Когда дело было окончено, оставалось сидеть и ждать заката, который все никак не хотел приходить. Солнце уже совсем не грело, голые руки покрылись пупырышками, и девушку била крупная дрожь. Холодно.
Где же наставники? Сколько можно ждать?!
Лакшми склонилась над Хельгом, гладила его по волосам и шептала какую-то ласковую, успокаивающую чушь.
— Ты держись, Хельг, ладно. Ты хороший, ты очень хороший — я же говорила! Все будет хорошо. Нас скоро найдут, тебе помогут. Тебя вылечат, я уверена, жрецы вылечат. Все будет хорошо...
Сванд не отвечал.
Должна ли Альдис сейчас пойти и начать подобным образом успокаивать Дрону?
Может, и должна, но вряд ли сможет выдавить из себя что-то, кроме кряхтения и шипения. Да даже если бы и смогла... у нее язык отвалится нести такое.
Медленно, невыносимо медленно на долину опускались сумерки.
До заката оставалось полчаса.
Вместо эпилога
Ойкумена
Юлия (за год до поступления в академию)
Здание было огромным — этажей десять или даже больше. Лифт, лязгая и грохоча, переползал с этажа на этаж. Входили и выходили какие-то люди. Шум перекрывал любые разговоры. Юлии даже стало жалко оператора, вынужденного весь день сидеть в лифте, дергать рычаги и перевозить незнакомых людей.
Отец стоял рядом, крепко удерживая ладонь Юлии, — молчаливый и бесстрастный, как всегда. Он так и не объяснил, зачем привез ее сюда и что от нее потребуется, а значит, задавать вопросы бесполезно, и Юлия молчала.
Она никогда не призналась бы в этом вслух, но ей было страшно. Мысленно девушка уже в который раз перебирала свои провинности и шалости, гадая, не ждет ли ее выговор за недозволительное для патрицианки поведение или за драку с младшими братьями. Обманчивое спокойствие отца могло скрывать гнев, особенно если мачеха в жалобах сгустила краски.
Юлия признавала свою вину и была готова к обычному наказанию: ограничениям, запретам, дополнительным занятиям. Она была готова даже к порке, хотя отец (в отличие от нянюшки, которая была сторонницей освященных веками методов) никогда не поднимал на нее руку.
И нельзя сказать, что она так уж провинилась. Ее мачеха — Руфия Варгус, готовясь к каждому недолгому пребыванию отца в родовом поместье, составляла дежурный список претензий к Возмутительно Непослушной Безобразно Воспитанной Юлии, вынуждая мужа быть арбитром. Обычно для девушки все заканчивалось долгими часами, проведенными в классной комнате, где она упражнялась в чистописании под надзором учителя, снова и снова записывая фразы вроде: "Я буду слушаться госпожу Руфию" или "Я буду послушной девочкой".
Однако в этот раз отец просто отмахнулся от жалоб жены и велел Юлии собирать вещи.
"Мне нужно, чтобы ты была готова через полчаса", — сказал он и велел кучеру заправить парамобиль.
Отец даже не стал ночевать в поместье: отпустил шофера и сам сел за руль, выжимая из машины максимум скорости. Потом была ночевка на почтовой станции, ранний подъем и снова утренняя тряска по почти пустой дороге. Если бы не тревога и ожидание наказания, Юлия просто наслаждалась бы этим путешествием.
И вот теперь они в центре столицы и поднимаются на верхушку самого высокого здания в городе.
— Последний этаж. — Оператору пришлось повысить голос, чтобы его услышали. Но отец только отрицательно покачал головой и показал медный жетон.
Что было изображено на жетоне, Юлия рассмотреть не успела, но оператор сразу закивал головой, закрыл дверь и дернул блестящий латунный рычаг, находящийся с краю. Лифт взревел и одним рывком подпрыгнул еще выше.
