"Стало быть, я продолжу заниматься ровно тем же, чем и до нашего столь амбициозного, но столь неудачного покушения на жизнь и здоровье императора и его семейства. Продолжу копить силы, увеличивать число магов, наполнять казну. Ну, и воевать с Раденией, раз уж иного выхода у меня нет...
* * *
Двадцать девятый день второго месяца осени 4-го года со дня Реставрации (по имперскому летоисчислению, утро.
Рана, нанесенная эльфом, упорно не желала заживать нормально, но, все-таки, молодой организм сумел справиться и Китарион наконец-то встал с кровати.
Он отощал так, что больше походил на скелет, был слаб, точно новорожденный, и все же — выжил и исполнил свой долг! А это дорогого стоило.
И все-таки, Китарион предпочел бы исполнять этот самый долг без столь серьезных ранений. В этом случае он успел бы в столицу к началу бойни, в которой, как доложили генералу, приняли бойцы пятого легиона!
То, что Иритион изменил владыке совершенно не укладывалось в голове, но жизнь — вообще странная штука. Китарион с большим интересом спросил бы у старого воина, что именно сподвигло его на подобное, но увы — тот скончался, не приходя в сознание.
Со вздохом кольценосец обернулся и, опираясь на трость, направился к отряду, замершему у ворот. Возглавлял его Гайшшар сын Ишшаррисса, не успевший еще забраться в седло. Бич Пустыни определенно ждал своего пленителя, намереваясь на прощание сказать тому пару слов.
Да, гонец привез не только вести из Черной Цитадели, но и приказ владыки. Пленники — все, кого удалось захватить во время восточного похода — должны обрести свободу, им будет возвращено оружие и предоставлены лошади, а также — запас пищи и воды, необходимый для двухнедельного путешествия через пустыню. Более того, тириомаль Гайшшара также должен вернуться к своему хозяину.
— Вот мы и прощаемся, кольценосец, — с улыбкой произнес ящер. — Благодарю тебя за спасение моей жизни и жизни сына. Поверь, я этого не забуду.
— А поражение и пленение?
— Этого — тоже.
Они понимающе улыбнулись друг другу.
— Сдается мне, ты не одобряешь неслыханную щедрость Черного Властелина, грозящую испортить отношения с естественным союзником на востоке, не правда ли? — поинтересовался лиоссец, усмехнувшись.
— Скажем так, я догадываюсь о причинах.
— Но?
Китарион ничего не ответил, вызвав очередной смешок собеседника.
— Да, я предоставил врагам твоего господина важные сведения и даже свел с наемными убийцами, это так, и я не собираюсь отпираться или выгораживать себя. Вот только... Как думаешь, каким это образом эльфы и их наемники сумели проникнуть в Жемчужину Востока?
— Остроухие вообще хорошо умеют оказываться там, где им не рады.
— Потому что они знают, как заводить друзей. Которые, к примеру, отвлекут двух сильных магов...
Китарион вздохнул.
— Я тоже так думаю, но все же, не хочу верить в подобное вероломство.
— И напрасно. Скажу больше: я не продавал и никогда не продам Священное пламя никому из чужаков, а ведь месяц назад, как мне напела одна птичка, едва ли не половина Черной Цитадели познала на себе его разрушительную мощь.
— И это я понимаю, но все равно — сердце отказывается верить в то...
— Что вас предали ваши же союзники? Повторю: напрасно. Предали — это очень громкое слово. Они изначально использовали вас, чтобы справиться со мной и, если бы я погиб, можешь поверить, спустя десять — двадцать лет под стенами этого города стояла бы огромная армия.
— Но почему тогда владыка...
— Не обрушил на этих вероломных свою мощь? Боюсь, ответ на этот вопрос ты знаешь даже лучше меня, хотя и не хочешь принимать его сердцем. Во-первых, у вас все равно нет доказательств. Во-вторых, восточная кампания потребует серьезнейшего напряжения сил, и это с полной границей врагов на западе. Черный Властелин будет безумцем, если пойдет на что-то подобное, особенно сейчас. Но даже если он пошлет своих убийц, чтобы покарать негодяев, ничего не изменится, угадай почему?
