— Прости, — покаялась я. — Столько событий было, из-за них совсем из головы вылетело. К тому же почему-то думала, что блокировка кончается восьмого, а не седьмого.
— Блокировка кончается, блокировка начинается!.. Мало ли когда и в каком состоянии я это сказал — теперь что, всему верить надо? И ведь упрямая такая, ни разу не попыталась! — проворчал Шас. — А я уже через пару дней убрал вас из списка игнорируемых. Вдруг серьёзные проблемы появятся и помощь срочно потребуется. Но ведь гордецы-то какие... Ладно хоть Ликрий позавчера позвонил, не забыл, даром что чума с монстром!
— Прости, — повторила я. — Вчера правда забыла.
— Ладно, рассказывай, что там у вас и как, — уже гораздо более благодушным тоном потребовал бывший опекун.
— Разве Ликрий не рассказал?
— От него дождёшься! Кратко сообщил, что поступили, кредит получен, проблем нет — и всё.
— Про себя он немного умолчал, — заметила я и начала описывать нашу жизнь с тех пор, когда оказались на свободе. Шас комментировал, сравнивал со своим опытом, иногда отпускал циничные замечания... и это было привычно. По-домашнему.
Когда-то я боялась, что после окончания контракта наши пути разойдутся, и все отношения прекратятся. Если первое — вероятнее всего правда, то во втором теперь очень сомневаюсь. По крайней мере, никто не мешал Шасу прервать разговор или ограничиться краткими фразами, но ничего такого не случилось. За несколько месяцев совместной жизни я убедилась, что бывший опекун достаточно прям и способен легко высказать в лицо даже самые неприятные вещи — а значит, не желай он общаться, непременно дал бы понять.
Мы беседовали гораздо дольше, чем я ожидала, и прервались, только когда подошло время обязательного занятия. Вот ещё один плюс преимущественно свободного расписания — затянув сейчас, могу наверстать позже. Но размышления в сторону, пора к консультантам.
— Ты в меня влюбилась, что ли? — вместо приветствия поинтересовался вольготно развалившийся в кресле Фуньянь. — Сначала спрашиваешь, преподаю ли, а потом всё-таки напрашиваешься на занятие.
Ехидное замечание заставило отвлечься от изучения очередного костюма эрхела.
— Моему организму состояние влюблённости недоступно, — почти процитировала Ликрия, чтобы развеять обидные и совершенно незаслуженные подозрения.
— Ну-ну, — лукаво потянул мужчина. — Влюблённость бывает и не сексуального типа.
Я растерялась, не представляя, как можно доказать свою невиновность. Что ни ответь — всё можно истолковать как оправдание.
— Ладно, потом будешь переживать, какой я догадливый и совершенный злодей, — самодовольно продолжил Фуньянь и резко сменил тон на серьёзный. — А теперь давай по делу поговорим. Что-то ты слишком расслабилась после поступления.
Вот он, первый подводный камень! Надо было больше заниматься, работать, а не верить программе!
— Можно узнать, в чём конкретно ошибка? — приказав себе не поддаваться панике, поинтересовалась у консультанта. — И какой объём материала является достаточным, чтобы не считаться «расслабленной»?
Собеседник сверкнул глазами и внезапно рассмеялся:
— Лысенькая, ты сейчас на какое занятие пришла?
— На разумологию, — я невольно провела рукой по голове. И вовсе уже не лысая, пусть пока только короткий ёжик, но хороший, густой.
— И ты правда думаешь, что мне или кому-то из коллег пришлось бы прикрываться каким-либо предметом только для того, чтобы устроить выговор или проверку?
Да уж, глупость сморозила — им это незачем. Но тогда к чему был вопрос?
— Фаталистка, ты где сейчас находишься?
— В аудитории, — подняв взгляд на собеседника, поняла по его реакции, что нужен другой ответ. — На стуле, за столом, в дорожно-извращенском университете, в воздушной среде с опорой на твёрдую поверхность, в Бурзыле, в одежде, в ограниченном пространстве, в Тартаре, на широте шестьдесят два миллиона...
— Стоп, хватит, — поднял руку Фуньянь и снова не удержался от издёвки: — Вот насчёт таких вопросов почему-то мозги работают. Возьмём твой ответ «в Тартаре» и пойдём далее. Реши мне вот эту задачку, — с этими словами он придвинул листок с одним из детских, элементарных по тартарским меркам, заданий по математике.
Недоумевая, выполнила требуемое.
— Хорошо, — кивнул мужчина, изучив решение. — Скажи, как, по твоему, ответ «двенадцать» — верный?
На всякий случай быстро перепроверив, согласилась.
— А ответ «минус пять»?
— Тоже верный, — начиная догадываться, к чему ведёт консультант, поспешно добавила: — Но оба верны только для определённых условий и поэтому каждый в отдельности по отношению к данной задаче — неполон.
