Чаганов: Война- Часть 3

Нусимович согласно закивал.

— А мне кажется,— подаёт голос молодая черноволосая девушка-звукоинженер, стоящая у громоздкого шкафа с надписью 'Престо',— не так уж и плохо, поправить надо всего несколько мест в середине и конце записи. Так давайте пригласим артиста и перепишем их.

— Что вы себе позволяете, товарищ Спектор?— как ужаленный подскакивает руководитель Ленинградского Радиокомитета,— товарищ Чаганов кажется ясно выразился...

— Погодите, товарищ Нусимович, а ведь хорошая идея...

— Где же мы найдём сейчас артиста со знанием финского языке?— сдувается он и сползает вниз по спинке стула.

— Не нужно знание финского,— приободряется стушевавшаяся девушка,— достаточно чтоб он хорошо звукам подражал...

— Постойте, куда вы? Товарища Нусимовича здесь нет,— из-за двери раздаётся громкий голос референта начальника Радиокомитета.

— А мне сказали здесь,— в аппаратную распахивается дверь, на пороге появляется тщедушная фигура с очень знакомым лицом и рослого амбала, держащего того за руку,— так вот же он...

— Аркадий, не до тебя,— раздражённо начинает Нусимович и вдруг осекается.

Все находящиеся в помещении молча глядят на популярного артиста Райкина, два фильма которого вышли на широкий экран в прошлом году.

— Прошу прощения,— смущённо бормочет 'звезда',— а я думал Яша от меня прячется, платить не хочет... так мне подождать или я уже пойду?

— Стойте,— хором отвечают все собравшиеся.

* * *

— ... Я призываю всех воинов Финляндской Республики,— в аппаратной мягко шипит тонфолевая пластинка,— честно выполнивших свой воинский долг, ради сохранения своих жизней сложить оружие и живыми вернуться к своим семьям. Не поддавайтесь на разглагольствования политиканов о Великой Финляндии о русских варварах, пришедших убивать и жечь, и тому подобных сказках. Не верьте этому! Финляндия не будет разрушена, она так и останется независимым государством со столицей в Хельсинки, во главе её будет стоять финн, а те инородцы, кто столетиями грабил финский народ и его природные богатства, наоборот сбегут к себе на родину в Швецию... Отто Куусинен, затаив дыхание, вслушивается в каждое слово, несущееся из громкоговорителей.

— ... Спросите себя, кому выгодно чтобы Финляндия воевала до последнего финна? Кому угодно, только не нам и русским. Их матери, так же как и наши, хотят дождаться дома своих сыновей. Граждане Финляндии! Я, так же как Главнокомандующий, как премьер— министр и депутаты парламента, в равной степени несут ответственность за то положение, в которое оказалась моя страна. Прошу у вас прощения за это...

'Я устал, я— Мухожук'...

-... Мы не оправдали ваших надежд, мы все должны уйти. Новой Финляндией будут управлять другие люди, те, которых вы изберёте, когда ситуация в стране позволит провести новые выборы...

— Сильная речь, товарищ Чаганов,— трясёт мне руку Куусинен,— поздравляю вас. Если бы я не знал, что Каллио умер, ни за что бы не догадался, что говорит кто-то другой. Такая речь посильнее целого корпуса будет!

— Спасибо, Отто Вильгельмович, надеюсь, что глава правительства новой Финляндии не обойдёт наградами весь коллектив, который работал над речью?— подначиваю Куусинена.

— Обязательно наградим,— совершенно серьёзно отвечает тот. 'Интересная строка в личном деле намечается,— краем глаза замечаю, как Райкин что-то нашёптывает на ушко девушке-звукоинженеру и оба смеются,— 'участвовал в советско-финляндской войне, награждён финским орденом''...

— Я слышал, что вы, товарищ Куусинен, собираетесь в Хельсинки?— стоим на выходе из Дома Радио, поджидая обкомовский ЗиС.

— Сегодня вылетаю в Хельсинки, там рядом на льду посадочную площадку расчистили, завтра утром ратифицируем большой договор,— премьер-министр хитро подмигивает мне,— а затем уже буду по радио выступать, сам, обойдусь без помощи Райкина.