— Потому что в этом случае через десять лет под стенами города будет уже твоя армия? — предположил Китарион, грузно опершись на трость.
Лиоссец коротко хохотнул и кивнул.
— Именно так. Война за власть над халифатом — вот что нужно императору. Отпустив меня, он отомстит предателям, не разрывая союза, и на много лет обеспечит себе спокойную восточную границу, ведь, боюсь, я нескоро еще смогу осаждать Айшшир, а у юного халифа с сестрой не выйдет в этой борьбе опереться ни на кого, кроме Империи Таараш.
— Кажется, тебе это нравится, — удивленно произнес Китарион.
— Всегда приятно, когда твой враг силен и умел. Победа над ним радует.
Сказав это, ящер вскочил в седло.
— Поправляйся, кольценосец, когда мы в следующий раз встретимся, то, возможно, опять попробуем убить друг друга.
— Удачной войны... халиф, — улыбнувшись, отозвался Китарион.
— Удачного мира, извечный. Тебе, и твоему большому сердцу.
Бич Пустыни дернул поводья и пустил коня вскачь. Вслед за ним устремились и освобожденные его товарищи, а также — рыцари смерти сопровождения.
Естественно, никто не собирался выпускать на волю несколько тысяч опытнейших воинов в один день. Люди Гайшшара станут возвращаться домой постепенно, в течении месяцев, а может и лет, а его сыну предстоит стать гостем в Черной Цитадели до того момента, как будут освобождены последние заложники. Это, в теории, гарантирует... благоразумие могучего полководца и — действительно — на какое-то время обезопасит восточные рубежи страны.
Тут Бич Пустыни оказался прав целиком и полностью. Пусть Черной Цитадели в последние пять лет удалось выиграть две войны: явную и тайную, ничто еще не окончилось.
"А значит, я вряд ли смогу наслаждаться тишиной и покоем очень уж долго", — с грустью подумал Китарион, медленно направляясь в город. — "Что ж, такова, видимо, моя судьба".
Гайшшар был прав — Китарион терпеть не мог всю грязь политики и хотел бы и дальше заниматься вверенной ему провинцией, но увы. У императора осталось не так много доверенных людей, а потому, придется делать то, что следует, а не то, чего жаждет душа.
Кольценосец в очередной раз вздохнул и покачал головой.
* * *
Двадцать девятый день второго месяца осени 4-го года со дня Реставрации (по имперскому летоисчислению, полдень.
Дарлионна не находила себе места от беспокойства. Вот уже который день ее держали на положении пленницы в собственных покоях. Да, никто и пальцем не трогал дочь наместника Кинории, однако и свободно передвигаться ей не позволяли.
Страшнее всего была именно неизвестность. Да, прямых улик, указывающих на отца, не осталось, а без них никто и посмеет предъявить обвинения одному из влиятельнейших дворян Империи. Вот только из всего этого дела внезапно начали торчать длинные эльфийские уши, что ощутимо повышало риски.
Выходило так, что отец столковался с эльфами, так сильно хотелось ему видеть дочку на троне подле Черного Властелина. Он думал, что использует остроухих, а в результате на сам плясал на ниточках. Как и она. А теперь приходится сидеть и трястись от каждого шороха, ожидая, когда дубина императорской ярости опустится на голову.
"Наверное, маршал Иритион чувствовал бы себя также, если бы, конечно, еще был жив", — невесело подумала Дарлионна, вздыхая. — "Зато понятно, откуда у отца вдруг появились целых два тириомаля и куча денег".
Не то, чтобы правитель Кинории бедствовал, но, если подумать, он потратить такую гору золота, что хватило бы для отливки статуи Черному Властелину. В полный рост. На коне.
