— Ненавижу! Ну почему я нужен только только как светлый? Я ведь его любым принимал! Почему он не хотел?! Как он смел так со мной, мальчишка! И еще спрашивал "за что", когда... За все! За... — взгляд Вадима вдруг остановился на ней, и Лине понадобилось все ее самообладание, чтобы не вздрогнуть. Это была даже не привычная Тьма — ожившая ярость... — А... ты... А почему не пьешь?!
Приходится глотнуть...
Темный взор немигающих глаз не отрывается от ее пустеющего бокала...
— Молчишь. Пей, не спорь... Вот он всегда спорил... Даже в камере! Даже когда я у него отобрал всякий выбор! Светлый, мать его! — и огненный шар прошибает стену, рассыпая гарь и пепел... — Проклятье!
— Повелитель... — Лина сама не понимала, что заставило заговорить. Может быть, отчетливое ощущение нарастающей угрозы? В самоубийцы подалась, Лина? Но вечер и впрямь стремительно катится к очередному взрыву. Так и так плохо придется. — Милорд... Вадим, что случилось?
— Ничего! — рявкнул Повелитель и в стену полетел стол...— Ничего. Неделя прошла, и ничего! Ни одному шпиону ничего не удалось узнать... Ни листовки, ни намека, ни слуха даже... Даже тела.
Ах вот что! Тело ему подавай... Обойдетесь, милорд... Спохватившись, Лина заткнула глотку зловредному внутреннему голосу, который как раз собирался высказаться, куда бы Повелитель мог пойти поискать нужное тело... И злорадство тоже придавила...Не время сейчас, птичка... Переживем — тогда сможешь выразить мнение... Сейчас — молчи.
— И если его убили просто так, не разобравшись, по своим дурацким светлым понятиям... Тогда я эту Лигу по стенке размажу! Иди сюда! Давай стакан! Вот так... Ближе!
Нет! Не трогайте меня, милорд! Вы же пьяны, и если...
Поздно.
Сильные пальцы хватают ее запястье, и...
И все.
Показалось — рухнуло небо. Показалось... Это была не память Алекса, не картинки прошлого методичного японца — скрученные, придавленные, страшные, воспоминания Вадима обжигали ледяным ужасом. И тащили, тащили, тащили вниз. В серую темноту, прорезанную чужим отчаянием и сполохами боли... Нет-нет, я не... Только не его! Испуганно забился Феникс — но его тоже подмяло, скрутило... утащило в темную жуткую дыру чужих воспоминаний...
Он тогда быстро перестал плакать.
Очень болела голова, болели руки и плечи, а глаза закрывались сами — быстро, не по-человечески быстро мелькали горы, снег и пустыни, то все затягивало ночная темнота, то туман, то било беспощадным жарким солнцем... Серые сбивали со следа погоню, и телепортировались куда попало, все быстрей и быстрей, и от этого жуткого мелькания начинало тошнить...
Ни минутки нет, чтобы попробовать перенестись, чтобы... ни минутки...
Папа... пап, ты же не умер, нет?
Найди меня, папа... пожалуйста.
Он не заметил, когда мир исчез совсем. Просто стало темно...
Больно было везде — и во сне тоже. И проснулся он тоже оттого, что стало больно. Очень...
Он вскрикнул и дернулся, вырываясь из чужих хватких рук, но они не отпускали, и давили все сильней и сильней, пока он не закричал, вслепую отбиваясь... пытаясь отбиться... пытаясь...
Почему он ничего не видит? Почему?!
Вокруг чужие голоса, чужой смех... почему они смеются, когда кому-то больно?
Отпусти! Не хочу!
Нет...
А внутри жжет так, словно в него попали огненным шаром. Большим. Как мяч...
Пустите... больно же...
Я же умру... Не надо...
Он задыхается и бьется, пытаясь сбросить с глаз это темное, рвется и кричит... и не замечает, как постепенно затихает вокруг смех... как слабеют руки на его плечах... как внезапно затрясло пол...
