Обойдя поляну вдоль кромки леса, Альдис проигнорировала широкую, нахоженную тропу, уходящую к берегу моря. Там было слишком людно и шумно. Хотелось тишины.
Она свернула в распадок, покрытый редким раскидистым кустарником. Здесь тоже была тропинка. Едва заметная, почти заросшая, слегка извиваясь, она уводила все дальше от лагеря. Звонкие голоса за спиной стали тише, потом вообще растворились в молчании леса. Темнота медленно заливала лог. Только звезды и полная луна дарили острову свой неверный, скудный свет.
Кустарник не знал, что наступила зима. Или не собирался сбрасывать наряд из-за таких мелочей. Его крупные мясистые листья в форме звездочек в темноте казались черными кляксами. Под одной из таких клякс Альдис обнаружила пригоршню кисловатых плодов. Чуть подслащенный компот из этих ягод в академии почти каждый день подавали к обеду.
Разжеванные ягоды оставили во рту терпкую горечь, а мелкие косточки противно застряли между зубами.
Тропинка терялась в темноте. Девушка уже подумывала повернуть обратно — очень уж не хотелось заблудиться в ночном лесу, — когда ноги сами вынесли ее к подножию холма. Там, наверху, чернели силуэты раскидистых сосен, похожих на чжанские зонтики.
"Посмотрю сверху на долину — и сразу обратно", — решила Альдис.
Это не было такой уж хорошей идеей. Кусты — не те, что с зелеными листьями, другие — по пояс, без ягод, но усеянные колючками — вцепились в одежду и волосы незваной гостьи, словно вознамерились пасть смертью храбрых, но не пустить ее в святая святых леса. Когда девушка прорвалась сквозь строй безмолвных воинов (прорыв дался не без урона, но кусты пострадали не меньше), в битву вступил обманщик-мох.
Зеленый встрепанный ковер скрадывал неровности склона, прятал ямы и выступы, норовил сунуть под ноги трещину или булыжник. Иногда под сапогом что-то влажно хлюпало. Вспорхнула в траве разбуженная птица. Взлетела, закружилась над головой, горестно жалуясь сородичам на коварного человека, пришедшего по ее, птичью, душу.
Подъем закончился неожиданно. Альдис прошла еще несколько шагов к самому обрыву. Весенние ручьи промыли на вершине холма небольшую впадину, защищенную с трех сторон от ветра.
Ноги по щиколотку утонули в сухих иголках, высохший ствол сосны превратился в скамейку. Отсюда были видны костры в долине — десяток оранжевых огоньков. Иногда ветер доносил отзвуки голосов или запах дыма. Остальное — небо, горы, море, все терялось в ночной темноте. Стыдливая луна, кутаясь в обрывки облаков, рисовала торопливые наброски, очерчивала светом силуэт, чтобы тут же стереть или исказить до неузнаваемости.
Красиво. Если не смотреть вниз, можно поверить, что ты один в целом мире. Один, как тот первый человек у начала начал, истоков времени.
— За вами точно не следили? — спросил кто-то прямо над головой.
— Это смешно, Ван, — откликнулся его собеседник голосом Сигрид Кнутсдоттир. — Кто мог за мной следить? Одна из девочек? Расслабься, здесь никого, кроме нас.
Двое стояли прямо над убежищем Альдис.
— Уважаемой легко говорить "расслабься", — заныл первый голос — мужской, высокий и нервный, с еле уловимым чжанским акцентом. — Ведь это ничтожный Ван рискует карьерой ради чужой прихоти.
— Чушь. Я рискую гораздо больше, и ты это знаешь.
Девушка огляделась. Спуститься прямо здесь мешал обрывистый, почти отвесный склон. Чтобы уйти, нужно сначала подняться. Немного. Как раз до того места, где находились Сигрид и ее трусливый собеседник.
Сейчас они не могли видеть Альдис — густая тень надежно скрывала ее присутствие. Но стоит курсантке подняться, как лунный свет выдаст ее.
Уйти незаметно никак не получалось. Встать во весь рост и пройти, не прячась? Сигрид никогда не поверит, что Альдис здесь случайно.
— Ван умирает от любопытства. К чему все эти тайны? Ответьте, любезная Хайга.