— А вместе?
— Вместе — тоже, потому что всего вариантов решений больше.
— Но ведь в чём-то каждый из ответов правильный, так?
— Да, — неуверенно потянула я.
— А теперь скажи, много ли ты в Тартаре видела однозначных решений? И единственно верных взглядов на какое-либо событие или оценку?
— Нет, большинство ситуаций сложные, и к проблеме обычно можно подойти по-разному. Поэтому тартарцы склонны к плюрализму мнений, способны смотреть на многое с разных точек зрения — только так складывается наиболее полная картина. Другой вопрос, что несмотря на возможность оценить событие с разных позиций, в конце концов тартарец останавливается на одной или нескольких, но на одном полюсе.
— Так почему ты, умственно отсталый рендер, не применяешь тот принцип, что сейчас так хорошо расписала, в жизни и на занятиях? — недовольно поинтересовался Фуньянь.
— Эээ... — неуверенно потянула я, пытаясь вспомнить, когда успела так отличиться.
Мне назначили разумологию. Разум... разумность? Погодите, так сейчас что, прозвучал намёк на то, что считать разум болезнью — очень однобокий взгляд? И то, что преподаватель соглашалась с моими выводами, вовсе не значит, что это единственный ответ?
— Ну вот, наконец-то о трусах забыла и начала попой работать, — одобрительно кивнул эрхел, когда я высказала мысль вслух. — Продолжим после того, как ты прочитаешь присланные материалы. Особое внимание обрати на выделенные места. А я пока прогуляюсь.
Некоторое время я в шоке смотрела вслед покинувшему аудиторию мужчине и пыталась сообразить, при чём тут вообще трусы и то, что пониже спины. Даже штаны на всякий случай поправила, но так и не додумалась. Потом отложила очередную загадку и засела читать.
Подборка оказалась странной, и сначала мне показалось, что темы она не касается вовсе. Мутации, изменения, которые позволяли животным, растениям или грибам выйти за рамки прежних ограничений. В большинстве своём, такие случаи приводили к бесконтрольному размножению популяции или вида до тех пор, пока он не сталкивался с новым неодолимым препятствием. Неважно, нехваткой пищи, неподходящими условиями или чем-то ещё, факт оставался фактом — до следующего ограничения мутанты процветали, зачастую превращаясь в настоящее бедствие для окружающих. Кроме таких случаев, Фуньянь прислал другие. Тоже про эволюцию, но ту её часть, которая позволила что-то потерявшим существам освоить это заново. Как, например, предки дельфинов смогли вернуться в воду и вполне качественно в ней существовать. Чаще всего на начальной стадии такие мутанты проигрывали исконным обитателям систем... но только до определённого момента.
Прочитанное заставило серьёзно задуматься. Если посмотреть с другой стороны, то картина-то получается совсем иной. Допустим, у будущих «разумных» что-то там пропало и образовалось что-то новое. И это новое позволило людям выйти за рамки прежних ограничений. Пусть потом найдутся другие — и в их пределах разумные могут такого наворотить... даже ненамеренно, всего лишь руководствуясь прежними принципами. Как, например, олень-мутант с прямыми, острыми рогами способен уничтожить всех других самцов в округе: вместо того, чтобы сшибиться ветвистыми отростками, закалывает соперников своеобразными ножами. Оленя-убийцу тоже вполне можно назвать разрушителем, хотя всё, что он делает, это подражает сородичам. А ведь ему всего-то и надо, что немного изменить поведение, учесть то, что он отличается — и он уже не будет таким бедствием.
Я чуть не подскочила. Вот он, настоящий взгляд с другой стороны. С этой точки зрения разумные не инвалиды, а существа, осваивающие что-то вторично и вышедшие за пределы некоторых естественных ограничений. Нет, того, что у них громадный потенциал разрушителей, это не отменяет, но всё равно на душе как-то легче. Пусть и глупо, но понимание, что мы не одиноки, мы такие же, как некоторые животные, позволяет гораздо проще смириться с реальностью.
— Ещё появились новые вопросы, — добавила я, после того, как вернувшийся Фуньянь одобрил сделанные выводы. — Например: если надстройка, называемая разумом, фактически позволяет нам освоить что-то вторично, то всё равно непонятно, почему нет цивилизаций так называемых «неразумных»? Ведь наверняка, к такому же результату можно прийти и другим путём.
— А почему ты сделала вывод, что их нет? — ответил встречным вопросом эрхел.
— Но... — растерялась я. — Вчера прочитала, что как раз существование надстройки является главным признаком разумного существа. — Вспомнила о том, с чего началось занятие, и внезапно пришло понимание. — Или это тоже всего лишь один из вариантов?..
