— Нет, я...
— Покажи все, на что способна!
Гальтка скользнула вбок, ударила кулаком под ложечку. Удар получился мягким и не опасным — Альдис вовремя успела закрыться. В ответ она пнула Гвен под лодыжку и, что удивительно, попала.
Правая нога гальтки поехала в сторону. Альдис добавила еще парочку ударов. Сейчас цель — сбить противника с ног, а там как получится.
Гвен упала на четвереньки. Жестокая техника боя, которую давали наставники, диктовала: пнуть в живот, дать по шее, взять в болевой захват, наконец.
Но было жалко. Это же Гвен!
Она ждала. Гвен, пошатываясь, начала подниматься. Подойти бы и добить, но девушка медлила.
А потом гальтка изысканно выругалась и вскочила так, словно и не собиралась падать. До курсантки запоздало дошло: все, начиная с первого удара, было трюком из тех, которые подруга обожала применять на спаррингах. Напади Альдис на якобы "беззащитную" сокурсницу, и ей несдобровать.
— Дело в том, что я не верю.
— Во что не веришь?
— Не верю, что все это необходимо. Ладно бы занятия, учеба. Что покажет это испытание? Кто лучше умеет бить в спину?
— Да, жаль, наставники у тебя не спросили, как лучше нас учить, — насмешливо протянула гальтка. — Ты бы им все объяснила.
Подобные ехидные подначки были в стиле Гвен, обычно на них никто не обижался. Как ни крути, рыжая насмешница чаще била в цель, чем промахивалась.
Обычно не обижалась и Альдис. Но сейчас слова гальтки ее задели, и очень сильно.
Она представила себе, что рядом не Гвен. И не подруга. Просто злобная, незнакомая девчонка, которая хочет отобрать у Альдис заслуженные баллы.
И все стало легко. Бить в полную силу. Пользоваться чужими ошибками. Постоянно двигаться, изматывая и без того уставшего врага. Не давать шансов. Не отвечать на вопросы. Не вступать в споры и разговоры, во время которых противник отдыхает.
Атака. Уклонение. Снова атака. Прыжок. Удар.
Поверженная противница лежала на животе. Альдис, полуприсев над ней, держала правую руку гальтки в болевом захвате. Левую ладонь придавливало к земле колено. Просто так, на всякий случай.
— Я не хочу тебя обыскивать — это унизительно. Отдай кулон, и мы расстанемся.
Вместо ответа гальтка наклонила, а потом резко откинула назад голову.
Было больно. Было неожиданно очень больно. Опешив, Альдис чуть не выпустила пленницу. Потом опомнилась, вывернула руку в суставе до предела.
Ярко-алые пятна падали на спину гальтки.
Нос хрустнул во время удара? Или показалось?
Как трудно, оказывается, вырубить человека, если не хочешь причинять ему серьезного вреда. Бить Гвендолен по голове — страшно. Душить тоже. А сидеть так вечно — невозможно.
Наверное, наставница Нода не просто так последние несколько уроков учила "птенцов" пережимать артерию. И не просто так твердила о технике безопасности во время выполнения этого приема.
Свободной правой рукой Альдис потянулась к шее гальтки. Гвен, словно догадавшись о ее целях, затрепыхалась и даже попробовала повторить прием с ударом головой назад, но в этот раз девушка была настороже.
Слева, чуть выше середины шеи. Нащупать, надавить, подержать.
Пара десятков секунд, и гальтка обмякла. Альдис подержала еще немного для верности, потом отпустила. Сокурсница дышала тяжело и размеренно.
Альдис ощупала нос, из которого продолжало капать. Нет, кажется, все-таки не сломан. Хорошо.
Потянулась, сняла с шеи Гвендолен кулон. Может, где-то были спрятаны еще, но процедура лихорадочного ощупывания чужого тела сквозь одежду казалась слишком отвратительной. Как будто Альдис вторгалась в чужое, запретное пространство. Почему-то с Моди было не так.
Все, надо уходить. Гвен придет в себя и захочет реванша.
