Мисс Амбридж - Прошу любить и жаловать.

До сих пор ей приходилось вытягивать поместье из долговой ямы, а для этого применять все свои умения и навыки. Леди Кракнелл не могла позволить себе быть слабой — быть просто бабушкой.

Теперь же открывались такие перспективы. Можно было немного расслабиться.

Да мне самой это доставило удовольствие.

Я улыбалась и щебетала всякие детские глупости, радовалась цветам, вкусному варенью на булке, любимой кошке, которая прошмыгнула вслед за бабушкой, пока та заходила в комнату. Ведь руки у той были заняты подносом с моим завтраком. А кошка одним прыжком оказалась на кровати, улеглась у меня в ногах. И не желала уходить. Да и я по ней сильно соскучилась.

В беседе за завтраком выяснилось, что я провела в таком бессознательном состоянии около трёх суток. И что тогда мистер Прайори темнил? Это он не советовал отправлять меня в больницу, приговаривая, что я просто сильно перенервничала, да вообще — перетрудилась в тот день.

Леди Кракнелл рассказала, что было принято решение не афишировать доставшееся вдруг богатство. Монеты будут вводить в оборот понемногу, чтобы они не потеряли аукционной стоимости, картины были положены в банковскую ячейку и ждали приезда консультанта-оценщика. Прежде чем предлагать их на выставки, надо было наверняка определить их подлинность, а на это требовалось время. И немалые деньги. Пока доход был невелик.

Только продажа пары камней из наследства удержало в этом году усадьбу от полного разорения, да ещё пара камней ждала своей очереди, чтобы тоже попасть на аукцион редкостей — так можно было получить больше денег.

Но хоть какой-то прогресс наметился.

Энни бурно радовалась, что можно будет вернуть её любимиц-коров, которых пока не пустили под нож, Джеффри радовался, что получил свою плату за прошлый и этот год, его жена — была довольна тем, что не придётся искать другое место жительства. Жизнь на природе ей очень нравилась.

Да и Берни радовался тому же. Здесь в школе Грейт-Хэнглтона у него была определённая репутация, наработанная им с определёнными усилиями. И ему совсем не улыбалось начинать всё сначала.

Да, Грейт-Хэнглтон, тот городок, что стоял на землях, когда-то принадлежавшим маркизам Сент-Эдмонд, а потом их выкупили, чтобы проложить железную дорогу. А ходили мы в церковь, которая находилась в деревушке Литтл-Хэнглтон. Именно там и было место упокоения всех членов нашей семьи.

Да и деревушкой это поселение называлось больше по инерции. Теперь Литтл-Хэнглтон можно было назвать посёлком городского типа. Ещё не город, но уже не деревня.

И именно там стоял заброшенный дом семьи Риддл.

Я проверила воздействие моего нового голоса и на леди Кракнелл, спросив, что означает для неё фамилия Риддл.

— О, я любила Томаса, — ответила она мне, печально опуская глаза, — мы были так похожи — молоды, красивы. — Она смутилась. — Меня называли красавицей. Возможно. Я была хороша собой. Когда я уже вышла замуж за Джеймса, меня представили ко двору. — Она немного помолчала. — Мне оказывал знаки внимания сам Эдуард, Принц Уэльский. Я испугалась и попросила мужа увезти меня обратно в Кенделшу. И тут я поняла, что жду ребёнка. Джеймс был очень горд, что родился сын и наследник. И года не прошло со дня нашей свадьбы. Но тут ему пришлось отправиться в Индию в армию. Не знаю подробностей его контракта, он обещал вернуться при первой же возможности. А я жила здесь в доме моего отца, среди вещей, знакомых мне с детства, воспитывала сына. И никогда больше не ходила в сторону Литтл-Хэнглтона. Не хотела даже смотреть на дом Риддлов.

Нашу беседу прервала Ингрид. Она забрала поднос с посудой, а я попросила бабушку помочь мне одеться и спуститься в библиотеку. При этом попросила её продолжить рассказ.