— А со стороны Союза кто подписывать будет?

— Полномочный представитель, товарищ Деревянский, мы вместе едем.

* * *

— Это точно? Как вы такое допустили, товарищ Жданов?— разбуженный под утро Сталин, сидя на диване и держа в одной руке телефонную трубку, другой поправляет на плечах старую лисью бекешу.

— Совершенно точно, товарищ Сталин,— с того конца провода доносится тяжёлый вздох,— бронеавтомобиль, на котором ехал товарищ Куусинен со своим секретарём, сошёл с ледовой дороги и взорвался на мине в Хельсинском тороговом порту. Шедший впереди броневик товарища Деревянского дошёл до Президентского дворца благополучно.

— Срочно выезжайте в Москву,— бросает трубку вождь, с трудом справляясь с волной раздражения, накрывшей его.

Шлёпая босыми ногами по начищенному паркету кремлёвской квартиры, Сталин подходит к письменному столу, к 'вертушке'.

— Товарищ Берия,— после трёх гудков тот отвечает,— через полчаса жду вас у себя в кабинете. Захватите с собой дела на Гюллинга и Ровио.

Кремль, кабинет Сталина.

18 февраля 1940 года, 22:00.

— Какие будут предложения по кандидатуре председателя Финляндского правительства?— вождь обводит непроницаемым взглядом членов Политбюро, собравшихся за столом для совещаний,— что думает по этому поводу НКИД?

— По-моему,— осторожно отвечает Молотов,— никого кроме Гюллинга нам сейчас не найти. Швед по происхождению, в прошлом социал-демократ, депутат сейма, в революцию начальник штаба Красной гвардии, один из основателей Финляндской коммунистической партии, член заграничного бюро ЦК компартии Финляндии, секретарь Скандинавского комитета Коминтерна. Имеет опыт партийной и советской работы в СССР— работал председателем Совета народных комиссаров Карельской АССР...

— Он, кажется, был снят с этой работы за 'контрреволюцию и национализм',— Сталин останавливается напротив наркома иностранных дел,— не так ли?

— Да, это так,— Молотов косится на Берию, который недавно, после удачной операции с 'польским золотом', стал кандидатом в члены Политбюро,— но, как мне кажется, в этом отстранении было слишком много личных мотивов, скажу прямо, ведь ни для кого не секрет, что его сильно недолюбливал товарищ Куусинен: сначала изгнал его из Коминтерна, затем...

— Товарищ Берия?— вождь переводит строгий взгляд на наркома внутренних дел.

— Действительно, никаких прямых доказательств контрреволюционной деятельности товарища Гюллинга органам найти не удалось...

— Ну хорошо,— смягчается Сталин,— а не трудно ли ему будет выполнять свои обязанности на новом посту, ведь он инвалид?

— Я даже не заметил при встрече, что у него нет ноги,— почувствовав поддержку, Молотов заговорил увереннее,— удачный протез, а в общем, Гюллинг очень активен, у него острый ум, завидное образование...

— Ему надо приставить хорошего заместителя из военных,— подаёт голос Ворошилов,— Анттилу, например. Боевой командир, командир 1-го финского корпуса, воевал в гражданскую, прошёл Испанию...

— Найдите Гюллига,— коротко бросает Сталин в трубку местного телефона,— а пока рассмотрим персональный вопрос товарища Микояна. Прошу высказываться...

* * *

— Как же так, товарищи?— бледный, как мел, Микоян тяжело поднимается со стула, обводя просящим взглядом сидящих рядом членов политбюро,— ведь вы же меня все давно знаете, со многими из вас мы сражались бок о бок в Гражданскую, устанавливали советскую власть на Кавказе, большая часть моей жизни прошла на ваших глазах...

— Никто ваших былых заслуг не отрицает, товарищ Микоян,— жёстко прерывает его Киров,— но факт остаётся фактом, ваша жена...

— Ну что взять с дуры-бабы, ходила к гадалке, её что в тюрьму теперь?