Перед уходом она оглянулась. Внутри что-то болело и ныло. Словно на поляне осталась не только бесчувственная гальтка, а что-то очень важное, ценное, бесконечно дорогое. Чувство утраты было щемящим и острым — хотелось завыть, как воют на луну волки тоскливыми зимними ночами.
Она и не пыталась найти другое местечко, чтобы спокойно дождаться заката. Бездумно ломилась через лес, даже не прислушиваясь, есть ли кто-то впереди. Стоило остановиться, как в голове начиналась такая каша, что хотелось закричать, и кричать и кричать, не останавливаясь.
Проклятый кулон Гвен жег руку. Зачем Альдис его взяла? Надо было оставить. Надо было не брать...
Кровь все еще капала на мундир, оставляя некрасивые темные пятна. Ворот рубахи уже побурел. Надо было не брать йотунский кулон.
Из-под ног вырвался камень, запрыгал вниз по склону. Альдис чуть не упала вслед за ним. В последний момент рефлекторно ухватилась за ветку над головой и перепрыгнула на соседний валун.
Надо было не брать...
Где-то внизу, скрытая макушками деревьев, шумела река. Может, та самая, что брала начало у пещеры Моди.
Надо было...
Альдис размахнулась. Кулон золотой рыбкой сверкнул в лучах солнца и полетел вниз, навстречу реке.
— На! Подавись своими баллами! — крикнула девушка неизвестно кому.
Горы, лес и небо молчали.
Дорога вниз казалась бесконечной. Скалы. Камни. Деревья — хилые уродцы, торчащие из трещин. И снова камни.
Потом камни исчезли под покровом травы. Начался лес — пока еще редкий, почти лишенный листвы, почти без подлеска.
"Зачем я это делаю? Зачем спускаюсь?"
Нет разницы, где ждать заката.
Она опустилась на камень, прикрыла глаза. Какой длинный, бесконечный день.
Кровь все-таки унялась, засохла под носом и на подбородке некрасивыми бурыми соплями. Умываться не хотелось.
Ничего не хотелось. Только спать.
День застыл, как муха в смоле. Всеотец решил остановить гребцов своего драккара. Может, сейчас он любезничает с хорошенькой рыбачкой, а день стоит, не двигается, и заката не будет еще много, много часов...
Голос. Чей-то голос над головой. Знакомый, близкий.
"Не хочу ни с кем встречаться. Не хочу ни с кем драться".
— Альдис, Альдис! Помоги! Скорее!
"Лакшми?"
Курсантка открыла глаза.
— Альдис, он убьет его, — всхлипнула Лакшми.
— Кто "он"? Кого?
Бхатка придерживала мундир на груди — полы так и норовили распахнуться, обнажая смуглый живот. Прямо перед лицом Альдис в петле повисла одинокая, вырванная "с мясом" пуговица.
Девушка перевела глаза на залитое слезами лицо подруги. Искусанные до крови губы, на щеке наливается здоровенный кровоподтек, исцарапанные руки, ногти все в земле...
Даже для испытания — чересчур. Особенно одежда.
— Кто? — стервенея, спросила Альдис. — Кто сделал это?!
Вопрос скрывал в себе беспомощный страх. Этого не могло, не должно было случиться. Не на Виндерхейме! Не с Лакшми!
— Они... там... пойдем! — Бхатка настойчиво тянула ее куда-то. — Скорее... Хельг...
— Хельг?! Понятно...
Появись сванд в этот момент рядом, Альдис убила бы его.
— Хельг! Дрона! Надо помочь! — бессвязно выкрикивала Лакшми. — Пойдем.
Страх и беспомощность переродились в гнев. Хельг должен заплатить! Заплатить за все.
— Пойдем.
И они побежали.
Обычно недотепистая южанка мчалась так, что Альдис еле поспевала за ней. Мелькнули кусты, волчья нора у корней раскидистого платана, кипарисовая роща.
Лакшми спотыкнулась, не удержала равновесия и кубарем полетела в кусты. Но прежде чем Альдис успела ей помочь, бхатка вскочила и заковыляла дальше, прихрамывая на правую ногу.
— Сильно ударилась? Сядь, давай посмотрим ногу.
— Надо быстрее... Хельг... он убьет его... — На Альдис снизу вверх смотрели блестящие, безумные от страха глаза. — Помоги! Пожалуйста!
