Шаг. Прыжок. Поклон. Рука Сольвейг.
Блики пламени освещали изуродованную половину лица Сигрид, превращая женщину в изваяние жестокой древней богини. Неутомимые пальцы гладили и били тугую кожу.
Танцуй — смеялся барабан. Танцуй, пока можешь...
Едва ли кто-то из танцоров смог бы сказать, сколько прошло времени. Час? Три? Минуты спеленались в тугой кокон, вне которого само понятие "время" теряло смысл. Ночь. Алые жаркие угли на месте былых костров. Утоптанная земля под ногами и сухой отрывистый голос барабана.
Шаг. Еще шаг.
Руки, ноги, веки налились свинцовой тяжестью. Сейчас бы упасть, закрыть глаза...
Не сметь! — ругался барабан. Нет, нет, нет. Танцуй, пока можешь. Иди, пока дышешь. Дальше, дальше, дальше...
— Не могу больше! — всхлипнул кто-то за спиной.
— Можешь, — голос Сигрид. — Танцуй!
Хлопок. Взяться за руки.
— Я разочарован, — сказал отец, и лицо его выразило усталое отвращение. — Ты опозорила меня и весь наш род.
— Это неправда!
— Уничтожила все, что мы строили годами, предала свою страну.
— Папа!
— Иного и не стоило ожидать. Ты же женщина.
Он отвернулся, сделал два шага и почти сразу скрылся в раскинувшем повсюду свои щупальца белесо-сером тумане.
— Папа, подожди! Папа, послушай!
Она рванулась за ним, захлебнулась криком, продралась сквозь влажную серую паутину только для того, чтобы провалиться по пояс в черную жижу.
Еще шаг по пояс в грязи. Второй шаг. На третьем нога не встретила опоры, девушка потеряла равновесие и ухнула в трясину.
Горькая гадость забивалась в рот, в нос. Звуки исчезли, что-то живое, холодное и гладкое скользило по коже, обматывало, сжимало кольца. Трясина, вокруг ненадежная дрянь — не суша, не вода. Не пройти, не поплыть, но утонуть хватит. Она барахталась, руки шарили над головой, натыкались на что-то гибкое, живое. Воздуха почти не осталось...
— Держись!
За шиворот дернула чужая сильная рука. Воротник форменной куртки затрещал, но устоял. Девушка, задыхаясь, вывалилась на камень, желудок скакнул куда-то к горлу, и ее вытошнило проглоченной жижей.
— Вставай, — сказал Такаси. Лицо сухопарого ниронца было бесстрастно, как у статуи. — Иди.
Превозмогая слабость, девушка подтянулась, выбралась из трясины. Где-то над головой, за свинцовыми темными тучами глухо охнули первые раскаты грома.
— Иди.
— Куда?
Но Такаси уже не было рядом. Молния на секунду высветила на его месте высокую женскую фигуру. Сейчас на Сигрид не было повязки. Два давних белых шрама наискось метили пустую глазницу.
— Вам что-то непонятно, курсант Суртсдоттир?
Альдис встала, сделала шаг по кромке трясины. Где-то вдалеке мелькнул силуэт отца.
"Надо догнать его. Надо объяснить".
Сигрид смотрела в спину.
Она бежала, а сверху грозно рычал гром, сухие молнии били, освещая дикий, фантасмагорический пейзаж. Справа, сколько было видно глазу, простиралась каменистая пустыня, слева волновалось грязевое море. Отец шагал неторопливо и равномерно, но как девушка ни старалась, догнать его не получалось.
— Помоги мне! — Она не сразу услышала крик. По инерции пробежала еще десять шагов, прежде чем обернуться.
Совсем рядом в трясине барахтался Торвальд.
— Пожалуйста, помоги! Альдис!
— Сейчас... я сейчас.
Косичка эльдри наполовину погрузилась в жижу. Парень пока держался, но жидкая чавкающая грязь делала свое дело.
Она упала на живот, попробовала найти его руку.
— Оставь его, — долетел голос отца. — Что такое жизнь одного мальчишки-рыбака по сравнению с целой страной?
