— Но, господин адмирал, я не имею право на основе устного приказа...
— Вы сейчас же под роспись получите у моего адъютанта письменный приказ, подписанный начальником штаба Люфтваффе о том, что вы переходите в моё полное подчинение. С этой минуты корабль летит в режиме полного радиомолчания, радисту запрещается выходить в эфир даже для подтверждения приёма радиограмм...
— В таком случае, господин адмирал, мы не сможем дешифровать принимаемую радиограмму, так как операторы 'Энигмы' должны в начале сеанса обменяться специальными кодами.
— Я понимаю это, капитан, нj это приказ. Обмениваться радиограммами вы сможете только после посадки в Лиссабоне и то после моего разрешения.
* * *
— Капитан,— несмотря на страшную жару и высокую влажность, Канарис одетый в чёрный костюм-тройку у выходного люка строгим голосом отдаёт распоряжения,— самолёт должен быть готов к вылету в 6 утра завтра. Свяжитесь с аэропортом Севилья, согласуйте время прилёта и маршрут...
— Но, господин адмирал,— волнуется тот,— перед вылетом по правилам необходимо полностью заправиться, а поскольку посадка в Лиссабоне не была запланирована, то мы не делали заявку португальским властям...
— Попытайтесь договориться, если не получится, звоните в посольство,— через плечо раздражённо бросает он, ступая на трап.
— Господин адмирал,— сбоку возникает начальник охраны и адъютант с дрожащей таксой на поводке,— пожалуйста, возьмите Чарли. Я думаю, что лицам с дипломатическим паспортом отношение будет снисходительнее. В прошлый раз в Испании у меня спрашивали справку от ветеринара.
— Вы правы, Гюнтер, давайте тогда и ваш портфель, — кивает Канарис, принимая поводок, и переводя взгляд на охранника,— я помню, буду ожидать пока вы пройдёте досмотр внутри помещения таможни.
— Сеньор Шмидт?— Офицер пограничной стражи одним глазом внимательно рассматривает паспорт, другой останавливается на собаке, жмущейся к ногам хозяина.
— Вот справка от ветеринара,— по-португальски говорит Канарис с вежливой улыбкой, перед офицером возникает голубая купюра в 100 эскудо.
— Конечно, сеньор Шмидт,— расплывается в ответной улыбке тот,— добро пожаловать в Лиссабон.
— Улица де Сао Бернардо,— Канарис вваливается в раскалённое от солнца такси,— получите двойную оплату если будет там через четверть часа.
— Да, сеньор,— ревёт мотор,— а куда на улице?
— Дом 33, посольство Великобритании.
* * *
— Как вы себя чувствуете, мой фюрер?— Доктор с опаской приближается к креслу, в котором полулежал укрытый по грудь пледом Гитлер с мертвецки бледным лицом.
— Я совершенно разбит, Морелль,— безуспешно пытается приподняться тот, опираясь руками на подлокотники.— вы обязаны поставить меня на ноги, в этот исторический момент я не могу лежать тут...
— Да-да, конечно, мой фюрер.— Моррель ставит на столик свой огромный саквояж. Достаёт из его недр аппарат Рива-Роччи и походный бикс, откидывает плед и быстро осматривает тело пациента.
'Ни царапины',— облегчённо выдыхает он.
— ... Я был в коридоре буквально в полуметре от двери,— при виде железной коробки для шприцев глаза Гитлера оживают, но речь остаётся отрывистой и замедленной,— когда раздался взрыв. Шмундта, который опередил меня буквально на секунду чтобы открыть дверь буквально впечатало в стену, он лопнул как воздушный шарик... Морель, вы захватили с собой все лекарства? Я не вижу, вы захватили 'мазь'?
Доктор подносит указательный палец к губам, неотрывно следя за дрожанием ртутного столбика и слушая в стетоскоп удары удары сердца пациента.
— У вас низкое давление, мой фюрер,— произносит он наконец,— поэтому о колумбийской мази не может быть и речи, к тому же сегодня лишь второй день с окончания курса приёма 'энергетического коктейля', боюсь, что сегодня нам придётся обойтись лишь витаминным коктейлем и пробиотиками.