— Мне это интересно, — выделила голосом.

И она опять не устояла.

— Да, ходили слухи, что Томас не сам сбежал с той девчонкой. Слуги в поместье — их тогда было больше, которые общались с местными, шушукались, что когда он появился дома спустя год, то утверждал, будто его опоили. Та девушка, с которой он убежал из дома. Он напивался каждый день у себя в комнате, орал и швырял тяжёлые предметы в стену. Но при этом — то звал её по имени, то называл её ведьмой.

Она смутилась.

— Боюсь, что я не устояла бы, если бы он вдруг приехал к нам с визитом. Бог уберёг меня. После смерти моего отца вернулся Джеймс, а через год родилась Эллен — твоя мама. — Она с нежностью провела рукой по моим волосам. — Теперь у меня были две причины, привязывающие меня к этой жизни. Мой сын и моя дочь.

Мы сидели в библиотеке на том самом диванчике, на котором проснулись всего три дня назад. А ведь кажется, что прошло так много времени!

— Слуги же и принесли весть, которая разнеслась по деревне: погожим летним утром служанка вошла в гостиную и обнаружила всех трех Риддлов мертвыми. — Она сухими глазами смотрела на стенку без надписи, видя там что-то своё. — Тогда арестовали садовника, но вскоре отпустили, ибо выяснилась поразительная вещь — никто из них не был ни отравлен, ни зарезан, ни застрелен, ни удавлен, не задохнулся газом и вообще, судя по всему, не получил никаких повреждений. Фактически все Риддлы оказались абсолютно здоровы, не считая такой детали, что были мертвы. Поскольку не было никаких доказательств, что Риддлов вообще кто-то убил, полиции пришлось отпустить садовника. Никто так ничего и не узнал.

Бабушка обнимала меня всё сильнее и сильнее.

— Эта война. Она забрала у меня почти всё. — Её руки дёрнулись, судорожно прижимая меня к груди. — Смерть мужа и сына чуть не привели меня к полному краху. Я ведь даже не замечала, как умирает усадьба Кенделшу, увы. Только приезд Мариуса немного встряхнул меня. Джеймс рассказывал мне о нём, — её губы раздвинулись в робкой улыбке. Нет, он ничем не напоминал мне Томаса. И на Джеймса не был похож. Но на него можно было положиться. Он и сейчас выглядит весьма достойным спутником жизни. А я. — И снова горечь в её голосе, — я стала стремительно стареть. И ведь мне было всё равно. Даже замужество Эллен не вывело меня из этого сумрачного состояния.

Я гладила её руки и ругала себя последними словами за то, что заставила её говорить. А с другой стороны — может, ей и нужно было выговориться?

— И только когда сюда в Кенделшу привезли маленькую девочку со смешными косичками, — тут она достала гребешок и стала расчёсывать мне волосы, — только тогда я почувствовала, что что-то теплеет у меня в груди. Я снова захотела жить. Ради тебя, Долорес. А уж когда эта маленькая девочка стала радовать меня своими успехами в языках и прочих предметах. — Немного помолчав, добавила. — Я ведь всё время наблюдала, как ты практикуешься в письме или читаешь, как ты играешь или просто сидишь, рассматривая старые фотографии или слушая Ингрид, Мариуса, Джеффри. У тебя талант, Долорес. Ты умеешь хорошо слушать. — Она вздохнула. — Вот и теперь — я же открыла перед тобой душу, я понимаю. И почему я сделала это перед такой малышкой? — Она чмокнула меня в макушку, завязывая большой белый бант. — И ведь нисколько не жалею.

И мы крепко обняли друг друга.

Жизнь в усадьбе Кенделшу пошла своим чередом — я и близнецы играли вместе, собирали цветы в саду и урожай ягод.

А месяц спустя в августе я вернулась из родительского дома, куда поехала, чтобы вместе с семьёй отпраздновать день рождения братика, а потом через четыре дня и мой.

