Но и потом самым страшным наказанием для пленных немцев стало обещание назначить им в охрану евреев — тогда процент гибели пленных 'при попытке к бегству' резко возрастал. Впрочем, русских и белорусов тоже приходилось просеивать — а то были случаи, когда в охране оказывались люди, у которых кто-то в семье погиб, а то и все. И тогда немцам устраивалась кровавая баня. В принципе, оно и ладно бы, но это ведь был обменный фонд — на одного немца мы могли выменять десять-двадцать советских граждан — мирного населения или военнопленных.
В других городах тоже были организованы гетто — пусть и меньше минского, но в них также убивали людей — немцы поставили себе задачу избавиться от евреев и славян, и они ее последовательно выполняли — пока больше по евреям, но и наш черед скоро настанет.
Так что после освобождения новых территорий мы развернули широкую деятельность по расследованию преступлений и пособничестве немцам — помимо военизированных частей из соседних республик, немцы создавали охранные части и из местного населения. Так, в Бобруйске был полицейский отряд в 183 человека, в Старых Дорогах — 147, Осиповичах — 105 — и так далее, всего по Минской области — 1085 полицейских. Правда, это из населения более чем в полмиллиона человек — народ предпочитал уходить в партизаны и подполье, чем служить немцам — против немцев сражалось как минимум на два порядка больше человек, чем служило им, и это явно, с оружием в руках, так-то скрытая поддержка — передача продуктов, сведений, собранного или украденного оружия — шла от четверти населения республики, ну и большинство просто поддерживало такие действия.
При вступлении в полицию люди писали заявления, где указывали, что пострадали от советской власти и давали примерно такие клятвы: 'Обязуюсь служить справедливо германскаму правительству без измены, так как я терзан большевистской бандой и на сегоднешний день меня преследует банда коммунисто-жидовская. Правдивость вышеподанной информации удостоверяю собственноручной подписью' (орфография сохранена).
Впрочем, контингент полицаев не нравился и самим немцам. Так, Франц Кушель — белорусский националист и заодно шандартенфюрер СС — в своих показаниях на допросе указывал, что бургомистр Минска пригласил его на должность начальника местной городской полиции и, когда он немного ознакомился с положением этой полиции, то его охватил ужас. 'Это была публика абсолютно недисциплинированная, в большинстве своем бывшие криминальные элементы, освободившиеся из тюрем, пьяницы, воры и разбойники'. В декабре 1941го в 'Менскай газэце' он как-то пытался оправдать 'несовершенство' местной полиции отсутствием опыта в построении государственности. Ну да — если набирать в полицию воров и убийц — откуда вообще возникнет такой опыт. А другие в полицию и не шли. В начале 1942го в 'Беларуской газэте' в ответ на 'некоторые акты насилия со стороны полицейских' вопрошали — 'Откуда взялось такое озверение некоторых наших полицейских неизвестно. Белорусы в натуре очень добрые, имеют мягкий характер'. Несколько позднее там же отмечалось, что 'в полицию попало много случайных людей, которые хотели просто пережить военное время или решить свои личные дела. Тут были и пьяницы и воры, грабители, которые компрометировали полицию, потом удирали к партизанам и продолжали издеваться над безоружными белорусскими деревнями. Своими часто отвратительными действиями они оттолкнули от себя белорусское общество. Отсюда и появилось неуважение к черному мундиру' (в РИ это писал в ноябре 1943го года журнал белорусской полиции (sic!) 'Беларус на варце' ('Белорус на страже')).
Кстати — за эти черные мундиры полицаи страдали дополнительно. На самом деле это была старая форма СС, которой много завалялось на складах — в СС ввели новую форму серовато-зеленого цвета, вот ее в основном и носили, а носить черную становилось моветоном — значит, ССовец на фронте не воевал, и чтобы в Германии на таких не косились, член СС предпочитали новую форму черной — вот черную и сбагрили своим помощничкам. Проблема была в том, что довоенная советская печать очень много говорила про черную форму ССовцев и прочих чернорубашечников, поэтому черный цвет стойко ассоциировался именно с этими головорезами. Вот полицаев, не спрашиваясь, зачастую и ставили к стенке как ССовцев, несмотря на их вопли что они 'не такие'. Так что вскоре эта форма стала очень непопулярной и у самих полицаев — те при первой же возможности старались переодеться хотя бы в советскую, или польскую форму, а то и в гражданскую одежду.
