— Алексей, честно скажу, — морщится вождь,— мне совсем не нравится идея ворошить эту старую историю. Дело прошлое. Ну допустим, узнаешь ты о том, кто, как и сколько давал денег на революцию Троцкому и другим ... в 1917 году, как это тебе это поможет понять планы американских и английских финансистов сейчас?
— Мне кажется, товарищ Сталин, что те же самые силы, что толкали Троцкого наверх к власти будут и сейчас действовать схожим образом. Ничего нового тут не придумаешь. Лучше узнав их образ действий, а следовательно их планы тогда, мы сможем лучше защититься от их действий сейчас — в чём-то подыграть, где-то обмануть. Конечно, ситуация в мире сейчас отличается от 1917 года, но есть и что-то общее — вновь мировая война, практически те же участники. По итогам империалистической войны США не удалось полностью решить свои задачи, значит будут стремится завершить дело сейчас. Для этого им очень нужен 'новый Троцкий' в России. Чтобы 'помочь' им в этом нужно больше информации.
Цыкнув, вождь отходит к окну и невидящим взглядом долго смотрит на зубцы Кремлёвской стены.
— Ну что ж, давай попробуем, но учти, Алексей, есть единогласное решение политбюро по вопросу запрета контактов с Троцким,— наконец продолжает он, не глядя на меня,— ставить его на рассмотрение вновь я не собираюсь — просто потому, что тогда тебе придётся там подробно объяснять свою позицию и цели. А затем, в случае положительного решения, ещё и держать отчёт перед политбюро за каждую свою встречу с иностранцами и слово, произнесённое на переговорах с ними. Будь уверен, когда придёт время, твои недоброжелатели тебе их припомнят. Поэтому если уж затеваться с этим, то лучше всего как встречу с Троцким, так и игру с американцами держать в строгом секрете. Вся ответственность — на тебе. Единственное с чем помогу, так это дам распоряжение Берии, чтобы он не препятствовал твоей встрече с Троцким и временно снял там прослушку. Согласен?
— Спасибо, товарищ Сталин.
* * *
'Да, не пощадила его жизнь за решёткой,— с трудом узнаю в высохшем невысоком арестанте, севшего передо мной на краешек стула и тревожно глядящего изподлобья, некогда грозного 'Демона революции,— сколько лет-то прошло с его ареста? Больше трёх'.
— Здравствуйте, Лев Давидович,— стараюсь выжать из своего лица максимальную доброжелательность,— сразу скажу, я здесь не для того, чтобы обсуждать изменение в вашем статусе, он останется неизменным.
— Вот как,— глаза Троцкого оживают,— а я уж, грешным делом решил, что мне не удастся закончить свой труд, гражданин Чаганов...
'Кажется даже всхлипнул или показалось'?
— Лев Давидович, зовите меня Алексей.
— Алексей,— всем телом тянется ко мне Троцкий,— скажите, что с моими родственниками?
— Ваша вторая жена продолжает жить в Мексике,— быстро отвечаю я,— исполнение смертного приговора в отношении Льва Седова так же, как и вам отложено на неопределённый срок. Сергей Седов на свободе, успешно трудится на одном из оборонных предприятий, женился, имеет дочь пяти лет. О ваших внуках от первого брака сведений не имею, надеюсь, что с ними всё в порядке. Никто их преследовать из-за вас не будет, в компетентные органы спущены соответствующие инструкции. Теперь, как говорится — 'Quid pro quo' — я тоже хочу задать вам несколько вопросов.
— Да-да, конечно,— шепчет заключённый, глотая невидимые слёзы.
— Лев Давидович,— отвожу глаза, давая время Троцкому прийти в себя,— вы были знакомы с убитым Бернардом Барухом?
— Видел один раз мельком в Нью-Йорке на заседании социалистического клуба 'Х',— заключенный начинает в такт словам слегка покачиваться взад-вперёд,— в основном слышал о нём от знакомых и из газет.
— Что он был за человек? Говорят, что он являлся представителем могущественного финансового клана.
— ... У меня другие сведения. Я слышал о нём, как о 'человеке, который сделал себя сам'. В начале карьеры удачно играл на бирже, сколотил состояние в несколько миллионов долларов. В 1916 году президент Вильсон назначил его председателем Комитета по мобилизации военной промышленности, где Барух распределял госзаказы и прибыли от них, работал в Высшем экономическом совете Версальской конференции, затем перешёл в команду управленцев Рузвельта. Барух скорее менеджер, чем финансист, по крайней мере, такое он производил впечатление. Хотя в Комитете 'Х' и инвестиционной компании 'Америкэн Интернешнл Корпорэйшн' он вращался в среде финансистов, скажем так, средней руки Карнеги, Варбург, Кан, Гувер, Гарриман...
— Гарриман?— Поднимаю глаза я.
— ... Уильям Гарриман,— как автомат быстро переключается Троцкий,— я был знаком с ним, как как он был владельцем марганцевой концессии в Закавказской федерации. И Барух, и Гарриман, кстати, были финансовыми советниками президента Рузвельта и оба погибли недавно. Это странно ...