— Я приказываю вам, вы слышите, Морелль, я приказываю,— из груди Гитлера рвутся обрывки слов вперемежку с хрипами, он закатывает глаза,— мне больно..., я должен..., Германия в опасности... только немедленное восстановление... здесь и сейчас... я должен...
— Если вы настаиваете, мой фюрер,— бормочет Моррель,— и только исключительно потому, что у вас боли... я, пожалуй, могу поставить вам обезболивающий укол...
— Делайте немедленно, внутривенно!
* * *
— Мой фюрер,— доктор с опаской глядит на ссужавшиеся зрачки пациента,— я бы рекомендовал вам сегодня постельный режим. Всё-таки, вы испытали сильное потрясение...
— Я чувствую себя прекрасно, Моррель!— Смеётся Гитлер, осторожно расхаживая по комнате.— Вот смотрите, я стучу себя по голеням и ни-че-го! Даже экзема меня больше не беспокоит. Доктор — вы гений! Провидение хранит меня! Германия будет спасена! Шмундт! Чёрт... Эй, кто там? В двери появляется изумлённый шеф-адъютант.
— Шауб, срочно позвоните Гейдриху, он мне нужен.
— Рейхсфюрер и рейхсмаршал ждут в приёмной, мой фюрер.
— Отлично, пригласите также Бормана. Моррель, никуда не отлучайтесь, вы нужны мне здесь.
* * *
— Я принял решение,— Гитлер обойдя вокруг сидящих в низких креслах Геринга, Гейдриха и Бормана, возвращается к письменному столу,— о немедленном введении в вермахте чрезвычайных мер. Эти меры будут нацелены как на безжалостном выкорчёвывании скверны, так и установлении тотального контроля над действиями командиров и штабных начальников вермахта. Во-первых, в армии от бригады и выше вводится институт национал-социалистических офицеров с задачей организации политической и идеологической работы среди солдат и офицеров вермахта, а также контроль морального состояния армии, особенно её руководящего состава. Офицеры будут обладать самыми широкими правами — они будут участвовать в работе штабов соединений, без их визы любой исходящий из штаба соединения приказ войскам будет считаться недействительным. Организационная структура партийных офицеров и её штатная численность будет уточнена начальником канцелярии НСДАП. Её руководитель будет напрямую подчинён мне...
Борман краснеет от удовольствия, продолжая стенографировать слова фюрера в блокнот.
— ... Второе — будут в значительной мере расширены права Тайной военной полиции,— Гитлер то и дело непроизвольно касается своего носа,— к тому же отныне её подразделения не входят в состав местных комендатур и более не подчиняются Абверу. Руководство этим органом передаётся Главному управлению имперской безопасности. Тайная военная полиция, помимо прочих своих функций, отныне будет заниматься не только охраной штабов и командного состава от командира бригады и выше, но также и контрразведывательными мероприятиями среди перечисленных категорий. При этом все её сотрудники получат права сотрудников СС и СД. Что-то не так, Гейдрих?
— Всё так, мой фюрер,— подскакивает с места рейхсфюрер,— очень своевременная мера. Я ещё не успел вам доложить — похоже, что организатором покушения на вас является Канарис, а заказчиком — Великобритания. Час назад наш агент в Лиссабоне зафиксировал его входящим в английское посольство. Он сумел ввести в заблуждение пилотов самолёта, на котором он летел в Севилью, и уже в аэропорту — свою охрану. Задержан помощник Канариса полковник Остер, который осуществлял непосредственное руководство на месте покушения. Отмечены также побеги за границу после покушения нескольких человек — среди них сотрудник 'Люфтганзы' Отто Джон, который передал Остеру взрывчатку. Геринг обиженно сопит и ёрзает у себя в кресле.
— Повсюду измена,— бросает Гитлер и отходит к окну, поворачиваясь спиной к присутствующим, после долгой паузы продолжает,— а сейчас прошу оставить меня, господа, мне нужно подготовить своё обращение к нации.
* * *
— Товарищ Сталин, — в дверях появляется бритая голова Власика,— звонили из Радиокомитета, по Берлинскому радио начинается выступление Гитлера.