Немцы вообще пытались разыграть карту белорусского национализма. 22 октября 1941 года была создана Белорусская народная самопомощь (БНС), возглавляемая Иваном Ермаченко, а по отчеству — внимание! — Авраамович. Мы даже не были уверены, что он именно Иван. Как и насчет Ермаченко — слишком уж украинская фамилия. То есть в ФИО видного деятеля белорусского националистического движения не было ни одного белорусского слова. Прямо издевательство какое-то, как будто кто-то криком кричал — не ходите ! это подстава ! Этот деятель участвовал во всяких националистических правительствах организациях еще с революции, с 1938го был куратором белорусско-немецкого общества. 'Проверенный кадр'. И мы его внимательно допрашивали — где, когда, с кем, о чем — и не только по немцам, но и по французам с англичанами — ведь он жил в Чехословакии, а это их вотчина — ну, пока они не сдали с потрохами своего союзника Гитлеру.
БНС тут сначала действовала вроде бы из благих побуждений — взяла на себя функции по обеспечению нуждающегося населения, имела право организовывать приюты, медицинские учреждения, проводить культурные мероприятия, издавать книги, журналы на белорусском языке.
Но, как отмечали сами немцы — 'Большинство поставленных нами на руководящие должности от Белостока до Смоленска — это выходцы из Польши и в основном католики. Поэтому они смотрят на Белоруссию через польские очки. Но белорусы-католики — это не настоящие белорусы, под лозунгом Белоруссии они стремятся построить новую Польшу... Между белорусами и поляками происходит острая борьба. Немецкие оккупационные власти вернули в Белоруссию польских помещиков, которые в 1939 г. бежали от русских'.
Немцы играли на национальных чувствах белорусов, проводя мысль о том, что они по своему происхождению не имеют ничего общего со славянами, а значит, у них свой исторический путь (и что-то мне это напоминало до боли знакомое, только южнее — ну да — учителя и рецепты — одни и те же). Настойчиво внедрялась мысль о двухсотлетней колонизации Белоруссии Россией (так что и этот тезис — не первой свежести). Гауляйтер Кубэ хотел создать здесь нечто вроде белорусского правительства, которое помогло бы немцам более эффективно достигать своих целей. 10 сентября 1941 года вышел приказ Кубэ об открытии к 1 октября всех школ. Устанавливалось обязательное обучение для юношей и девушек от 7 до 14 лет. Распоряжение Кубэ о временном школьном порядке, которое в начале октября опубликовала "Менская газета", обязывало представителей народов, проживающих на территории Белоруссии, изучать белорусскую культуру. "Преподавание в школах будет на белорусском языке", — говорилось в приказе. Всего в Минске после оккупации работало 14 школ. Учителей не хватало, не было и национальных учебников — учились по советским, только вычеркивали оттуда советских партдеятелей и их портреты. Высшие учебные заведения в республике не работали, что, впрочем, не помешало создать Академию наук, в число почетных членов которой входили Вильгельм Кубэ и редактор "Беларускай газеты" Антон Адамович — ну последний хотя бы писатель, был арестован в 1930м по делу 'Союза освобождения Белоруссии' — сначала раскрутили маховик белорусизации, потом испугались самими же созданного возрастающего национализма и стали 'вертать все взад'. Ну да — раскручивали одни, вертали другие — но колеблющаяся линия партии как-то многих заколебала — куда она потом повернет и что будет с теми, кто поддерживал предыдущий курс ... 'стабильности нет'.