Вернулась в полном раздрае, ибо не знала, как сообщить бабушке, что я такая же волшебница, как и та, кто в своё время увела её первого жениха. Да и открыть ей имя моего магического крёстного

Глава 8

Нет, весь июль я не только развлекалась разными хозяйственными делами — весь месяц я провела в усадьбе, тренируя и оттачивая своё новое странное умение. Выяснила, что Голос — я пока назвала это так — действует на всех, даже на животных и птиц. Кошка выполняла мои нехитрые команды, подчас с видимым неудовольствием, но выполняла. И я старалась её задобрить кусочками мяса или мисочкой молока.

А ещё мне удалось потренироваться на птичках, которые прилетали на кормушку, повешенную на окошко. И пусть сейчас было лето, в садах и полях полно насекомых и прочего корма, но всё равно — я уже узнавала постоянных посетителей кормушки. Они реагировали на приказ "застыть!", замирая на краю дощечки, так что можно было взять эти трепетные комочки пуха в руку и надеть им на крохотные лапки самодельные колечки с чётко выбитыми номерами. Они не могли сопротивляться моему приказу. Но их крохотные сердечки так бешено стучали, пока я держала их в руках, что я резко ограничила круг испытуемых.

Я заключила союз с мистером Прайори. На сей раз обычным способом — через Клятву. Пусть он не мог сам магичить, но откат лишил бы его последних крох магии, да и жизнь бы после этого долго не длилась бы. Да Мариус даже и не пытался протестовать. Ему тоже стало интересно, и он активно участвовал в моих экспериментах, тщательно записывая исходные данные, мои слова и видимый результат.

А после часто отпаивал меня некоторыми зельями, которые он мог делать сам, не применяя магию. Всё же подчас я плохо реагировала на сигналы моего детского тельца. Вот я и падала с магическим истощением, что приводило нас к выводу, что этот Голос — явление сугубо магическое. Но вот откуда он у меня вдруг проснулся? Ждали результатов разговора с отцом. Почему с ним? Ну не с матушкой-маглой разговаривать о магических артефактах — браслетах-ограничителях, что вдруг проступили на моих запястьях после памятной встречи с призраком дальнего предка.

То, что это именно ограничители, определил Мариус. Извлёк подобные браслеты из своей памяти, рассказал мне о них поподробнее.

— Такие браслеты бывали трёх видов, — рассказывал он мне по собственной воле, — в первом случае — горе побеждённым! Так они назывались. И эти браслеты надевались, чтобы ограничить магию уже взрослого волшебника или волшебницы, по решению суда. Или, — тяжёлый вздох, — по решению группы людей. Иногда — перед тем, как изгнать осуждённого в мир маглов. Чтобы жил воспоминаниями о том, что мог колдовать, а теперь вот приходится учиться выживать без магии. И поверь, это было не самое гуманное наказание.

— А почему бы просто не лишать их магии? — задала я наивный вопрос, — и так же изгонять? Ведь этот наказанный маг может найти другого мага, который снимет эти ограничители. И наказанный маг сможет снова владеть своей силой. И он будет очень сердит. И мстить обидчику.

— Или она будет сердита, — автоматически поправил меня Мариус. — В том-то и дело, что такие браслеты может снять только тот, кто накладывал. За малым исключением. А уж для таких наказанных браслеты замыкал не один маг, а группа. Как раз, чтобы никто не мог повлиять на одного мага, шантажируя его семьёй или чем-то ещё. У группы магов труднее найти болевые точки.

— Но случалось и так, что изгнанный маг искупал свою ошибку или преступление. Тогда браслеты можно было снять. — Продолжил он веселее. — Магия снова возвращалась. А лишив его магии совсем, вернуть уже не получилось бы.

— Да, разумно, — глубокомысленно заявила я. И не выдержала, рассмеялась.