"Лакшми Вечно Мокрые Глазки" — так, кажется, называл ее Кришна. Да кто только не подкалывал плаксу на эту тему! Гвен как-то предложила использовать способность Лакшми бурно рыдать по любому поводу для орошения особо засушливых островов.
Сейчас бхатка не плакала.
— ...там... за деревьями.
— Сядь и жди меня здесь. Я справлюсь.
Дрона? Лакшми сказала, там был Дрона. Неужели сыну Дома Небес нужна помощь Альдис, чтобы справиться с Хельгом?
Если вспомнить давний урок наставника Ингиреда, может, и нужна.
Курсантка поднажала. Она справится с Хельгом. Должна справиться, если в мире есть хоть капля справедливости.
Крик она услышала издалека. Не крик — ликующий рык зверя. Ничего человеческого не оставалось в этом звуке.
Неужели все закончилось?
Девушка вылетела на поляну и поняла — да, закончилось.
Чуть дальше к краю поляны на земле стонал парень из старшей группы. Третий или четвертый курс. Сванд. Поджав ноги к подбородку, он тихонько хныкал и бормотал что-то невнятное, но угрожающее.
Ближе к Альдис лежал Хельг. Глаза прикрыты, рука вывернута под неестественным углом. А в центре...
В центре стоял беловолосый третьекурсник. Один из тех, что были тогда у костра. В памяти осталось его имя — Асбьёрн Сверссон. Младший брат Асбьёрн Сверссон.
Он держал за шиворот Дрону и не торопясь, смакуя каждое движение, наносил удары.
Воображение дорисовало остальное. Хельг, Асбьёрн и третий ублюдок — наверняка тоже из братства, лицо знакомо, хотя имени не вспомнить, — напали на Лакшми. Они попытались (боги и Всеотец, умоляю, пусть будет только "попытались") сделать с ней... сделать это . Появился Дрона, как герой из эпоса, отвлек мерзавцев, дал возможность бхатке бежать. Но против троих даже Дроне не выстоять.
Стало ясно, почему Лакшми так отчаянно просила о помощи, почему стремилась вернуться сюда.
И стало ясно, что ей ни в коем случае нельзя сюда возвращаться. Надо закончить все быстро. Очень быстро, раньше, чем южанка успеет дохромать до поляны.
— Эй ты! Оставь его! — крикнула Альдис беловолосому.
Она совершенно не представляла, что делать дальше. Как остановить третьекурсника, сумевшего справиться с Дроной?
Асбьёрн лениво повернулся. Бхат висел в его левой руке безжизненным кулем.
— Это чей там писк? — Он увидел Альдис, занявшую боевую стойку, и голубые глаза зло сузились. — Уйди, женщина. Я не бью самок.
— Отпусти его, — потребовала девушка.
— Любишь грязь, подстилка? А как тебе понравится вот это? — Он размахнулся и ударил Дрону по почкам. С губ бхата слетел негромкий стон. — Что? Нравится?!
— Отпусти его, а не то...
— А не то — что? — издевательским шепотом переспросил сванд. — Что ты мне сделаешь?
Он нанес еще несколько ударов бесчувственному пленнику. После каждого удара Асбьёрн останавливался, чтобы бросить испытующий взгляд в сторону Альдис. "Давай, напади не меня. Напади, и мы повеселимся вместе", — говорили его бешеные глаза и раздувшиеся от предвкушения ноздри.
Девушка беспомощно оглянулась. Подонок знал, и она это знала — ей нечего противопоставить "соколу". Сванд не хочет нападать первым, но стоит дать ему повод...
Разве это остановило Дрону, когда он был один против троих?
Она шагнула назад, и Асбьёрн разочарованно скривился:
— Правильно, проваливай. Это дела мужчин.
"Жаль, очень жаль", — говорили его голодные глаза.
Еще один удар. Он убьет Дрону!
Альдис еще отступила, скрывшись в зарослях, и бешеный сванд наконец перестал смотреть в ее сторону. Теперь Асбьёрн полностью сосредоточился на бхате, выбросив девушку из головы, как выбрасывают балласт за борт.