— Не называй меня этим именем!
— Нижайше прошу прощения, если из-за глупости своей Ван обидел вас. Но почему не называть? Ван слышал, как Ингиред и Вальди...
— Им — можно. Тебе — нет.
— Почему почтенная воительница так нелюбезна с Ваном? Ван рискует, обманывает руководство, тайком пробирается на этот холм ради встречи с дочерью Кнута, а получает лишь попреки и резкие слова! Ай, как больно и горестно Вану слышать все это!
— Когда я убила рысь, ты сказал, что навеки мой должник. — В голосе женщины лязгнул металл. — Или хочешь отречься от своих слов?
Как же неудобно получилось! Альдис подползла к краю обрыва, чтобы убедиться еще раз. Была бы под рукой веревка, можно было б рискнуть. А так слишком опасно. И слишком шумно.
— Нет, нет! Ван помнит, все помнит. Благодарность Вана глубже бездонного Северного Обрыва и безмерней милости Всеотца. Но сознает ли уважаемая Сигрид, какой у нас режим секретности?! Если храмовники хотя бы заподозрят о нашей встрече... они выпотрошат мозги Вану и сожрут печенку!
— У тебя всегда была склонность к нездоровым преувеличениям.
— Да, сожрут печенку! Да-да! И ладно бы только Вану — невелика потеря, кто будет плакать о бедном технике?! Но жрецы не знают меры в своем рвении на службе Всеотцу и конунгату. После того как они проделают все это с бедным Ваном, они возьмутся за прекрасную Сигрид. Ван, конечно, постарается скрыть, с кем он встречался, но разве сможет бедный техник достойно выдержать пытки и допросы?! Увы ему...
— Я знаю — ты можешь долго ныть. Давай к делу.
— Смелой Сигрид легко говорить "давай к делу". Она живет далеко и не знает, какие порядки на Маркланде. Ван живет на Маркланде — Ван знает. Здесь твориться История.
— Мне все равно, какие истории здесь творятся. Меня не интересуют тайны конунгата и Храма.
— Ван озадачен. Если мудрой Сигрид не нужны тайны конунгата, а воистину мудрым можно назвать человека, который не гонится за ними, то к чему ей потребовалась такая секретность от Вана?
— Рагнар Иварссон по прозвищу Тар.
Мужчина изумленно охнул и умолк. Почти минуту было тихо.
— Ты знаешь это имя.
— Нет.
— Врешь.
— Нет. Нет! Ван ничего не знает! — Голос истерически взлетел на пол-октавы.
— Рассказывай.
— Нет.
Шорох. Недолгие звуки борьбы.
— Рассказывай. — В голосе ротной с хрустом сталкивались льды Нифльхейма.
— Нет. Можете меня убить, если хотите. — Теперь мужчина хрипел, словно что-то мешало ему говорить и дышать. Что-то вроде стальной хватки на глотке. Но, как ни странно, в его речи неожиданно прорезались решительность и твердость, не звучавшие ранее: — Бесстрашная Сигрид спасла жизнь Вану, и Ван помнит об этом. Но сколь короткой и полной страданий будет жизнь Вана, если в желании облагодетельствовать спасительницу бедный техник станет слишком разговорчивым! О, недолгой, очень недолгой. И конец этой жизни будет гораздо мучительнее, чем от когтей зверя или рук безжалостной Сигрид. Ван глуп, но он знает: нельзя болтать о тайнах, к которым даже не имеешь доступа.
Молчание, потом хриплое:
— Прекратите! Вы же не будете меня убивать!
— Ты можешь ошибаться насчет "мучительнее". Моя подготовка включала в себя изучение пыточных методик твоего народа.
Сначала была тишина, словно человек сверху пытался осознать сказанное. Затем истошный вой "поооомооогииитее!" раскатился по окрестностям.
— Зачем так орешь? Мы еще даже не начали.
Чжан заплакал.
— Знаешь, в моей жизни было всего три поступка, которых я стыжусь. Один из них — смерть матери Скёггир. Твоя никчемная жизнь этого не стоила.
— Пожалуйста, не надо! Отпустите меня!