— Второй вид браслетов — полная противоположность первым, — отсмеявшись вместе со мной, рассказывал Мариус. — Их накладывали любящие родители на своих детей, если видели, что магия ребёнка очень сильна и часто прорывается наружу в виде сильнейших магических всплесков. А если они живут среди маглов? Каждый раз вызывать бригаду обливиаторов из Аврората? Накладно будет. Да и просто постоянно чинить свой дом от результатов такого всплеска — слишком уж дорого. Вот и ставили такие браслеты родители. Но они не были закреплены вмёртвую заклинаниями. Ребёнок рос, учился владеть собой, управлять теми крохами магии, что оставались в нём даже после закрепления браслетов. И родители постепенно снимали ограничители. Так что в Хогвартс такой ребёнок ехал полностью готовым к управлению собственной магией.

— И третий вид ограничителей, — потемнел он лицом, — такие ограничители ставили, когда магию не просто убирали от мага, но передавали кому-то другому. Такие браслеты обычно мог поставить только очень сильный маг. А магию направить на любого в семье. Или вне семьи. Не секрет, что иногда и среди магов бывают, — он остановился, тщательно подбирая слова. — Бывают личности, не отвечающие за свои поступки. Семья никак не может избавиться от такого члена семьи — будет откат за убийство родственника. А, имея доступ к магии, такой больной может натворить много бед. И одновременно в семье может быть кто-то кому просто необходима магия — ждёт ли женщина ребёнка, получил ли кто-то опасное проклятие. Да просто заработал магическое истощение. Тогда этими браслетами перекидывают магию на другого члена семьи. Их могут надеть или снять только Главы Родов. И тут — не в одиночку. Должна быть помощь ещё трёх магов.

— И ты, — я не закончила фразу.

— Да, я потому и знаю о браслетах-ограничителях, что перед моим одиннадцатым днём рождения в семье обсуждался вопрос о таком способе передаче мне магии, — Мариус отвёл глаза, но тут же с вызовом поднял голову. — Не знаю к несчастью или к счастью в тот год в семье не нашлось никого, кто вызвал бы неудовольствие у главы семьи. Поэтому меня отправили к тётушке Айле. И в итоге я оказался в выигрыше. — Мягко улыбнулся он. — Немногие члены семьи Блэк путешествовали по миру так много, как я. И участвовать в таком количестве магловских сражений — вряд ли довелось кому ещё пережить такое.

И я была в выигрыше — за этот месяц я узнала о магии больше, чем за годы жизни в семье. Хотя — да, маленькую девочку никто и не стал бы обучать. Да и некому было. Отец — на работе пропадает, матушка — ну, матушка магла и сама ничего не может рассказать о магии. Хоть она и пользовалась некоторыми зачарованными предметами, которые ей исправно поставлял отец, но каждый раз делала это с заметным усилием.

Да и леди Кракнелл не была поставлена в известность, что её дочь вышла замуж за мага. В её представлении мой отец был для неё таким же пареньком из Грейт-Хэнглтона, каким когда-то был Джеффри. Только вот Эллен Кракнелл встретилась с ним не в госпитале, что было бы романтично, а на берегу пруда, в который она вдруг свалилась. А молодой человек — Орфорд Амбридж, который приехал к родителям в гости, спас её. Спасённая влюбилась в спасителя. Через месяц уже играли свадьбу. И тут же переехали в Лондон, где Орфорд работал в одном из министерств. Клерком или что-то вроде этого. Это то, что было известно всем в округе.

А Мариус разговаривал со мной не только по-английски. Нередко мы перебрасывались и французскими фразами, что невероятно поднимало мой уровень знания этого языка. И бабушка была довольна.

— Но вот твои браслеты, — внимательно разглядывал их мистер Прайори, — они совсем не похожи ни на один из тех типов, что я изучал. Точнее — они похожи сразу на все три. Тут и вязь заботы родителей, и передача магической силы куда-то наружу, запирая её при этом для тебя. Странное и непонятное мастерство. И при этом — это работа, скорее всего, одного мага, не группы, ибо я вижу здесь оттиск только одной магии. — Он с силой потёр глаза и откинулся на спинку стула. — Но я могу и ошибаться. Всё же я не так уж подкован в магии.