— Помо... — Трясина жадно сглотнула: на месте тонувшего набух и лопнул смердящий черный пузырь.
— Оставь, и ты сможешь пойти со мной.
— Нет. — Альдис стиснула зубы. — Тор!
Руки шарили в черной грязи, там, где секунду назад был эльдри. Никого.
— Тор, где же ты?!
Альдис шагнула в грязевое море.
У самой кромки жижи было по пояс. Она сделала еще шаг, провалилась по грудь.
— Тор?
Рука наткнулась на что-то твердое. Девушка рванула на себя тело и чуть не рухнула вперед. В последнюю минуту она сумела перераспределить вес и откинулась назад, больно ударившись спиной о камень.
Сверху еще раз громыхнуло. Молния вспорола брюхо туче, и крупные, болезненно-колкие струи взбили поверхность грязевого океана.
За струями дождя не было видно и на расстоянии вытянутой руки.
Он был тяжелым. Был неподъемным. Был огромным, как турс. Чавкающая грязь вцепилась в него корявыми пальцами и держала крепко.
Он не двигался.
Трясина охватывала, обнимала, тянула вглубь, в черные смердящие недра, и Альдис боролась с дождем, боролась с трясиной, словно та была живым существом. Сверху колол и бил дождь, вмолачивал поглубже, в грязь. Казалось, это никогда не кончится. Болели руки, болел живот...
Проползти несколько сантиметров. Собраться с силами. Потянуть на себя тело.
"Отпусти, — шептала трясина. — Зачем он тебе? Отпусти, и я позволю тебе уйти".
— Отпусти его! — кричал отец с берега. — Ты мне не дочь!
Сотни лет спустя Альдис выбралась на берег. За собой она тянула огромное, неподъемное, неподвижное тело.
Лишь повернувшись к спасенному, чтобы сделать искусственное дыхание, она поняла, какую ошибку сделала.
Это был не Торвальд. Это был незнакомый взрослый сванд, которого девушка никогда раньше не видела. И он был давно мертв.
Струи дождя обмыли тело. Слой грязи больше не скрывал синее распухшее лицо мертвеца. Под осклизлой, расползающейся на глазах кожей шевелились личинки могильных червей. Пустые, давно выеденные глазницы безучастно смотрели в небо, и их заливало водой.
Когда полусъеденные губы разошлись в стороны в зловещей ухмылке, Альдис завизжала. Одутловатая рука железной хваткой впилась в Альдис. Она вырывалась и билась в его руках, срывая голос.
Двигаясь как механическая, ведомая чужой волей кукла, труп приподнялся и навалился на нее сверху.
— Помоги мне, — прошептал мертвец. — Помоги-помоги-помоги-помогиииииииии...
Холодное зимнее солнце просвечивало сквозь ресницы. Альдис распахнула глаза навстречу бледному небу. Далекое и равнодушное к людским горестям солнце слепило даже зимой. Может, поэтому по лицу текли слезы.
Нянюшка рассказывала: через сны добрые духи говорят с людьми, предостерегают о грядущих ошибках, нашептывают советы, укоряют врунов и грешников.
Были тому виной грехи или просто неспособность слышать, но Альдис не умела понимать сказанного добрыми духами. Да и снилась чаще всего ерунда всякая — вроде как идешь себе по улице, и вдруг оказывается, что ты голышом. И все вокруг смеются, показывают пальцем.
Вот и разберись, чего духи имели в виду? Что нельзя по улице голышом ходить? Так она и так знает, не дура.
Или вот еще часто снился сон, как она убегает от какой-нибудь пакости, а ноги немеют, отнимаются, и воздух густеет, застывает. Преследователь все ближе, дышит в спину, и нет сил повернуться, посмотреть ему в глаза.
В последнюю минуту Альдис всегда поворачивалась, и сон кончался. Или превращался в другой сон.
Но сегодняшний кошмар не был похож на обычные ночные видения. Да и на обычные кошмары. Слишком реально все было, слишком страшно.