— Если отпущу, ты побежишь к храмовникам, — ровно сообщила женщина. — Есть только два способа заставить тебя молчать. Один — убить. Второй — заставить рассказать все, что знаешь. Я попробую оба, по очереди.
Снова истошный вопль.
— Ты нытик. Я знала пятнадцатилетнюю девочку, которая терпела подобное с большим достоинством. Рассказывай.
— Меня будут искать, — прорыдал чжан. — Я отмечен соматиками.
— Ты шел. Споткнулся. Размозжил голову о камень. Чжанские пытки не оставляют следов. Рассказывай!
— Ван... то есть я сказал, что иду на встречу с тобой... мм... Фидеху. Фидеху сказал!
— Врешь.
Долгий протяжный стон.
Мир перевернулся. Там наверху, прямо над головой Альдис, Сигрид пытала человека.
— Ладно, ладно! Я скажу! Не надо больше, пожалуйста!
— Говори.
— Это связано с проектом "Берсерк". Я один раз случайно услышал. Это не мой уровень допуска!
— Один раз случайно услышал и так хорошо запомнил?
— Аааа! Не надо больше! Я подслушивал... было интересно!
— Что ты услышал? Дословно.
Чжан забормотал что-то на своем языке.
— Кто это говорил?
— Пресветленные Небесного Ока. Один — чжан. Второй — бхат.
— Их имена.
— Не знаю! Нам не говорят! Ничего не говорят! Я только техник! Ван только техник! Я не знааааю...
— Да, похоже, ты рассказал все, что знал. А теперь...
— Не убивай меня, Сигрид! Пожалуйста, не убивай! Я буду молчать.
— Успокойся. Конечно, ты будешь молчать. Иначе Храм узнает, что ты вынюхивал его секреты. А потом все рассказал, стоило погрозить пальчиком. Ты будешь молчать, молиться Всеотцу, чтобы Храм ничего не заподозрил, и держать меня в курсе.
Над головой раздался звук, как будто что-то упало. Мужчина стонал, охал и жаловался. Женщина молчала.
— Добрейшая Сигрид, так нечестно. У меня все болит...
— Не все.
— Не знаю, кто платит ловкой Сигрид, но раз уж Ван поделился сведениями... Ван тоже хочет свой кусок пирога!
— Мне никто не платит.
— Не-е-е, Вана так просто не проведешь. — Едва чжан удостоверился, что убивать его не будут, как плаксивые нотки в голосе сменились на требовательные. — Зачем бы иначе хитрейшей Сигрид лезть в это дело? Оно дурно пахнет. Очень дурно. Ай, коварная Сигрид обманула бедного Вана! Говорила, что не интересуется тайнами конунгата. Ван хочет свою долю!
— Уходи, — с отвращением сказала Сигрид. — Или я передумаю.
— Знает ли Сигрид, что осведомителей полезно подкармливать? Ван помнил об этом, когда согласился на встречу. Он надеялся, что и мудрая Сигрид помнит...
— Убирайся!
— Ладно, ладно. Отпусти, я все понял. Уфф, спасибо. Я пойду?
— Иди.
Альдис дождалась, когда они оба ушли, для верности выждала еще минут десять и только тогда припустила в сторону лагеря. От подслушанного разговора кружилась голова. Разум протестовал, отказывался признать за истину то, что произошло на холме. Сигрид Кнутсдоттир шпионит против конунгата? Ха! Три раза "ха"! Этого не может быть, потому что этого не может быть. Никогда.
Память услужливо подсунула письмо, переданное с незнакомым гальтом. Что было в том послании?
Образ совершенного воина рассыпался на глазах. Кому вообще можно верить, если такие, как Сигрид, предают?
Она не заметила, как добралась до лагеря. Ноги сами находили дорогу, пока мысли снова и снова возвращались к услышанному. Может, все это просто большая ошибка? Может, есть другое объяснение?
В любом случае это не ее дело. И не Альдис судить ротную.
В лагере царило нездоровое возбуждение. Сбившись в кучки, девчонки взахлеб обсуждали что-то, от разных костров летело имя Дроны. Глаза сокурсниц сияли так, словно бхат в отсутствие Альдис успел совершить по подвигу в честь каждой из них.