Вот ряд представителей творческой интеллигенции и поверили немцам, увидев в них спасителей от 'сталинского режима' — раз им не помогли 'английский режим', 'французский режим', да и 'режим САСШ' тоже 'не смог'. Наталья Арсеньева, Владимир Клишевич, Масей Сиднев, Микола Равенский, Алесь Смоленец, Рыгор Крушина, Фёдор Ильяшевич, Алесь Дудицкий, Михась Кавыль, Янка Юхновец, Алесь Соловей, Сергей Ясень, Масей Седнёв. И куда девать всю эту творческую интеллигенцию ? с одной стороны они зашкварились сотрудничеством с немцами, а другой — некоторые были репрессированы, может даже и незаконно, а с третьей — сотрудничество с такими людьми зашкварит уже нас. И не расстреливать же их в самом деле ? Но из таких вот недобитков потом вылезло достаточно нацгадов, то есть вроде бы и оставлять нельзя. Вопрос.
Причем жизненные пути многих из них были мало того что запутанные, так еще и очень туманные. Например, та же Арсеньева была женой польского офицера — после воссоединения Белоруссии ее выслали в ссылку в Казахстан и разрешили вернуться в Минск перед самой войной (что само по себе странно — вот вам и 'кровавый режим'). Но интрига на этом не заканчивается — она была женой того самого Франца Кушеля, который занимался местной полицией — этот кадр служил в армии Польши, в 1939м был взят в плен РККА, попал в Старобельский лагерь в Ворошиловградской (Луганской) области, потом каким-то 'чудом' избежал 'массовых расстрелов' польских военнопленных 'кговагым сталенским гежимом' (откуда тогда потом взялась армия Андерса, если 'всех расстреляли' ? а потом еще одна, когда 'Андерс и ко' свинтили к союзникам в Иран ?), переведен в Бутырскую тюрьму, где его подсаживали к высокопоставленным польским военнопленным (не для них ли и пелись эти сказки про массовые расстрелы, чтобы запугать). В начале 1941го он зачем-то освобожден и отправлен в Белоруссию, где и воссоединился со своей женой. Ну и с приходом немцев стал служить им.
Очень все 'странно'. Его песням о том, что он завербован советской разведкой и является штатным сотрудником, 'поэтому вы должны немедленно передать меня в Москву!', мы как-то не поверили. Ну да, как минимум стукачок, раз сидел в тюрьме со своими бывшими сослуживцами, но вряд ли ценный — прежде всего ввиду малоценности самого дела — ну кому сейчас важны польские военнопленные ? Хотя и умный — не отнять — недаром его привлекли к сотрудничеству и наши, и немцы. Поэтому мы продолжали допросы — надо было выяснить, кто это там в Москве отправлял поближе к границе такие кадры. А ну вдруг как и в самом деле окажется немецким шпионом — причем настоящим ! — который в преддверии нападения Германии на СССР формировал в близких к границе областях группы агентов ? Вот и эту семейку переправил в белорусскую столицу, и еще предстоит выяснить, чем они там занимались. Оч-ч-чень не хотелось бы мне попасться тому человеку — слишком гнилое дело. И такие гнилые дела мы раскручивали по очень многим захваченным нами 'деятелям' — связи куда только не тянулись — и к немцам, и к англичанам, и к американцам, и в Москву. И не только по писателям, но особенно по руководству Белорусской народной самопомощи — все стороны как-то хотели использовать друг друга, и заиграться тут — легче легкого.
И этот клубок мы будем раскручивать еще очень долго — допросить несколько сотен человек, связать показания, выполнить по ним перекрестную проверку, выстроить взаимосвязи — дело не на один год, так что наша секретная тюрьма, замаскированная под архивный отдел, работала днем и ночью — хотелось бы все сохранить в тайне — не столько даже от немцев, сколько от англичан, американцев и от Москвы — мало ли что там вылезет, да уже и вылезало. Правда, от наших уже шли запросы — чем занимаются в этом здании — ну да — работали-то у нас те же следователи, что и при советской власти, связи у них с людьми с большой земли наверняка были, так что информация понемногу просачивалась. Еще надо будет думать — как использовать этот факт — надо бы прежде всего будет выяснить, а кто это вообще интересуется этими предателями ? И с какой целью ...