Первый камень был слишком тяжел, второй оказался слишком легким. Третий крошился в руках... Эх, как бы сейчас пригодилась дубинка, оставленная у ручья!
Наконец руки нащупали продолговатый булыжник, подходящий по форме и размеру. С камнем в руках курсантка выглянула из кустарника. Асбьёрн отпустил бхата, пнув пару раз ногой напоследок. Потом почему-то отвернулся, издал странный смешок и сказал, обращаясь к дереву справа от Альдис:
— Пора продолжить нашу игру. Следующий вопрос...
Их разделяло шагов двадцать. Сванд стоял вполоборота к девушке. Лучшего шанса могло просто не представиться.
Она попала! Камень пришелся чуть выше виска как раз над бурой царапиной — хорошая мишень.
Звук удара был похож на стук, который издают два голыша, столкнувшись друг с другом. Брызнула кровь, сванда повело. Он покачнулся, словно пьяный, вскинул руку к голове в жесте немого удивления.
"Давай, давай! Падай, скотина", — мысленно уговаривала его курсантка, нащупывая в траве второй камень.
Кто мог ожидать, что истинник выдержит такой удар? Видно, голову Асбьёрна и правда боги сваяли из цельного куска камня — мозгов в ней нет, вот и сотрясаться нечему.
А потом это все стало неважным. Потому что дикие, больные от бешенства глаза Асбьёрна остановились на Альдис.
Его прыжок навстречу длился долго, очень долго, он был таким медленным, что девушка успела разглядеть каждый волосок, каждую черточку его лица: два красных прыща на щеке, почти бесцветные волоски под носом, сбитые костяшки пальцев, налипшую глину на коленях. Каждый шаг его замедлился в сотни раз — вскочить бы и убежать, но, как бывает в самых страшных, самых муторных кошмарах, тело отказывалось повиноваться, двигалось медленно-медленно, вместо воздуха вокруг вода, смола, сладкая патока...
Альдис еще только поднимала руку со вторым камнем, когда Асбьёрн налетел на нее, сбил с ног. На горло легли две руки, покрытые редкими рыжеватыми волосами, и дышать стало нечем. Просто нечем.
Всеотец живет на небе и смотрит оттуда на своих детей. Он не вмешивается, потому что негоже родителю опекать детей до старости, но посматривает — как там его чада.
А в Ойкумене верят в Великого Зодчего, который, взяв за основу Предначальный Хаос, разделил его на Начала — Добро и Зло, Тепло и Холод, Тьму и Свет, Ложь и Истину; разделил, чтобы дать миру Основы. Зодчий созидает мироздание в соответствии с изначальным своим замыслом, но силы Хаоса не дремлют, так и норовят погубить уже созданное, смешать снова Начала, уничтожить Основы. Потому Великий создал людей, задача которых созидать и способствовать воплощению замысла и противостоять порождениям Хаоса. Иногда он поглядывает, как там справляются люди, чем заняты, не нужна ли помощь.
Кто знает — может, Всеотец и Зодчий там у себя в горних высях знакомы? Ходят в гости друг к другу, чтобы распить бочонок пива, обсуждают людей и вместе посматривают, как копошатся смертные внизу.
Иногда Альдис представляла себе, как сверху на нее смотрят глаза — темные, мудрые и требовательные. Смотрят испытующе, пристрастно — достойна ли ты, глупое дитя, своего Отца? Не присягнула ли на службу созданиям Хаоса?
Всеотец или Зодчий — кто бы ни держал нить судьбы Альдис в своих руках, он передал ее Асбьёрну.
Безумное перекошенное лицо загораживало небо. Нечем было дышать, и лишь в этой ситуации понимаешь цену воздуху. Тело боролось, дергалось, пыталось вдохнуть по многолетней привычке. Ногти соскальзывали по ткани мундира, не оставляя следов. А сверху смотрели бледно-голубые жадные глаза. Смотрели с любопытством, почти с радостью.
Обладателю глаз было интересно. Жертва потешно разевает рот, словно рыба в лодке, дергается, сучит ногами. Стоит сжать сильнее — пучит глаза. Весело!