— Алексей, быстро,— командует вождь, направляя мундштук трубки на воронежскую радиолу, стоящую в углу кабинета на первом этаже Ближней дачи. Щёлкаю тумблером питания, подвожу стрелку-указатель настройки к надписи Берлин, через минуту в динамике появляется шипение, которое убираю ручкой тонкой настройки. Сталин с Кировым подносят стулья и располагаются по сторонам от меня, я тем временем надеваю головные телефоны и настраиваюсь переводить.
— Германские соотечественники!— Лающий голос Гитлера звучит в наушниках на удивление чисто.— Сегодня я говорю с вами по двум причинам: чтобы вы услышали мой голос и узнали, что я жив и невредим, а также чтобы вы больше узнали о преступлении, не имеющем аналогов в немецкой истории. Группа амбициозных, беспринципных и преступно-глупых офицеров вермахта, во главе которой стоял адмирал Канарис по заданию английской разведки организовала заговор с целью устранить меня и одновременно вместе со мной уничтожить практически весь Генеральный штаб вермахта. Бомба особой мощности, начинённая английской взрывчаткой, взорвалась в двух метрах от меня. Она сильно ранила нескольких моих соратников, некоторые из них погибли. Сам же я остался совершенно неаредим, не считая нескольких ссадин, ушибов и ожогов. Я воспринимаю это чудо, как божественное подтверждение моей миссии — двигаться к моей цели, жить ради только своего народа в заботах, работе и тревогах днями и бессонными ночами... Киров кривится и что-то шепчет одними губами.
— ... В час, когда немецкие армии сражаются в ожесточённых боях на Западе и Востоке, нашлась группа предателей Германии, науськиваемая британскими плутократами, которая, как и в 1918 году, попыталась вонзить нам нож в спину. Те самые отщепенцы, которые месяц назад спровоцировали конфликт Германии с Россией, попытались теперь ударить в тылу, но на этот раз они сильно ошиблись. Теперь эта банда преступных элементов будет беспощадно уничтожена...
Боковым зрением замечаю, как удивлённо переглядываются между собой Сталин и Киров.
-... Какая судьба постигла бы Германию, если б покушение сегодня удалось, возможно, могут представить себе только немногие. Я сам не благодарю провидение и моего Творца за то, что он сохранил меня — моя жизнь состоит только из заботы и работы для моего народа — но, если я и благодарю его, то только за то, что он дал мне возможность продолжать нести эти заботы, продолжать свою работу, как это соответствует моей совести... Я также вижу это как указание провидения на то, что я должен продолжать свою работу, и поэтому я буду продолжать её!
'Повторяется Гитлер, однако... Хотя может быть так и надо, если хочешь донести до аудитории свою мысль'.
Заиграли фанфары, мои слушатели тянутся за папиросами, я стаскиваю наушники и иду пошире открывать окно.
— Он что, мира запросил, Коба?— улыбается Киров, чиркая спичкой.
— Похоже на то, Мироныч,— кивает вождь глубоко и с удовольствием затягиваясь.
— На это нельзя идти ни в коем случае,— горячится тот, забывая о горящей спичке в руке,— наоборот, необходимо скорее добить зверя в его логове пока он не успел очухаться, а-а, чёрт!..
'Опять двадцать пять... ну что за напасть... я что в одиночестве остался? Что ж зайдём с другой стороны'.
— Нельзя нам, Сергей Миронович, сейчас наступать,— тоже начинаю заводиться я.
— Ты что, Алексей,— кричит Киров,— с Гитлером захотел мириться? Ты уже забыл, что в дневниках у Розенберга написано?
— Всё помню, Сергей Миронович, и тем не менее — речь сейчас даже не о том, что сил у нас для этого нет. Сейчас начинать большое наступление — это получится как в басне 'Обезьяна и кот': 'Что, Васька,— говорит Мартышка,— достань ты мне каштана два, так будешь молодец!'...
Сталин хмыкает и прячет улыбку в усах.
— ... А мириться с Гитлером я не предлагаю, будет достаточно негласной устной договорённости об остановке активных действий в Польше до конца года и отводе механизированных частей на 50-100 километров в тыл.