На теле словно так и осталась запекшаяся корка из болотной жижи. Пусть никто не сможет увидеть или почувствовать грязь, Альдис знает — она есть. Волосы, казалось, слиплись в безобразный колтун. Кожа под коркой чесалась.
Сильно, почти невыносимо хотелось в душ.
А перед глазами застыло синее безглазое лицо, искривленные гримасой губы. В ушах еще стоял хриплый шепот: "Помоги мне!"
Приснится же такое!
Странно, что их никто не разбудил раньше. Обычно Сигрид поднимала курсанток затемно, а рассвет они встречали на плацу, перед завтраком. Сейчас же, судя по положению солнца, было не меньше десяти часов...
Минутку! По положению СОЛНЦА?!
Она села прямо в спальнике. Полога над головой не было. И сокурсниц из отряда рядом не было. И костра.
Это вообще было совсем не то место. Не то, где они встали лагерем на ночевку.
В памяти калейдоскопом промелькнули события вчерашнего вечера. Занятия, жрецы, корабль, обустройство лагеря, холм, чжан, Сигрид, жиха...
Сколько длился танец? Сложно сказать. Пять, может, шесть часов. После того как ротная отпустила девчонок, у них едва оставалось сил, чтобы вползти в спальники. Последнее, что она видела перед тем, как заснуть, — малиновая россыпь углей на месте бывшего костра.
Сейчас спальник лежал на подушке из мягкого мха и опавших листьев. Здесь было тепло. Солнце согревало, скалы справа и слева защищали от ветра.
Надо рассуждать логически. Приступов лунатизма за собой Альдис не замечала, — значит, ее сюда отнесли. И вряд ли это был волшебный народец или какие-нибудь жители холмов из гальтских сказаний.
Надо полагать, "птенцов" не просто так привезли на Маркланд. Какое бы испытание ни задумали наставники, оно уже началось.
Девушка расстегнула верхнюю пуговицу и ужом вылезла из спальника. Мысленно поздравила себя с разумным решением не снимать форму на ночь. Пригладила измятые брюки, одернула рукава и лишь тогда заметила его.
Пока курсантка спала, кто-то надел ей на шею тяжелый, отлитый из бронзы медальон. Каплеобразной формы, чуть шороховатый, еще хранящий тепло ее тела, он удивительно удобно ложился в руку. Прожилки зелени на металле намекали на возраст вещицы. С внутренней стороны медальона кто-то нанес знаки, одновременно похожие и не похожие на чжанские иероглифы.
А в нагрудном кармане форменной куртки лежало письмо. Список правил для испытания, изложенных по-военному лаконично и точно.
"Курсант, поздравляем тебя с началом второго испытания. Твоя задача — набрать максимальное количество баллов, не нарушая правил.
Правила испытания:
1. Задача — сохранить кулон. За выполнение задачи начисляется 100 баллов.
2. За утрату кулона из рейтинга вычитается 100 баллов.
3. Можно отбирать кулоны у других курсантов. За каждый чужой кулон начисляется 20 призовых баллов.
4. Запрещено объединяться с другими курсантами против однокурсников.
5. Испытание начинается с рассветом и длится до заката.
Вперед. Покажи наставникам, на что ты способен! И помни: от результатов испытания зависит твое дальнейшее обучение".
И все. Никаких лирических отступлений. Просто, доступно, безлично. Делай то, не делай этого.
Девушка сунула письмо обратно в карман. Ползать по кустам, отлавливать слабых сокурсников и отбирать у них кулоны она, конечно, не будет. Нигде в правилах не было сказано, что она обязана заниматься охотой. Сохранить свой медальон — важная задача, а отбирать чужие — тут уж как получится.
Солдат не может позволить себе быть слишком разборчивым чистоплюем, но воображение упорно рисовало Лакшми — самое беззащитное существо на свете, у которой Альдис, злобно похахатывая, отбирает медальон.
Да пусть не Лакшми, а та же Нанами. Тоже мне, достойный поступок отобрать у глупой неумелой девчонки надежду на дальнейшее обучение ради сомнительного преимущества перед другими.
