Одинокий Ворон из племени Черноногих

Должен сказать, что в последнее время удивительным образом "прорезалась" моя память, иной раз вспоминается информация, как из этой, так и с той реальности, которая когда-то мельком пронеслась перед глазами, как незначительная. И сейчас она услужливо подсказывает, что когда-то давно я уже видел этого человека со шрамом в Сент-Луисе незадолго до гибели отца. Он вертелся у нашего дома.

— Пьер, ты что-то хотел? — босс явно умышленно обратил внимание на нас, видимо таким образом прекращая неприятный разговор.

— Мсье Грант, разрешите представить вам Андрэ Сухи, — сказал дядька Пьер на упрощённом английском языке с жутким французским акцентом, и коротко поклонился, — Это достойный молодой человек, я знал его отца Поля Сухи.

Тот окинул меня заинтересованным взглядом. Я был одет привычно: в замшевую куртку и брюки бежевого цвета с бахромой на наружных швах и черные мокасины на толстой подошве. Волосы на затылке стягивал в хвостик, косичек я не заплетал.

— Да-да, здравствуйте, молодой человек, я был знаком с вашим отцом, сожалею, что с ним всё так случилось.

— Моё почтение, мистер Грант, — приветствовал его коротким кивком головы.

— У вас какой-то вопрос ко мне?

— Хочу приобрести револьверный карабин Кольта.

— Без проблем, у нас есть. Или у вас шкурок бобра не хватает?

— Как раз со шкурками вопросов нет, но считаю, что за неликвидный товар, назначенная вами цена слишком высока. В прошлом году в Штатах он стоил девяносто восемь долларов, а после того, как на него исчез спрос, думаю, упала вдвое. Вы же хотите — четыре сотни.

— Хм, вы неплохо информированы, — улыбнулся он, — Мы пытаемся за неё получить сто долларов, а шкурка на Территориях, к вашему сведению, стоит два-пятьдесят и ни цента дороже. Остальное — цена за риск.

— Отсутствие результата — тоже результат, — с сожалением развёл руками и вернул ему широкую улыбку.

— Послушайте, Эндрю, — его брови взлетели вверх, а в глазах появилась какая-то мысль, он поднял руку и ткнул в меня указательным пальцем, — А не вас ли индейцы называют Одиноким Вороном?

— Да, это моё имя.

— Позвольте, но по утверждению вождя Коротких Шкур, вы самый упорный и удачливый охотник, и добыли в этом году две сотни бобров, ведь это правда?

— Цифра завышена, но действительно, добыл немало, — согласился я.

— Так какие проблемы? Что такое для вас несчастные сорок шкурок?

— Это четыреста долларов, двадцатимесячная зарплата техасского ковбоя. За эти деньги в Сент-Луисе можно купить и обставить дом, но я готов расстаться с половиной из них, — при этом вопросительно взглянул ему в глаза.

— К сожалению, это выходит за рамки моих полномочий, — обманул он меня и добавил с нотками извинения, — Такова политика компании и я её рушить не имею права.

— Тогда разрешите откланяться, — обозначил поклон, — И благодарю, что уделили внимание, мистер Грант.

— Один момент, Эндрю, — он погладил свою бороду и ещё раз окинул меня взглядом, как бы прицениваясь, — А вы не хотели бы поступить к нам на службу? Я готов вам предложить ...м-м-место своего помощника, оплату оговорим, но обещаю, что будет достойной даже по меркам Штатов.

Его предложение действительно было интересным, и любой другой на моём месте согласился бы незамедлительно. Ибо под крышей солидной торговой компании на Территориях можно сбить неслабый капитал. Но для меня это было слишком мелко, и я категорически не желал подневольным положением ущемлять собственную свободу.

Восприняв моё молчание, как сомнения и колебания, он добавил:

— Тогда и карабин Кольта, как работник компании вы сможете выкупить всего за десять бобровых шкурок, притом боеприпасы будут бесплатны.

— Шикарное предложение, — откровенно сказал ему, — Сделай вы мне его, скажем, весной, принял бы не задумываясь. Но дело в том, что у меня появились перед семьёй дополнительные обязательства, и весной я буду вынужден отправиться в Штаты.