— Ваша жена, товарищ Микоян, гражданка СССР,— морщится Ворошилов,— поэтому обязана отвечать за свои поступки перед советским законом...

— Речь идёт, насколько я понял из доклада товарища Берия, о шпионаже,— почти кричит глуховатый Андреев,— 58-ая статья пункт 1 а), 10 лет лишения свободы с конфискацией всего имущества.

— Но она же не знала!— кровь бросается в лицо наркома. — Это не освобождает от ответственности,— в голосе председателя Верховного Совета почувствовалась железная нотка,— её степень определит суд, который и назначит наказание.

В кабинете повисает зловещая тишина.

— Это так, — Киров прочищает горло, Микоян с надеждой поворачивается к нему,— но не она же просила устроить германского шпиона в наш Генеральный штаб. Правильно я понимаю, что она 'ничего не знала'?

— Погодите, мы, конечно, не будем подменять собой суд,— Сталин возвращается к письменному столу,— но поскольку в деле замешан член политбюро, то мы просто обязаны принять участие в расследовании. В допросе товарища Микояна наряду с Генеральным Прокурором примут участие два наших товарища. Я думаю, что будет справедливо, если он сам выберет их.

Микоян затравленно оглядывается по сторонам.

— Товарищ Каганович... и товарищ Молотов,— выдавливает из себя он.

— До окончания расследования,— согласно кивает вождь,— товарищ Микоян будет находиться в отпуске. Товарищи Каганович и Молотов предоставят результаты расследования политбюро, а в случае подтверждения подозрения и на пленуме ЦК. Кто за это предложение прошу поднять руки.

Москва, завод 'Темп',

Большая татарская, 35.

19 февраля 1940 года, 10:00.

— К вам Хруничев,— в трубке раздаётся хрипловатый голос 'Грымзы',— примете? 'Как некстати,— бросаю взгляд на часы,— Курчатов поди меня уже заждался'.

— Михаил Васильевич, вы не против поговорить у меня в машине,— выхожу в приёмную, застёгивая чёрное драповое пальто со светлым каракулевым воротником,— я очень спешу?

— Спасибо, Алексей Сергеевич,— нарком проворно срывает с вешалки в точности такое же, и устремляется за мной, на ходу просовывая руки в рукава.

— Что за срочность?— спрашиваю у Хруничева, не дожидаясь пока тот устроится на просторном заднем сиденье моего ЗИСа.

— Я... по поводу... Артёма Ивановича Микояна,— не может успокоить дыхание после быстрого шага нарком,— надо что-то решать с его кандидатурой на должность Главного конструктора И-200. Документы я направил в НКВД месяц назад, а оттуда ни ответа, ни привета.

— Советую вам, Михаил Васильевич, начать подыскивать другую кандидатуру,— делаю загадочное лицо и поднимаю указательный палец кверху,— этот вопрос точно не решится быстро, а может быть даже никогда...

— Понимаю,— не ведёт бровью нарком,— тогда может быть назначить Гуревича?

— Вридом,— киваю ему, глядя в окно как машина пролетает по мосту,— думаю, что так будет лучше. Поликарпову уже сообщили, что у него забирают И-200?

— Нет пока,— мнётся Хруничев.

— А как у Николая Николаевича продвигается проект И-180 под М-82?

— Сейчас получше, Алексей Сергеевич... Сначала он правда ждал безредукторный М-88-ой, а теперь когда Запорожье Климову передали, так ему деваться некуда. Тем более, и Туполев, и Ильюшин, и Сухой, и Лавочкин уже начали эту работу.

— Как дела с выпуском И-289?

— Лучше, чем у многих. Рассчитываем, что годовой план будет,— Хруничев подозрительно смотрит на меня,— если его нам не изменят в сторону увеличения. Есть такие слухи, не знаете, Алексей Сергеевич?

— Сильно не изменят, Михаил Васильевич, дюраля не хватает. На следующей неделе будет заседание по алюминию... Однако надежду на резкое увеличение его производства придётся оставить. Думаю, следует напирать напирать на самолёты смешанной конструкции и из дельта-древесины. Скоро это тема станет очень горячей, поэтому мне нужен подробный отчёт о выполнении решения Совета Труда и Обороны по заготовке авидревесины. Подготовьтесь к вопросу какие исходные материалы нужны для производства дельта-древесины.