— Вы, Лев Давыдович, неплохо осведомлены о последних событиях.
— Я здесь время от времени получаю 'Правду',— Троцкий сцепляет ладони перед собой,— нельзя бы мне получать также иностранную печать? Это бы мне очень помогло в работе над книгой, да и мои консультации бы стали более актуальными.
— Я посмотрю, что можно для вас сделать... 'Средней руки', говорите?— Возвращаю заключённого к прежней теме. — А кто тогда, по-вашему, в Америке сейчас является 'купцом первой гильдии', какие финансовые кланы находятся 'на гребне волны'?
— Их два,— продолжает 'качать маятник' зэка,— Морганы и Рокфеллеры, хотя я не удивлюсь, если на самом деле и за тем, и за другим маячат Ротшильды.
— Поясните, Лев Давидович, почему вы так думаете.
— Тут всё просто,— серые глаза Троцкого до этого смотревшие на тюремное окошко за моей спиной, останавливаются на моём лице,— когда в 1915 году было объявлено о создании компании 'Америкэн Интернешнл Корпорэйшн', которая была задумана как финансовый орган, который обеспечивает воплощение плана 'Марбург' в жизнь... Вы не знаете, Алексей, что такое план 'Марбург'? Если называть всё своими именами, то это план американских финансистов по установлению контроля над международным социалистическим движением. Идея заключалась в том, что все правительства мира должны быть социализированы и при этом подчинены верховной власти международных, но в основном, конечно, американских финансистов...
— И зачем это им надо?— Вырывается у меня.
— ... Очевидно, что к этому моменту финансисты уже досыта нахлебались свободой предпринимательства и демократией. Их потянуло к монополизму в экономике и политике, который, по их мнению, может обеспечить устойчивость их власти. Как раз в это время я почувствовал интерес к себе со стороны Социалистической партии США и интернационалистов из 'Международного примирения' фонда Карнеги. Оттуда посыпались заказы на статьи, выступления и тому подобное — их заинтересовала моя теория перманентной революции. Для меня не составило труда понять истинные намерения этих господ — захватить с моей помощью последний нетронутый на планете действительно крупный рынок. Впрочем, они особенно и не скрывали своих планов, предлагая мне свою помощь в захвате и укреплении моей власти в России. Я согласился принять эту помощь, имея свою, отличную от предложенной мне цели. Но я несколько отклонился от заданного мне вопроса. Когда в 1915 создавался АИК, то от желающих выкупить долю в объявленном её капитале в 50 миллионов долларов не было отбою. В итоге же эти доли разделились примерно поровну и как вы, Алексей, уже догадались между группировкой Моргана, которая объединялась вокруг 'Чэйз Манхэттэн Банк' и и группировкой Рокфеллера вокруг 'Нэшнл Сити Банк'. В совет директоров АИК вошли соответственно по десять представителей связанных с этими банками.
— Вы упомянули о Ротшильдах, Лев Давидович, которые стоят за спиной двух кланов.
— Тут, Алексей, твёрдых данных у меня нет,— морщится Троцкий,— одни догадки и слухи. Например, что основатель династии Морганов был американским агентом в Банке Ротшильдов и тому подобное. Или присутствие в АИК несколько английский директоров, которых также связывают британскими Ротшильдами.
— Понятно. Вот только меня одно смущает, вы говорите, что банкиры предложили вам свою помощь, однако хорошо известно, что те же самые люди выдали многомиллионный кредит Колчаку. Не кажется ли вам это странным?
— Эти господа играют по-крупному, ставят сразу на всех лошадей,— зэка показывает два ряда мелких жёлтых зубов,— главное, чтобы контрагент мог предоставить залог. В 1919 году Колчак владел практически всем царским золотым запасом, а это больше миллиарда золотых рублей, но, когда в начале 20-го, мы отбили у него большую часть золота под Иркутском, банкиры о дополнительном кредите на 10 миллионов долларов Колчаку сразу забыли и внесённый залог не вернули. Что-то подобное, помнится, они провернули и с Керенским, однако с нами этот фокус у них не прошёл.
— Вы, Лев Давидович, упоминали о 'социализации' подконтрольных государств, но как-то не вяжутся Керенский и Колчак с этим.
— Согласен, на первом месте для них всегда были деньги. Однако 'социализация', как процесс интеграции свободного индивида, как необходимого условия функционирования капитализма, в социалистическую общественную и экономическую среду, для них также важен, поскольку якобы упрощает процесс эксплуатации. Они, например, я это точно знаю, были бы совсем не против если Германия была социализирована, поэтому не возражали против нашего участия в событиях 1918-19 годов. Эти банкиры-интернационалисты вообще любят играть за обе стороны — и в Первую мировую войну, и в нашу Гражданскую, да и после. На каком-то этапе они смогли меня увлечь своими взглядами...
'Уверен, что так бы и продолжал ими увлекаться, если бы оставался сейчас на свободе. Что ж на этом можно и закругляться. Понятно, что теория конвергенции — это та база, на которой сейчас можно найти взаимопонимание с международным финансовым капиталом. За работу, товарищи'!