Умнее всего было бы забраться куда повыше, сесть на солнышке и греться. Пусть те, кому сильно хочется лишних баллов, карабкаются по скалам и дерутся. Но так ведь со скуки умереть можно. И потом, в горах Маркланда оказалось столько всего интересного!
Например, на полянке, где проснулась девушка, из земли торчали толстенные, лишенные веток стволы, покрытые жесткими коричневыми волосами. На самой верхушке этого невиданного чуда зеленели листья, похожие на длиннющие острые иголки. Альдис сначала даже не поверила, что такое могло само вырасти.
Еще удивительнее было встретить куропатку на гнезде. Это в середине зимы-то! Ну ладно: пусть зима здесь, как ранняя осень в Акульей бухте. Все равно, какая птица будет нестись зимой или осенью? Только чокнутая.
Чокнутая куропатка вспорхнула, припадая на правое крыло, жалобно зачирикала. "Ах, я ранена! Далеко мне не улететь", — говорил ее несчастный вид.
— Сиди уже, дурочка, — сказала ей девушка. — Не нужны мне твои яйца.
Пока все шло к тому, что драться, может, и не придется вовсе. За несколько часов, прошедших с момента пробуждения, курсантка никого не встретила. Иногда справа или слева долетали отзвуки голосов, крики или боевые кличи, но Альдис благоразумно обходила источник шума стороной.
Однажды в просветах густого кустарника она заметила Гвендолен. Увидела с затылка, но не узнать Гвен было невозможно — только она в предчувствии драки заплетала свои густые медные кудри в сложную, на удивление элегантную конструкцию. Сетка из множества мелких косичек, плотно прилегающих к голове, не только давала дополнительную защиту от ударов, но и мешала противнику ухватить гальтку за волосы.
Подружка много раз показывала, как нужно укладывать пряди, но ни Альдис, ни другие девчонки так и не смогли повторить прическу Гвен.
Пару минут девушка наблюдала за подругой. Гальтка стояла на одной ноге, упиралась второй в ствол дерева и сосредоточенно выламывала себе палку. Идеальный момент для нападения.
Она помедлила пару секунд и прошла мимо.
Путешествие по горным отрогам, когда солнце стоит в зените и жарит совсем не по-зимнему, — то еще удовольствие. Будь чуть холоднее, от мундира валил бы пар. Струйки пота неприятно щекотали кожу на спине, но снять куртку и понести в ее руках Альдис не решалась — руки должны быть свободны. Пусть отбирать чужие кулоны она не собирается, но и свой никому не отдаст.
Золотая ладья солнца перевалила высшую точку небосвода, когда девушка услышала шум воды.
"Вот здесь на склоне есть пещера. К ней можно выйти, если двигаться вдоль ручья", — всплыли в памяти слова "стрижа", сказанные над макетом.
Струи прозрачной, необыкновенно чистой воды бежали вниз, огибая крупные булыжники. С берега, к которому вышла курсантка, разглядеть, где брал свое начало ручей, не получалось — мешали скалы. И все же, если предположить, что ручей на полигоне всего один и ведет к той самой пещере, то...
То получается, что наверху может прятаться кто-нибудь из братства.
Незаметно подкрался азарт, Альдис предвкушающе ухмыльнулась своим мыслям. Моди и Беовульф — законная добыча. Академия станет только лучше, если очистить ее от истинников.
За ближайшим камнем обнаружился пологий подъем. Идти было удобно: черные провалы трещин здесь не прятались в густых травах; почти лишенный растительности шероховатый камень обеспечивал отличное сцепление для подошвы. Справа, из-за скал и деревьев, по-прежнему долетал шум ручья.
Метров через сто пологая каменная плита закончилась, и Альдис пришлось спуститься по крутой дуге и перейти на соседнюю, гораздо более крутую, заросшую бурым мхом. Теперь она передвигалась значительно медленнее. Местами приходилось помогать себе руками.
Ухватившись за очередной каменный выступ, девушка поздравила себя с удачей. Чуть выше ее головы виднелся отчетливый отпечаток ноги. Незнакомец и не пытался таиться: его путь отмечали ошметки мха и примятая трава.