— Вот как? — он опять погладил свою бороду, и в его глазах мелькнуло сожаление, — Но всё равно, когда будете уезжать с Территорий, соблаговолите посетить наш форт, возможно, у меня для вас будет поручение, выполнение которого ничего не будет стоить, зато я вас неплохо отблагодарю.

Он не ограничился кивком, а подал руку, и я её крепко пожал.

В процессе всего разговора с мистером Грантом и до ухода с территории форта, меня преследовал неприязненный взгляд водянистых глаз человека со шрамом. Отвлёкся, лишь увидев прямо за воротами молчаливого и невозмутимого Жеребёнка и счастливейших на всём свете женщин, которые одна перед другой демонстрировали мне гребешки, пуговицы и различные стеклянные и коралловые бусы. Но шопинг на этом не окончился, отправив парня на пастбище за вьючными лошадьми, докупили ещё два мешка кукурузно-пшеничной муки и по мешку ячневой и овсяной крупы.

Вечером, как и обещал, к нам заглянул дядя Пьер и принёс пинту вина. Приговорили они её вдвоём с мамой и проболтали до глубокой ночи, после чего свалились спать. На следующий день поздно вечером опять пришёл, но уже без вина, впредь приносить его я запретил строжайше, зато он притащил другой, более тяжёлый, но не менее желанный свёрток, который обменял у меня на двадцать две бобровые шкурки. Да-да, развернув его, в кожаном чехле с верхним клапаном и петлёй, которая в походном положении цепляется за луку седла, увидел тот самый револьверный карабин Кольта, калибра .525, а так же набор для его чистки и снаряжения барабанов. Пулелейка на двенадцать полукруглых пуль с наружными поясками диаметром тринадцать миллиметров и верхним пуансоном, формирующим внутренние воронки, лежали в отдельном пенале. Кроме этого, здесь же находились две десятифунтовые болванки свинца, десятипинтовый бочонок пороха, две коробки готовых пуль и четыре коробки капсюлей, по две сотни штук в каждой. Одну из них сразу же отложил, чтобы отдарить дедушке Бизонья Голова. На сей раз дядька Пьер у нас не ночевал, а когда уходил, то на прощанье сказал:

— И это, Андрэ, пока племя не уйдет от форта, не показывай его никому.

— Думаешь, что доложат боссу?

— Нет, — рассмеялся дядька, — Это он сам меня и предупредил. Неужели ты думаешь, что я позволил бы себе проворачивать какие-то афёры без его ведома?

Глава 4

Моя жена — самая красивая женщина в Америке. От частой ходьбы, ежедневного плавания в реке и постоянного физического труда, зачастую весьма нелёгкого, её тело внешне выглядит крепко: мускулисты стройные ноги, руки и плоский живот, талия узкая, а попа упругая и по форме — как орех. Грудь, правда, небольшая, но торчит симпатично. Ну, а о личике и говорить нечего — царица Тамара. Видел я её портрет на старых грузинских казначейских билетах, когда наши страны ещё пользовались собственной национальной валютой, в общем — красавица.

Кое-что и не нравится — это чересчур натруженные запястья рук, впрочем, как и у моей мамы и сестричек. Но ничего, физические нагрузки в будущем оптимизируем; вернёмся в Сент-Луис, разыщу и верну прислугу, а значит, облегчу женщинам жизнь. Кстати, об излишней растительности. По обычаям нашего народа из подмышек и паховой области её выщипывают с детства, а на руках и ногах никогда ничего не растёт — особенность расы.

Характер? Думаю, такой же, как и у большинства прочих индианок — покладист. Между тем, своих мух в голове имеет любая женщина, и чтобы досконально в этом деле разобраться (если это только возможно), то придётся с ней вместе не менее пуда соли съесть.

— Иди ко мне, моя маленькая Тамара, — протянул руки к своей обнажённой супруге, которая сорвала с себя одежду быстрее меня, и теперь стояла с ожиданием в глазах, пока я на неё тупо пялился.

— Ой, какой он у тебя большой! — тихо воскликнула она.

