалось?
"Тогда почему я иду сейчас за ними в сторону учебного корпуса?"
Если "братья" общаются, дело нечисто. Обычно эти двое едва ли замечали друг друга. Сторонний наблюдатель не увидел бы ничего общего между грубоватым Моди и аристократичным, слегка высокомерным Беовульфом. Парни жили в разных комнатах, учились в разных группах, и сферы их интересов никак не пересекались.
"Это рискованно и небезопасно. Вряд ли я смогу подкрастся поближе, чтобы что-то услышать. И вообще, надо готовиться к математике", — продолжала уговаривать себя девушка, следуя за сокурсниками.
Листва с кустов и деревьев по краям аллеи совсем облетела. Не спрячешься, не подслушаешь. Оставалось топать в отдалении, делая вид, что ей в ту же сторону.
Мальчишки исчезли за дверями учебного корпуса. И это было тоже очень подозрительно, потому что после перерыва всех "птенцов" ожидал совместный выезд на полигон для обучения стрельбе из брахмаданды — удивительного оружия бхатов, совмещавшего скорострельность лука и убойную силу арбалета.
Короче, нечего им было делать в учебном корпусе.
Уже не вслушиваясь в доводы своей осторожной половины (эта часть души, ратовавшая за невмешательство и безопасность, была трусом, а кто слушает трусов?), Альдис припустила бегом в сторону здания.