Нет, за дверью был не чердак и не крыша, просто небольшой круглый зал и двустворчатая дверь из мореного дуба. Отец кивнул в сторону двери:
— Давай, иди.
— А ты?
— Я буду ждать здесь.
Девушка медленно повернулась к двери. Снова нахлынуло ощущение беды. Для чего они здесь? Какой выговор ждет ее за этой дверью?
Она сделала шаг и остановилась.
— Юлия! — окликнул отец.
— Что?
Он обнял ее торопливо и небрежно.
— Ничего не бойся. Просто честно отвечай на вопросы, не робей. Ну, ты же не маленькая.
На прощанье отец погладил ее по голове и подтолкнул в сторону двери.
Залитая светом комната. У нее необычная форма. Прямо напротив двери, а также по правую и левую руку — панорамные окна-эркеры. Вспомнилась гигантская конструкция из стекла и металла в форме шестеренки, венчавшая верхушку здания.
"Я внутри этой шестеренки".
Она сделала несколько шагов вперед — очень уж любопытно посмотреть на город с такой высоты — и только тут заметила худого темноволосого мужчину за массивным столом у окна.
— Госпожа Юлия Принципас из рода Юлиев?
— Да, это я.
— Подойдите сюда. Присаживайтесь. Да-да, садитесь — не надо так робеть. Мое имя Янис, и я разрешаю вам так ко мне обращаться.
Юлия осторожно опустилась в широкое кожаное кресло.
Внизу был город. Мраморное великолепие квартала патрициев, серый камень государственных учреждений. Купеческие дома утопали в зелени, блестела вытертая бесчисленными ногами брусчатка, вдалеке терялись в дымке многосемейные дома из красного кирпича, давно почерневшего от сажи и копоти. Дымили трубы, по улицам сновали парамобили, лигерады, конные повозки. Люди сверху казались маленькими разноцветными козявками. Город бурлил, волновался, двигался, жил.
— Вы нервничаете?
— Да. Немного.
— Я собираюсь задать несколько вопросов о вашей семье.
Она понятия не имела, кто этот человек и чего ему нужно, но сомнений не возникало: все происходящее не случайно. Назвавшийся Янисом имеет право задавать вопросы. На которые отец велел честно ответить...
— Задавайте.
— Вы ведь полукровка?
Знакомое и обидное слово резануло слух. Незнакомец даже не пытался изъясняться поэтичными метафорами, которые так любили учителя Юлии.
Полукровка, разумеется. Можно подумать, он сам не видит. Пепельные косы и бледная кожа, форма скул и глаз — все выдавало в ней чужачку в толпе черно-, русо— и рыжеволосых соотечественников. Только глаза у Юлии отцовские — темные, с такими же темными ресницами и бровями.
— Да, моя мама родом с Архипелага.
— Вам приходилось бывать в Мидгарде?
— Мы жили там шесть лет. Потом отец вернулся в анактерию.
— Помните что-нибудь из своего детства до переезда?
— Немного. Помню, как мы жили... — начала отвечать Юлия и растерянно замолчала, потому что вопрос прозвучал на свандском — языке Мидгарда, языке ее матери.
Незнакомец довольно кивнул.
— Хорошо. Язык вы знаете, — продолжил он на свандском с почти безупречным выговором. — Вы повторяли его?
— Отец требовал, чтобы я тренировалась.
— Ваш отец, госпожа Юлия, очень мудрый и дальновидный человек. Но знанием языка ваши таланты не ограничиваются, ведь так? Вы занимались фехтованием?
Юлия молчала, ошарашенная резкой сменой темы.
— Ну, не бойтесь. Занимались?
— Мне наняли учителя. В Мидгарде это принято...
— Но вы не оставили занятий, когда переехали? — перебил незнакомец, в упор разглядывая Юлию.
— Нет, — прошептала она и опустила глаза, ожидая нотаций. Однако собеседник не собирался читать лекцию о недопустимости подобного поведения для барышни.