"Эти остроухие твари поймали нас за нашу же гордыню и использовали, как стрелу", — подумала она, подходя к окну и глядя на изувеченное крыло дворца.
Змеиный огонь, который достала одна из групп, напавших на столицу, поработал отменно.
"И кого винить в случившемся"? — столь же отрешенно подумала она.
Поражение и угроза кары со стороны владыки изрядно охладили разгоряченное и разросшееся во все стороны самомнение красавицы, та начала понимать, какой дурой была.
"Жаль, что у нас не хватает мозгов увидеть свои ошибки до того, как настает время расплачиваться за них".
А то, что платить придется, Дарлионна не сомневалась ни на миг. Ни императоры, ни венценосцы, ни халифы, ни — если уж так подумать — зрящие эльфов, не отличались избытком доброты и всепрощения. Такие дураки просто не задерживались на престоле надолго.
Император же дураком не выглядел. Да, с ним творилось нечто странное, но это, откровенно говоря, не являлось чем-то новым для некромантов, да еще и отмеченных Матерью. Магия смерти всегда влияла на своих адептов, что с того?
Главное, что он победил. А извечная оказалась заперта в четырех стенах со своей бывшей служанкой вместо надсмотрщицы. Одна только мысль об этой женщине заставляла Дарлионну непроизвольно касаться того места, куда упиралось острие кинжала.
Какой же самоуверенной дурой она была!
Ха, переманить слухачку императрицы. А в итоге оказалась, что слухачка принадлежала владыке и одна Мать знает, что она успела выудить из своей госпожи.
Неожиданно дверь распахнулась и Дарлионна, резко обернувшись, поспешно склонила голову в поклоне. Ее почтил своим присутствием сам император.
Шахрион был бледен, осунулся и похудел так, что одежда висела на нем. Выглядел Черный Властелин, говоря честно, точно живой мертвец, едва только вылезший из своей могилы, однако его взгляд... Стальной, целеустремленный, подавляющий и заставляющий склонить голову. Он был точно таким же, как и четыре года назад — сразу после окончания войны — когда юная Дарлионна впервые увидела владыку возрожденной Империи.
Не было в нем усталости, боли и безумия, столь заметных в последние полгода.
Не было, впрочем, и капли жалости.
— Приветствую владыку, — пролепетала Дарлионна, отчетливо понимая, что сейчас будет решаться ее судьба. — Прошу, присаживайся, господин мой.
Шахрион вежливо кивнул и ответил.
— Приветствую извечная, хорошо ли ты себя чувствуешь? Кажется, ты слегка побледнела.
— Это от недостатка свежего воздуха. Я бы хотела больше времени гулять, но из-за случившегося меня не выпускают за порог собственных покоев.
— Безопасность превыше всего, — назидательно ответил Черный Властелин, садясь в кресло и беря в руки книгу, которую читала Дарлионна. — Пока мы не убедимся, что внутренние враги нейтрализованы, нам всем придется терпеть некоторые... неудобства.
— Я слышала, что за всем стоял маршал Иритион, это правда, владыка?
Дарлионна прикладывала все имевшиеся актерские таланты для того, чтобы выглядеть естественно, и, кажется, у нее это неплохо получалось.
— Увы, но маршал сам оказался пешкой в хитроумной интриге, затеянной эльфами. Надо сказать, что они сумели обвести вокруг пальца даже меня.
С этими словами Шахрион поставил на стол незамеченную ранее Дарлионной бутыль, откупорил ее и разлил вино по кубкам. Один из них он взял сам, а другой подвинул девушке.
"Вот и все", — цепенея от ужаса, поняла та. — "Яд... Что ж, это лучше, чем петля или топор палача".
Решительно подойдя к столу, она взяла предложенный напиток и одним глотком осушила кубок, не чувствуя вкуса.