От-пус-ти-те меня!
Отпусти!
Пол трясет все сильнее, слышится чей-то испуганный крик. И что-то рвется... ломается... рушится...
В глаза вдруг врывается свет, руки, почему-то сильные, отбрасывают в сторону серого демона, а голоса неожиданно становятся понятными:
— Не может быть!
— Как это получилось?
— Это ОН отнял силы у Майроса? Этот детеныш?!
— Не выпускайте его!
Они его не кормили.
У них не хватало сил убить его — из разговоров он понял, что их колдун, как всегда, решил усилиться, забрав чужую магию, но что-то не вышло... Получилось наоборот, это он, Димка, смог перетянуть магию на себя, отбросить этого серого... И теперь он мог не подпускать их к себе.
Они не могли его убить. Зато могли не выпускать из пещер — барьер поставили. И не давать еды. И постоянно изматывать...
Если б его не нашел Лешка, он бы...
Сколько б он еще протянул? Дня три? Или два?
Я не хочу это вспоминать. Не хочу.
У Стражей всегда светло и солнечно, ему раньше так нравилось бывать на папиной работе... Но сейчас тут нет папы. И от света иногда глаза болят. А папины друзья только спрашивают и обследуют...
Ты не пострадал?
Ты что-нибудь вспомнил?
У него как-то странно нарушена аура. А магия при этом не пострадала. Так не бывает...
Ты не чувствуешь каких-нибудь изменений?
Ты ничего не вспомнил?
Он часто просыпается по ночам. Когда приходят плохие сны.
Нет, он не помнит, что снится, но это так страшно.
Стражи говорят, есть такие способы, чтоб не приходили кошмары. Учили, как расслабиться, как представить нужную картинку, настроиться на покой.
Но он пробовал, и это не помогло.
Никогда не помогает.
У него другое лекарство есть. Димка тихонько поворачивается на кровати и смотрит на младшего брата. Это Лешка вытащил его из того страшного места, которое он не помнит, Лешка помог вернуться домой. Лешка...
И глядя на Лешку, Дим понемножку успокаивается. Он дома. Все хорошо. Все будет хорошо.
А тот кусочек холода и злости, который иногда шевелится в груди, нестрашный. Он совсем редко просыпается...
— Эй, очнись! Тоже пить не умеешь?
Лина с усилием приподнялась на локте. Как падала — не запомнилось. Что произошло? Повелитель все так же смотрел на нее, держа в руке оба бокала.
— Что?
— Пить будешь?
— Да.
— На. Так вот, о Лиге пресветлой, чтоб ее... Я уже приготовил им кое-что... Они запомнят! Пей, Лина и слушай...
Вся внимание, милорд... Ради вашего загадочного плана я не только коньяк, я горящий спирт глотну. Лина с самым преданным видом опустошила очередной бокал, хотя голова уже кружилась... То ли организм не посчитал этот напиток за яд, то ли она просто пила быстрей, чем коньяк из организма выводился... Значит, Лигу по стенке размажете, да? Из-за Алекса? Наверно. Вот это, что в вашем голосе, эта боль — она настоящая. Только если он вернется, если вы узнаете правду, если... Тогда вы размажете его. Я знаю.
— Смена опознавателей, перерегистрация, ты про них слышала?
— Да, Вадим...
— Все это чушь. Опознаватели и раньше менялись. Но эти, новые, свяжут жизнь каждого с демоном... Пусть только попробуют прикончить еще хоть одного демона! Вместе с ним подохнут два десятка их человечков, которых все светлые так защищают... Вот так! И посмотрим, такие ли они светлые, как себя считают!
Лина похолодела.
Очередной глоток протолкнулся в горло колючим льдом...
Все. Это конец... Теперь больше откладывать нельзя.
Финиш.
Поговори со мною, мама.
Так, метательные стрелки... На месте. Заряжены.