— Хорошо. А стрелять умеете?
— Немного.
— И я слышал, что вы учились управлять паромобилем?
— Совсем чуть-чуть. — Ей удалось взять буквально пару уроков, но девушка надолго запомнила упоительное ощущение скорости, свободы и собственной власти над железным чудовищем.
— Сколько вам лет?
— Четырнадцать... будет.
— Прекрасный возраст, — с чувством прокомментировал Янис. — Подруги, первые балы, внимание кавалеров, стихи в альбом...
Девочка сжала зубы. Этот человек издевался над ней.
— У вас есть какие-нибудь мечты, планы на будущее?
Всему есть предел. Особенно откровенности перед незнакомцами.
— Нет.
— Что, совсем нет? — Он казался расстроенным.
Юлия молчала.
— Ну, вы же видите себя кем-то через десять лет? Не стесняйтесь, можно мечтать на полную. Хотите замуж за анакта?
— Нет.
— Нет? Ну хорошо... просто за знатного патриция?
— Нет.
— Не хотите замуж? Почему?
— Не хочу.
— Очень жаль, что вы так враждебно настроены и не желаете быть откровенной, — покачал головой мужчина. — Боюсь, без откровенности с вашей стороны у нас ничего не получится. Вы можете быть свободны, Юлия Принципас.
— Но...
— Отец отвезет вас в поместье.
— Подождите! — Она вскочила. — Что значат все эти расспросы?
— Об этом вы узнаете не раньше, чем скажете мне все, что я хочу знать.
Он открыл папку с бумагами, лежавшую на столе, и углубился в чтение. Юлия смотрела на него беспомощно и сердито. Отец не будет рад, если она вернется к нему вот так, не зря он велел отвечать на вопросы. Но зачем этому серьезному взрослому человеку маленькие смешные мечты юной Юлии?
Было предчувствие: уйдет она сейчас и никогда не узнает то, что хочет сказать ей назвавшийся Янисом. Он забудет о ней через полчаса, а она никогда не забудет этой комнаты и этого человека.
— Простите. Это очень... личное.
Мужчина оторвался от папки.
"Какие у него умные, внимательные глаза. Как у папы".
— Я знаю, что это глупо... но я хотела бы поступить на государственную службу. В дипломатический корпус или... — Она отвела взгляд и выдавила еле слышно: — В армию.
— Зачем вы встали? Сядьте. В дипломатическом корпусе бывает нужда в секретарях и стенографистах.
— Я не хочу быть стенографисткой!
— Да. Понимаю. Вы же знаете, что такой карьерный путь для женщины, тем более для патрицианки, невозможен?
— Знаю.
— Рад, что вы не питаете иллюзий. Теперь сосредоточьтесь. — Он подался вперед. Взгляд его черных блестящих глаз буквально загипнотизировал Юлию. — Отвечайте честно: где ваша родина?
— Я не понимаю...
— Где ваша родина, Юлия? Мидгард или Ойкумена? Представьте, что началась новая война. На какую сторону вы встанете?
— На сторону анактерии, разумеется! — в запале вскричала Юлия. — В чем вы меня подозреваете?!
— Речь не идет о подозрениях. Мне было важно услышать ваш честный ответ, леди. Удивлены?
Юлия промолчала.
— Это тоже был вопрос.
— Я вообще не понимаю, что происходит, — вырвалось у девушки.
— Объясню. Буду говорить прямо, Юлия. — Он хлопнул рукой по пачке бумаг у себя на столе. — У меня на руках результаты всех тестов, которые вы прошли за последний год. Я знаю, что вы умны, находчивы, образованны, быстро бегаете и прыгаете, хорошо фехтуете, стреляете, умеете управляться с лошадью, паромобилем и лигерадом. Кроме того, вы из аристократической семьи, умеете вести себя в обществе и знаете язык. В сочетании с вашей внешностью это делает вас идеальным кандидатом. Единственным кандидатом.