— Будет сделано, Алексей Сергеевич, я вот ещё, что хотел спросить,— осторожно начинает Хруничев,— мы остановили подготовку валового производства, передали Запорожье Климову, а что тогда будет с ДБ-3, ведь запас М-87-ых выработаем и всё, придётся с вооружения снимать?

— Никто нам снимать, конечно, не позволит, но и новые самолёты больше строить не будем. Поэтому надо посчитать всё, потребности, запас... похоже, надо будет оставлять небольшое производство для имеющегося флота ДБ-3... Подумайте с Климовым, он возможности этого завода хорошо знает, а то может быть лучше перемесить производство М-87-ых в другое место. Дальше, когда у нас подведение результатов конкурса эскизных проектов штурмовика? Первого числа? Я обязательно буду. На следующий день высотного разведчика, отлично. Вполне может статься, что и на ближний бомбер смешанной конструкции придётся объявлять...

* * *

— Бажанов Борис Георгиевич,— мертвенно бледный мужчина лет сорока в помятом стильном костюме с бинтовой повязкой на правой ноге облизывает сухие покусанные губы,— родился в 1900 году в городе Могилёв-Подольский...

— Погоди-погоди не части, показания записывать не успеваю,— атлетически сложенный следователь особого отдела зло смотрит на тщедушного арестанта,— та-ак, место и время ареста?

— ... Задержан в больнице города Миккели,— старый длинный шрам на правой щеке Бажанова наливается кровью,— где мне делали перевязку в связи с ранением ноги.

— Встать!— свирепо кричит на арестанта следователь, подскакивая со стула навстречу вошедшему в допросную,— здравия желаю, товарищ генеральный комиссар госбезопасности.

— Вольно, Рясной, пусть сидит,— Берия с любопытством сверху вниз смотрит на Бажанова,— как вы оказались в Финляндии?

— Через Швецию.

— Вы очень бледны,— нарком внимательно смотрит в глаза арестанту,— хорошо себя чувствуете?

— Чувствую себя неплохо, тюремный врач осмотрел меня, немного болит голова.

— А почему повязка на ноге?— ехидно щурится Берия.

— Сползла,...— криво улыбается Бажанов.

Следователь удивлённо переводит взгляд с одного на другого.

— ... В боевых действиях не участвовал,— продолжил арестант со вздохом,— случайное ранение получил в тылу при атаке финских войск на Ставку своего главнокомандования...

— Вы находились во время боя в Ставке?— лицо Берии становится каменным.

— Да, находился.

— С какой целью?— нарком занимает место следователя, прогнав того со стула нетерпеливым жестом.

— Надеялся встретиться с лицом, кто исполняет обязанности фельдмаршала Маннергейма,— без колебаний отвечает он,— у меня с собой было для него письмо от председателя Русского общевойскового союза генерала Архангельского...

— Вы правильно решили, Бажанов... у вас единственная возможность избежать высшей меры наказания по статье за измену Родине— это рассказать всё, что вам известно о РОВСе, военной эмиграции, словом о значительных людях, с которыми вы встречались за границей... Товарищ Рясной, вы свободны, пригласите сюда товарища Меркулова.

— Мне бы хотелось получить гарантии сохранения жизни от Сталина,— красная волна загуляла вдоль шрама арестанта.

— Вы кем себя вообразили?— пенсне падает с носа наркома,— вы не в том положении, чтобы ставить условия. Слова наркома внутренних дел вполне достаточно. Кстати, чтобы рассеять все ваши сомнения, скоро вы встретитесь на очной ставке со своим старым знакомым— Троцким. Да-да, на самом деле он жив и здоров, пишет свои мемуары. У вас, кажется, тоже есть склонность к литературе... Но это потом, а сейчас есть совершенно неотложные вопросы, которые надо прояснить: вы встречались с Маннергеймом?