— Альдис, Альдис! Ты где была! Ты такое пропустила! — Тэфи поймала ее у палатки и начала, захлебываясь, путаясь в словах, рассказывать что-то про мальчишек, Дрону, Вальди, каких-то козлов...
Альдис не поняла ничего, кроме того, что всем девчонкам очень понравилось.
Хриплый зов рога прервал ее рассказ — ротная собирала курсанток на построение.
С десяток костров горело в долине, бросая отсветы на вытоптанную землю вокруг кострища.
Ночь пахла дымом и травами.
Рядом с пламенем ощущался почти нестерпимый жар. Сигрид сказала "не жалеть дров", девчонки и не жалели.
С высоты огни похожи на свечи в храме Всеотца. Если Вальди с мальчишками вернется, свечей в долине станет вдвое больше.
Если вернется.
Альдис помнила, что рассказывал наставник Валдир про Маркланд. Военные игры. Сложные испытания, командная работа.
Это означало возможность вырваться вперед по баллам.
А еще это означало сюрпризы. Возможно, не всегда приятные.
— Я слышала, вы учили жиху на танцах, — то ли спросила, то ли сообщила в пространство Сигрид.
Альдис поразилась, каким бесстрастным оставалось ее лицо. Ни единого признака волнения, ни малейшего указания на то, что страшный разговор на вершине холма полчаса назад действительно был.
Костер в центре лагеря, там, где должны были ночевать ротные, только занимался, медленно набирая силу. Сержант сидела на камне вполоборота к огню. В ногах у нее стояло что-то вроде глиняного горшка. Руки женщины беспокойно, почти нежно поглаживали темную поверхность сосуда.
Курсантки молчали, не зная, как отвечать и стоит ли вообще отвечать.
— Да, сержант, — подтвердила Альдис.
Говорить с ротной было трудно. Еще труднее понять, как она теперь должна относиться к Сигрид? Подозревать? Презирать? Сочувствовать?
Женщине у костра было плевать и на презрение Альдис, и на ее сочувствие.
— Мы учили жиху.
А чего ее учить? Жиху и так каждый знает. Пять шагов, три хлопка. Никаких построений, обмена партнерами, танцуй себе в цепочке, топай.
Наставница по танцам рассказывала: раньше жиха считалась у гальтов священной. Цепочку в обход полей и пастбищ вел главный друид поселения, выпрашивая у богов щедрого урожая.
Замыкал цепочку флейтист или музыкант с кроттой на плече.
Гвендолен после того занятия фыркала — мол, все было совсем не так и что бхатка может понимать в гальтских танцах. Но рассказывать, как все было "на самом деле", отказалась.
— Сейчас проверю, как учили. Танцуйте.
Сигрид ударила по горшку раскрытой ладонью, и тот откликнулся. Рассыпался горстью гороха, застучал каплями дождя, выбивая безумный ритм.
И девушка услышала за частой сухой дробью знакомый пульс жихи.
— Танцуй, — повторила ротная, глядя в упор на Альдис, пока руки Сигрид порхали бабочками над глиняной поверхностью.
Все правильно — она крайняя справа, значит, ей и надлежит вести цепочку.
Девушка сделала шаг, другой. Руки сами потянулись вверх. Хлопок на сильную долю. Еще шаг.
Она скорее почувствовала, чем увидела, как за ней потянулась цепочка. Шаг. Еще шаг. Взяться за руки — ладонь Сольвейг горяча, как маленькое солнце. Поклон, три хлопка.
Барабан в руках Сигрид пел. Он приказывал, повелевал, тянул вперед. Ритм поселился в венах, отдаваясь в висках с током крови. Тело больше не принадлежит Альдис. Ноги сами делают прыжок, руки соединяются для хлопка...
Впереди костер. Обойти посолонь.
Не было прошлого, не было будущего. Вся жизнь сжалась в крохотный, не больше игольного ушка, миг "здесь-и-сейчас". Здесь и сейчас Альдис танцует, здесь и сейчас ведет цепочку, здесь и сейчас живет.
Тлен — смеялся барабан. Прошлое — тлен, будущее — туман. Будь здесь. Будь сейчас. Иди за мной.