— Напрасно, извечная, — равнодушно произнес император, поднося кубок к носу, делая глубокий вдох, и лишь затем — отпивая чуть-чуть. — Букет прекрасен. Такое вино нельзя пить залпом, его следует открывать для себя долго и вдумчиво. Садись, зачем стоять.
Девушка, ничего не понимая, уселась в соседнее кресло, ожидая, когда же коварный яд начнет свое действие и молясь всем богам, чтобы смерть ее была не очень мучительной.
Секунды шли, но ничего не происходило и Дарлионна подняла удивленный взгляд на императора.
Тот улыбался, откровенно наслаждаясь представлением.
— Думаю, что с завтрашнего дня ты сможешь вернуться к своим прямым обязанностям, извечная, — неожиданно произнес император. — Я считаю, что опасность новой атаки минимальна, а значит, нет больше смысла так надежно... охранять тебя. К тому же немалая часть библиотеки погибла в огне, и нам следует восстановить утраченное, а ты уже доказала, что отлично умеешь работать с книгами.
Слово охранять он особо подчеркнул, не оставляя Дарлионне особой свободы маневра.
— О владыка, я тронута твоей заботой, но из-за всего случившегося мне начинает казаться, что я злоупотребляю твоим гостеприимством, а потому, хотела бы вернуться к батюшке. Утешить его и рассказать, что все нормально, что он может больше не беспокоиться обо мне.
И вновь Шахрион понимающе улыбнулся. И вновь в его глазах стояла стужа.
— Ну что ты, извечная. Как такая прелестная молодая особа, да еще тянущаяся к свету знаний, может утомить? Я настаиваю на том, чтобы ты погостила в Черной Цитадели хотя бы до конца года, иначе просто не смогу смотреть в глаза твоему отцу, когда мы встретимся для обсуждения государственных дел. Все-таки, наместник Кинории — один из важнейших людей в Империи.
Не понять этот жирный намек было невозможно.
Возможно, император и рад был бы казнить дочку смутьяна, да вот только в этом случае тот может объявить о своей независимости точно также, как четырьмя годами раньше — добровольно присоединиться. А этого владыке не нужно. Похоже, сейчас Черного Властелина больше всего заботила стабильность хрупкой Империи, а также — укорот потерявших берега благороднейших и кольценосцев.
И вот для этих-то целей живая и невредимая извечная подходит как нельзя лучше. Отец уже не молод, других детей у него не будет, да и всем известно, как сильно он любит и балует единственную дочь.
А значит...
"Значит папа отныне — самый верный и преданный слуга владыки. Теперь он не посмеет и до ветру сходить без разрешения Шахриона, ну а я... А я задержусь в Черной Цитадели больше, чем на пару месяцев".
Она мило улыбнулась и проворковала:
— Конечно же, владыка, я с удовольствием погощу здесь еще какое-то время.
Черный Властелин кивнул и поднялся.
— Я рад, что мы поняли друг друга, — произнес он. — А теперь прошу меня простить, дела зовут.
Дарлионна смотрела ему вслед и со всей отчетливостью понимала, какой же дурой она была совсем недавно. Управлять этим человеком? Ха! Да проще оседлать бурю!
Радовало одно: убивать ее никто не собирается, по крайней мере — в ближайшее время, а значит...
"Значит буду наслаждаться жизнью"! — решила красавица, потянулась к початой бутыли, налила немного и медленно отпила.
Вкус у вина, действительно, оказался изумительным.
* * *
Первый день третьего месяца осени 4-го года со 41-го года со дня окончания Последней Войны, глубокая ночь.
В убежище было тихо и спокойно. Сюда не долетали ледяные ветра с поверхности, не шел снег — а зима в этом году на севере началась на удивление рано, тут можно было отдохнуть и успокоиться. Переждать тяжелые часы.
Единственное, здесь было очень уж одиноко, но кому сейчас легко? Хотя пару раз, когда становилось совсем уж тоскливо, Найлиэна связывалась с сородичами. Не для того, чтобы убедиться в сохранности убежищ, а просто — поговорить.