Аптечка — рассредоточена как полагается. Так, чтоб легко достать, даже если обездвижена...
Волосы — закреплены. Одежда не новая. Плевать на вид, главное, чтоб движений не стесняло... Тут все решают доли секунды.
Ножи... амулет... браслет-телепорт...
Все.
Взгляд в зеркало — да.
Бесстрастное стекло отразило замкнутое холодное лицо, плотно сжатые губы... Что ж, вполне соответствует образу "феникс на задании". Как раз подходит...
Разговор предстоит непростой.
Глубокий вздох — спокойней... Все. Вперед, феникс.
Лина задержала дыхание и "шагнула".
Полутемная комната...
Алый переливающийся огонь на стене... К ней оборачивается темноволосая женщина...
— Привет, мама.
Лиз подняла брови. На миг что-то метнулось в ее глазах, что-то необычное... но оно тут же пропало... А может, это была только игра пламенных бликов...
— Ты? Что ж, привет. Интересно... — быстрый взгляд — старшая феникс оценивала нежданно явившуюся дочь. — Неплохо выглядишь.
— Спасибо, — тон самый нейтральный, но Лина быстро просчитывала варианты... Разговор должен получиться! От этого зависит слишком многое...
— Сядешь?
Словно они виделись только вчера...
Лина молча опускается в кресло. А тут ничего не изменилось. Лиз явно бросила свое увлечение интерьером. Все такое же, как при их последней встрече. Звенят, переплетаясь, цветные цепочки пузырьков... Раскинув огненные крылья, мчится в бесконечном полете Феникс.
Угли "коврика" переливаются теплым оранжевым светом... Отсветы ложатся на лицо матери, делая его моложе и словно... добрее. Обманчивое впечатление. Особенно когда она разглядывает дочь. Глаза Лиз, даром, что в них пляшут теплые огоньки, кажутся острыми и словно ледяными... И голос такой же.
— Навсегда? Слышала, что Повелитель уже не так благосклонен к тебе?
— От кого слышала? — Лина испытующе смотрит, как мать покручивает на пальце кольцо. Нехороший знак... Просто волоски на затылке зашевелились... Лина, соберись...
— Неважно. Это правда?
— Нет.
— Действительно? А как же сбежавший подопечный?
Надо ж, какой язвительный голос — Лиз в своем репертуаре... Нехорошо разговор поворачивается. Ну-ка...
— Подопечный сбежал не от меня, мама. Его, если тебе интересно, забрали у Повелителя. Прямо у него из-под носа. Ты же не думаешь, что я могла что-то поделать там, где не смог он? Он-то так точно не думает... Поэтому...
— Вот именно, — уголки губ Лиз чуть-чуть изгибаются... Как лук... И сбить себя с темы она не дает. — Он не думает. Но он не знает того, что видела я. Вот интересно, что бы он сказал, если б ему поведали о милой сценке в моем доме?
Ах, черт! Лина помимо воли чувствует, как кончики ножей покалывают ладони... Надо же... Отвыкла, когда так бьют... С размаху, по больному, да еще так умело... Что ж, мама... Ты сама вколотила в меня безжалостность. Не пожалеешь?
— И кто ему об этом скажет? — Лина перевела дыхание и разжала пальцы, стиснувшие подлокотник кресла.— Моя мать? Покойная, если ты не забыла...
— Я не забыла! — губы Лиз чуть побелели...— А вот ты, похоже, забыла, что я не терплю угроз!
— Я просто беру с тебя пример, мама, — усмехнулась девушка, — Раньше тебе это нравилось...
— Пример! — прошипела Лиз, — Поэтому ты...
— Вот именно, — Лина мгновенно поменяла тон — с насмешливо-ироничного — на деловой. Помогает сконцентрировать внимание... Так. Спокойней. Лиз знакомым движением встряхивает руки... Ну нет, мама! — Я обнаружила, что куда больше похожа на тебя, чем мне казалось. В скрытности. В упорстве... А знаешь, даже в Избрании. Мой Избранник — артист, человек огня, как и твой.