— Об этом сразу станет известно в Лондоне и Вашингтоне,— ворчит Киров, со второй попытки закуривая 'беломорину'.
— Тем лучше,— тоже спокойнее отвечаю я,— больше ценить будут наш вклад в общее дело. В свою защиту мы можем сказать, что от своих союзнических обещаний мы не отказываемся — в 'Соглашении между Правительством СССР и Великобритании о союзных действиях в войне против Германии' вторым пунктом идёт не заключение сепаратного мира с Германией. Так мы и не заключаем с ними никакого формального соглашения, мы просто выигрываем время чтобы подтянуть резервы, заменить вышедшую из строя технику и пополнить боеприпасы.
— Полгода?.. Не слишком ли большой срок?— Синхронно вынимают изо рта папиросы мои оппоненты.
— Смотря откуда эти самые резервы подтягивать.— Возвращаюсь от окна и сажусь на диван.— Если скрытно из Сибири и Дальнего Востока, к тому же развёртывая там по мобилизации дивизии на замену убывших, а это 25-30 дивизий, то в самый раз. К тому же военной промышленности для вновь развёртываемых дивизий надо выпустить вооружение.
— Как вы наверняка помните, товарищ Чаганов, мы только вчера, обсуждали этот вопрос на заседании в Ставке,— сухо замечает вождь,— и пришли к выводу, что переброска войск на Запад слишком рискованна. Зачем снова начинать.
'В зависимости от контекста я у него — то 'Алексей', то 'товарищ Чаганов''.
— Верно, обсуждали, товарищ Сталин, но это при условии, что Япония будет продолжать получать нефть из Соединённых штатов. А с этим в самое ближайшее время может быть проблема — в Госдепартаменте идёт обсуждение вопроса о вводе эмбарго на поставки нефти и других стратегических материалов в Японию...
— Помнится, японцы сами добывают нефть на Сахалине,— вождь морщит лоб,— ещё несколько из Голландской Ост-Индии, немного мы поставляем. Ты уверен, Алексей, что им не хватит?
— Уверен, товарищ Сталин. Япония сейчас на военные нужды потребляет около 25 миллионов баррелей. Из которых около 80 процентов поставок идёт из Америки, примерно 15 процентов добывают сами на Сахалине и в Китае, видимо около 5 процентов контрабандой из Ост-Индии, ну и наша доля — менее 1 процента...
— Откуда у вас такие сведения?— хмурится вождь.
— Остались в Мексике в нефтяных кругах связи, товарищ Сталин. Мы приплачиваем понемногу американским менеджерам за нужные сведения...
— Тогда японцам, в случае эмбарго, ничего не остаётся кроме броска на юг в Голландскую Ост-Индию.
— Я тоже так думаю, товарищ Сталин. По сведениям от 'Рамзая' стратегический запас Японии составляет около 30 миллионов баррелей...
— Значит на год войны есть,— поднимается со стула вождь.
— Скорее всего даже меньше, ведь флот, ведущий боевые действия вдали от метрополии, будет потреблять топлива в разы больше, чем сейчас. А ещё сухопутная армия, химическая промышленность. Думаю, как раз на полгода им и хватит...
— Американцы перекроют нам ленд-лиз,— Киров тушит свою папиросу, уничтоженную за три затяжки,— не поверю, Алексей, что тебе это не понятно?
— Согласен, Сергей Миронович, есть такая опасность. Но я бы не стал её слишком переоценивать. В Европе на земле с Гитлером кроме нас воевать сейчас некому. Англичане сейчас восстанавливают численность боеспособность своих частей после Франции, где выступили скорее неудачно, одни американцы в Европу не сунутся — их армия только формируется, да и они привыкли всегда разделять риски со своими потенциальными союзниками. С другой стороны, без разгрома Гитлера и захвата Европы, по крайней мере финансового, цели мировой войны, на которые американцы выделяют сейчас астрономические суммы, не будут выполнены. Поэтому, как говорил Воланд: 'Никогда ничего не просите, особенно у тех, кто сильнее вас. Сами всё предложат и сами всё дадут'.