— Сейчас он такой и должен быть, но ты не переживай, всё притрётся.

— А что такое "тамара"? — спросила дрожащим голосом, взяла меня за руки и прижалась всем телом.

— Теперь это твоё имя. В переводе с одного древнего языка — финиковая пальма. Такое высокое, стройное дерево с разлапистыми листьями на верхушке, и очень вкусными плодами, если их высушить. Через несколько лет мы с тобой отправимся в путешествие туда, где они растут, — мои руки ласкали её прекрасное тело, разглаживая выступившие пупырышки "гусиной кожи", а голос почему-то дрожал. Странно себя чувствую, как не целованный мальчишка, а ведь в той жизни женщин у меня было много, всех и вспомнить невозможно, и регулярным сексом занимался фактически до семидесяти лет...

— Эй, вы там, начинайте уже, — собравшиеся советчики стучали чем-то по покрышке вигвама, — Или мы сейчас зайдём и поможем!

— Га-га-га, — засмеялись вокруг.

— Ай, ну давай, всё равно это сделать надо, — сказала решительная девчонка, выскользнула из рук, опустилась на корточки, упёрлась локтями в циновку, а попу выгнула вверх, глазам явив возбуждающее зрелище шикарных форм.

— Да не так! — воскликнул я, при этом на улице послышались различные шутки, но вдруг вспомнил, что аборигены о каких-либо других позах никакого понятия не имеют.

— Я знаю, как, — повернула ко мне снизу мордашку девчонка, — Мама с отцом всегда делали именно так.

Махнув рукой, и сам став на колени, я начал целовать её спину, ягодицы и бёдра. Затем завалил на циновку и уложил на спину, целуя глаза, мочки ушей, губы, грудь, ласково поглаживая влажную промежность.

— Ты раздавишь меня, — хрипло прошептала она.

— Ничего не бойся, — ответил, тяжело дыша.

Раздвинув ноги и розовые лепестки нетронутого цветка, попытался войти, но девочка ойкнула от боли и, работая локтями, отползла вверх.

— Больно! — громко воскликнула она, и мне под раздавшиеся снаружи возгласы и смех, пришлось начинать всё сначала.

Опять я её целовал и ласкал, еле сдерживая себя от оргазма. А входить было тяжело, кроме того, что оно там запечатано, так ещё и маленькое. Девочка скукожилась, сцепила зубы и мычала, а я её удерживал, чтобы она опять не выскользнула, шептал нежные слова, покусывал ухо и снова с трудом войдя в плотное лоно, всё сильнее растягивал препятствие. Жена вдруг коротко вскрикнула, препятствие исчезло, и я резко вошёл до упора, при этом разрядившись длительным оргазмом.

М-да, не сдержался, впрочем, ничего страшного не случилось, ведь это в том мире я имел громадный опыт, и жену никогда не обижал, занимаясь с ней регулярным сексом два-три раза в неделю, даже в довольно немолодые годы. Здесь же, несмотря на взрослость тела и сознания, я в душе мальчишка, впервые дорвавшийся до женских прелестей.

— Расслабься, милая, это в первый раз плохо и больно, но я тебе обещаю, что ты у меня всегда будешь получать море удовольствия, каждый раз взлетая на вершину блаженства. И я вместе с тобой, — зацеловав покрытое испариной лицо любимой женщины, вытащил свой окровавленный член из влажных тисков и опрокинулся рядом на циновку.

— Да у них там тихо! — кто-то воскликнул на улице, — Они там ничего не делают! Одинокий Ворон слабак!

— Тома, а давай мы над ними подшутим? — склонился к ней и поцеловал в живот.

— Это как?

— Давай, я буду хлопать ладошкой по циновке, а ты будешь выкрикивать "А!"

— Давай! — улыбнулась она.

Хлоп — А! Хлоп — А! Хлоп — А! ...Хлоп — А! — вот так хлопали мы, усмехаясь, пока у меня рука не заболела, а Тома чуть не охрипла но, в конце концов, настрой людей на улице сменился.

— О! Теперь хорошо слышно, трудится Одинокий Ворон! Слышите? Одинокий Ворон настоящий мужчина, у него есть чем трудиться! — хвалили меня чужие голоса.