— Самый распространённый, — согласился мужчина. — Эту надстройку достаточно легко определить и удобно использовать как основной критерий. В Чёрной Дыре очень много разных видов людей — а вторичная надстройка «разум» встречается у большинства и является удобным признаком для определения разумности. Но — именно у большинства, а не у всех разумных видов. Кстати, ещё один интересный факт, — добавил консультант. — Разумные виды без вышеупомянутой надстройки встречаются, а вот видов, имеющих «разум», но не создавших или не начавших создавать свою цивилизацию — пока не обнаружено. Хотя у некоторых цивилизация ещё в зачаточном состоянии — но она есть.
— Вот как, — поражённо потянула я. — Классификационный признак, а не разумность как таковая.
А ведь и правда, если подумать и взять, например, тот же Белокерман. Наверняка туда попадают не только разумные существа, но и животные. Как их отличить друг от друга? По одежде? Но ведь и на собаку могут надеть ошейник, шлейку или попону, не говоря уж об обезьяне. По развитым конечностям? Чем не подходят крысы, обезьяны или осьминоги? А надстройка «разум» (по сути не являющаяся таковым, а просто названная таким же термином) позволяет определить большую часть разумных. Но в этом случае получается, что те, у кого данной надстройки нет, в проигрышной позиции — ведь их запросто могут принять за животных?
— Ты права, — подтвердил собеседник. — Нас слишком много, и мы слишком разные, поэтому кто-то всё равно окажется в минусах. Есть специальные списки разумных существ без надстройки, но ими пользуются не все и не везде. К тому же, не факт, что списки полны и не может появиться какой-то новый вид.
— Понятно, — кивнула я. — Ещё один вопрос: почему «разум», по крайней мере, в большинстве случаев, формируется у тех, у кого до того происходит сильное ослабление связей?
— А зачем отращивать новые глаза тому, кто и без того умеет видеть? — улыбнулся Фуньянь. — Зачем рыбе, умеющей дышать в воде, учиться задерживать дыхание, чтобы не утонуть?
— Логично, — признала правильность рассуждений. — Но, наверное, в исключительных случаях, образование «разума» возможно даже без разрушения прежних связей?
— Да, такие виды тоже известны, — снова согласился консультант и лукаво добавил: — Кстати, обычно они ничуть не меньшие «разрушители», чем остальные.
Мы помолчали.
— Ну что, справилась с моральными терзаниями по поводу себя, аки злокачественной опухоли? — насмешливо поинтересовался эрхел.
— Частично, — слегка обиженно ответила я. — Понимаешь, у меня ещё раньше возникало впечатление, что люди... мой бывший вид — может оказаться страшным злом для родной планеты. И было горько найти этому подтверждение.
— Очень многое может оказаться злом, — философски заметил собеседник.
— Вот скажи, — прищурившись, перевела тему. — Неужели из-за каких-то моральных терзаний студента стоило силы тратить? Ну, погоревала бы и смирилась, никуда бы не делась. А даже если бы не смирилась. Или так важно, чтобы мы не самоубились до того, как станем профессиональными самоубийцами и не сгинем на работе?
— А то ты думала! Тартару будет очень обидно, если ему не вернут такой большой кредит, — ехидно заметил Фуньянь. — Депрессивные настроения мешают работе и учёбе.
— Почему тогда вы не считаете, что учёбе мешает почти полный запрет Ликрию изучать то, что ему нравится, в свободное время? Или раз арван, то не переживает вовсе?
— При чём тут Ликрий?
— Да при том! — вскочила я. — Что этот ваш «принц» запретил ему что-то там по генетике. И Ри, естественно, очень расстраивается, хотя и старается не показывать вида!
— Сядь! — резко приказал эрхел, и от неожиданности я плюхнулась на кресло. — Защитница выискалась, тоже мне. Во-первых, тот, кого ты насмешливо назвала принцем, вполне заслуженно носит это высокое звание. Во-вторых, с арванами пусть разбираются арваны. Думаю, принц Радий знает, что делает.
— Но ведь, насколько мне известно, Ликрий ничего не нарушал и даже увлекся трусами только в выходные...
— Он — арван. А значит, по определению несёт в себе угрозу, — спокойно сообщил Фуньянь. — К тому же, у него раньше была соответствующая профессия.
— Но...
— И ещё, — эрхел наклонился вперёд и посмотрел мне прямо в глаза. — Когда он был вещью, ещё в институте химеризма, он успел оставить «подарки» тем, кто с ним развлекался. Да, по закону те действия ему в вину не поставить... но они были. Более того, создание «подарков» поддержала вторая личность. Факт в том, что в течение ближайших двух лет несколько сотрудников института умрут и смерть их, без дорогих лекарств, будет весьма болезненной. А главное — у них не хватит денег на лечение. Потому что арваны запросят очень высокую цену, как, впрочем, и остальные. То есть шансы этих людей — минимальны.
— Так вот почему на него брали лицензию!..