Ну и развивать внутреннюю безопасность, как минимум дублировать допросы, чтобы потом сравнивать — а не утаил ли кто уже из наших следователей какие-то сведения — глядишь, так и раскроем кротов. А пока я организовал при этой тюрьме отдельную боевую группу с задачей 'Никто из пленных не должен выйти отсюда живым без моего личного приказа' — а то мало ли — выцепят ценного кадра — и пропали сведения. Группу я формировал как раз из идейных коммунистов, которые на дух не переносили коллаборационистов и были готовы разорвать их на куски. Да, там была и обычная охрана, а этих мы залегендировали под антидиверсантов, тем более что они действительно днями и ночами тренировались на устроенном там же полигоне — я заодно создавал группу боевиков для действий в городе. Правда, по хорошему и им бы не стоило так уж доверять — могут сойтись с кем-то из следаков или охраны — но тут была надежда на разные ветки подчиненности. Своих-то, из собственной службы безопасности, я на это дело отрядить не мог — и помимо этого дел хватало — по охране меня и внутренней слежке, так еще среди них было много обиженных советской властью — а ну как найдутся общие знакомые с арестованными ? И до чего они могут договориться ? Это ведь люди, с одной стороны имеющие выход на немцев, с другой — близкие ко мне. Так что ну нафиг. Да, между арестованными и антидиверсантами стоит охрана, но мало ли — кто-то кого-то увидит — и понеслась. Правда, было опасение, что я просто перемудрил со всеми этими слоями взаимной подстраховки и прикрытия. Но пока пусть будет так — слишком мало прошло времени, чтобы так уж всем доверять — с моими-то деяниями.
В общем, коллаборационисты пока проходили через ежедневные допросы — мы хотели как можно больше выудить по горячим следам. Были среди них и злостные враги, которых ни за что нельзя выпускать, были и запутавшиеся, были и в самом деле незаконно пострадавшие от советской власти — с последними двумя категориями пока шло основное сотрудничество, и была надежда вернуть их обратно в наше общество. Насколько я понимаю, в моей истории все эти люди ушли вместе с немцами и потом составили костяк белорусской эмиграции, которая работала против СССР. А так — глядишь, меньше народа будет мутить тут воду после войны, меньше будет жертв во время лесной войны — в БССР она тоже велась, хотя и меньше, чем на Украине или в Прибалтике. В общем, что бы со мной не случилось, народу будет всяко полегче.
Причем, возможно, сейчас коллаборационистов было меньше, чем в моей истории. Так, с осени мы разбрасывали над временно оккупированными территориями листовки, в которых рассказывалось о немецком плане Ост, согласно которому 75% белорусов должны быть выселены либо уничтожены, должны быть уничтожены все евреи, а немцам раздадут земли по сто гектаров на семью — ну и с подсчетами, что земли хватит на четыре миллиона семей, то есть самим белорусам, сколько их тут останется, земли не хватит. Правда, я допустил пару ошибок — я ведь составлял листовку на основе смутных воспоминаний. Во-первых, зря упомянул, что латыши, эстонцы и литовцы будут использоваться в качестве помощников немцев — после этого отношение к ним стало очень плохим. Правда, пока эти национальности присутствовали тут в основном в качестве полицаев, к которым и надо плохо относиться. Да и массовое сопротивление литовцев при освобождении нами Вильно тоже говорило о многом. Проблема возникнет позднее, когда в Прибалтику будут возвращаться те, кто ушел с Красной Армией. Да и в самой Прибалтике оставалось еще много нормального народа, это помимо того, что и в наших войсках прибалтов хватало. Так что эту ошибку придется исправлять. Вторая ошибка заключалась в том, что пока никакого оформленного плана Ост насчет белорусских земель еще не существовало — в Берлине шло только обсуждение его наметок. Об этом мы узнали, когда при освобождении Минска захватили группу следователей из Германии, который выясняли — как и когда могла произойти утечка этих секретных сведений. Ну и ладно — пусть ломают головы. Глядишь, появится шпиономания и кого-то у себя репрессируют.