Лиз вздрагивает...
Недоверчиво, словно надеясь на ошибку, переспрашивает:
— Что?... — и опускает руки, разжимает стиснутые ладони... — У тебя Избранник?...
Но глаза дочери смотрят так пристально, что Лиз невольно переплетает пальцы, пряча дрожь...
— Откуда ты... Анна? Тебе сказала Хранительница Анна?
— А ты надеялась, что это останется тайной? Навсегда? — голос холодный, совсем холодный, почти равнодушный... а как колотится мое сердце, прямо в горле, бешено, отчаянно, — об этом ты не узнаешь...
Я не буду тебя жалеть!
— Это ничего не меняет, — Лиз тоже прячет потрясение за безразличной интонацией, и она умеет это делать. Умеет. Всегда умеет обмануть.
Не в этот раз... мама.
— Это меняет все. Ты лгала. Всю жизнь. Безупречная феникс, пример для подражания, идеальная глава клана! Всегда такая правильная! Совершенная! Что скажешь?
Молчание...
Взгляды светлых глаз скрещиваются клинками...
— Это не самый удачный материал для шантажа, — наконец берет себя в руки Лиз. И Лина не выдерживает...
— Шантажа! — горький смешок, подрагивающие губы... — Шантажа... Ты только об этом можешь думать? Нет. Сейчас в клане уже не осталось никого, кто бы интересовался этой историей.
— Тогда чего ты хочешь? — как ни старается старшая феникс, но такое волнение не спрячешь... — Зачем ты пришла?
Лина многое могла бы сказать. Про отнятое детство, про ощущение предательства, про... Но что толку... Лиз не поймет. И она только говорит:
— Верни то, что тебе не принадлежит. Силы Алексея.
Все. Слова сказаны и возврата назад нет.
Мать и дочь смотрели друг на друга — враги? И молчали...
Молчание все необратимей отрезало пути к примирению, и на миг младшая феникс ощутила боль потери — несмотря ни на что, Лиз все-таки была ее матерью... Матерью. Родным человеком. И кроме любви у феникса есть долг — плата за жизнь, за то, что ее вырастили...
Но Лиз гневно сверкнула глазами и яростно скомкала в ладонях возникший нож, молча, демонстративно, напоказ отбросила его в угол, на бездымно пламенеющий ковер углей... Это был ее нож, Лины, тот, что она когда-то по обычаю подарила матери, подарила при посвящении...
И чувство вины исчезло. Да, она многим обязана, у нее есть долг... Она должна заплатить... Но не жизнью. И не единственной любовью. Молодая феникс с вызовом вскинула голову.
В ее ладонях возник подарок Лиз. Нож. Он отливал алым в свете Феникса на стене... Рукоять на правой ладони, лезвие на левой. Стоит только нажать... Стоит только нажать — и хрупкое лезвие переломится, разрывая последнюю связь между ними... Ну же, мама! Скажи, что ты отрекаешься от меня. Тебе осталось только сказать слова обряда...
Но Лиз молчала... посмотрела на тающий ком стали, плавящийся в углях, растекающийся вишнево-алой, потом розовеющей лужицей... И молчала. Наконец она перевела взгляд на дочь.
— Что ж, вот значит, что ты выбрала... — и голос главы клана был сух и надтреснут, точно слова царапали ей горло... И в глазах дробится, сверкает золотом-пламенем огонь со стены... Слишком сильно блестит... Словно слезы... Только вот этого не может быть. Слез у мамы... у Лиз — не бывает.
Молчание...
И все же...
— На самом деле у меня нет выбора, — негромко проговорила феникс, — И у тебя нет... мама. Если ты хочешь внучку.
Нож исчезает с ее ладони, прощально блеснув алым...
Дар.
Лина остановилась на пороге...