— Я же говорила, мой сын, Одинокий Ворон весь в отца! — кричала мама.

— Да, наш брат, Одинокий Ворон весь в отца! — вторил ей голос Ветки.

Что-то мне этот дурацкий свадебный обычай — подслушивать, участником которого ранее бывал и сам, совершенно перестал нравиться. Да и хлопать уже изрядно надоело, мы даже улыбаться перестали, поэтому повернулся к жене и сказал:

— Теперь закричим "А" вместе и громко. Начали: А-а-а-а-а-а-а-а!

— Он там её не заездил? — раздался на улице голос бабки, — Ведь она такая маленькая, а у него там есть за что подержаться.

— А ты откуда знаешь, он тебе показывал? — спросила какая-то тётка под общий смех.

— А я специально бегала на речку подсмотреть! — ответила та и громко спросила, — Так что, можно заходить?

— Заходите! — закричали мы хором.

Полог откинулся, и в вигвам нырнули моя мама, бабка Томы с бурдюком воды и деревянным корытом, и две нейтральные старухи-контролёрши. Процедура осмотра после первого соития с первой (главной) женой считается обязательной. Это делается для того, чтобы бессовестный муж не придумал потом каких-нибудь инсинуаций.

Бабка нас с Веткой тщательно обмыла, не забыв меня облапить, после чего мы оделись в праздничные наряды и отправились к остальным гостям. Молодожёнам пировать нельзя, при этом я обязан сидеть в стороне, выслушивать высказывания гостей и курить трубку, а жена должна находиться по левую руку от мужа.

Вообще-то свадьбу мы хотели организовать после Большой Охоты, но соседи-кайна высмотрели невест в нашем племени, а пикуни, соответственно, высмотрели у них, поэтому многие отцы семейств дожидаться не стали, и решили организовать внеплановое торжество за день до сворачивания лагеря. А мне от этого тоже не плохо, в нашем клане образовалось сразу четыре свадьбы, значит, под вигвамом будет в четыре раза меньше крикунов.

Чем кормить народ — не моя забота, каждый гость тащит что-нибудь с собой, а затем готовят общий стол. Моя забота обеспечить присутствующих воинов табаком и малой толикой нарезанных и подсушенных листочков конопли. За две бобровых шкурки я им притащил столько этого добра, что они полдолины задымили.

После того, как народ набил желудки, а воины "пыхнули" дымом, начались песни и пляски. Мужчины и женщины сидели в рядок напротив друг друга, и такого порядка придерживались постоянно, смешиваться категорически запрещалось. Обе стороны пели женские и мужские песни, затем под бой барабанов устраивались пляски. Танцевали тоже так, друг напротив друга, и это были не бессистемные прыжки и увертки, а отработанная в определённой очерёдности и имеющая конкретный смысл система па.

Здесь на свадьбах гости молодожёнам никаких подарков не дарят, но дядя Пьер вручил мне маленькое прямоугольное зеркальце в деревянной рамке, размером где-то шесть на девять сантиметров. Последний раз я смотрелся в зеркало четыре с половиной года тому, дома в Сент-Луисе, но было оно сравнительно большое, полметра высоты, поэтому мы его с собой не брали, а оставили Элен.

Взглянув на своё отражение как бы новыми глазами, отметил, что рожица совсем не детская и выглядит, как у нормального молодого мужчины, при этом сильно похож на маму. Зеркало передал жене, даже не подозревая, какой фурор оно вызовет среди моих соплеменников. На следующий день прибегал посмотреться в него чуть ли не весь народ племени и, как это ни парадоксально, в первых рядах были знатные воины. Затем люди стали осаждать магазины форта, однако мистер Грант заверил, что ничего подобного в продаже нет, при этом твёрдо пообещал к следующей осени завезти, и предупредил, что одно подобное зеркальце покупателю обойдётся в два бобра. Такое явно грабительское предложение народ нисколько не смутило. Зато добрый мистер Грант в последний день нашего пребывания организовал широкую распродажу многих вещей, с оплатой бизоньими и оленьими шкурами, за которые ранее требовал исключительно меха.