— Кандидатом?
— Тем, кто может дать нам преимущество в будущей войне. А возможно, и предотвратить ее.
— Война? Но ведь...
— Война, Юлия, война. Смешно было ожидать, что мидгардцы оставят нас в покое. В прошлый раз нас спасло только чудо. Я не могу надеяться на чудо снова. Я должен организовать его сам. С вашей помощью.
Собеседник отодвинул кресло, подошел к эркеру и встал, сцепив руки за спиной.
— Мы сделали все, что могли. Собрали все ресурсы. За двадцать лет покорили небо, создали цепеллины, мобильные крепости, новое вооружение. Мы развиваем промышленность и науку. Но они делают то же самое. Эта гонка не может отменить войну. Только отсрочить. Наше счастье, что нынешний конунг — сторонник мира. Но на него давят. Те, кому выгодна бойня, требуют войны. Те, кто считает заключенный мир унизительным, хотят реванша. Войны не избежать. И поэтому вы, Юлия, нужны своей стране.
Он замолчал, Юлия тоже молчала, пытаясь переварить услышанное.
— Но что я могу сделать?
Он кивнул так, как будто ждал этого вопроса, подошел к столу и взял с него большую кожаную папку:
— Ознакомьтесь.
Внутри были рисунки. Боевые машины: двуногие, двух— и четырехрукие, высокие и низкие, вооруженные мечами, топорами или и вовсе непонятными приспособлениями. С кабинами для пилота в туловище или на загривке. Для масштаба рядом с каждой машиной художник нарисовал человека. Некоторые механизмы втрое или даже вчетверо превышали рост пилота. Массивные, хищные, смертоносные, даже на картине они производили пугающее впечатление.
— Все дело в вооружении противника. Это "эйнхерии" — машины пехоты, наименее опасные из всего арсенала Мидгарда. Летающие "валькирии" гораздо страшнее, можете мне поверить. А о последней разработке так и не удалось добыть точных сведений. Анактерии нечего им противопоставить, Юлия. И мы слишком мало знаем. Ни уязвимых узлов в конструкции, ни тактики и стратегии, ни численности войск. Мы даже не можем понять, как и за счет чего эти механизмы передвигаются. Я уже потерял больше двух десятков людей, пытаясь добыть сведения. Из-за провала агентурной сети вашему отцу пришлось срочно оставить миссию и вернуться на родину. Мы успели буквально в последний момент.
Юлия тихонько охнула. Мимоходом оброненная фраза воскресила в памяти события семилетней давности. Тревожные разговоры взрослых, рыдающая нянюшка, отец, собранный и напряженный, отдает какие-то распоряжения. В тот вечер ее уложили спать одетой и подняли посреди ночи. Пришлось уйти из дома и оставить все игрушки и даже почти все вещи. Юлия не могла быстро бежать по темным улицам, и отец взял ее на руки. Силуэт корабля на фоне бледного предрассветного неба, двухнедельная качка в пропахшем рыбой трюме...
Позже Юлия попыталась выспросить отца о происшедшем, но тот сумрачно и раздраженно велел не молоть чушь и не позорить свой род.
Нет, нельзя сказать, что она не догадывалась. Но одно дело строить предположения, а другое дело услышать подтверждение от самого... тут Юлия наконец-то поняла, что беседует с Янисом Аристидом, всесильным руководителем Тайной Канцелярии. И, судя по всему, непосредственным начальником ее отца.
Рассказать кому — не поверят. Жаль, что рассказывать не придется. Скорее Мировой океан высохнет, чем ее отпустят отсюда без подписки о неразглашении.
— Единственное, что дает хоть какую-то надежду, — малочисленность этих машин. По условиям мирного договора Мидгард не может выпускать в год больше двадцати пилотов. К обучению допускаются только пятнадцатилетние подростки из аристократических семей. Или сословия эрлов — маленькая уступка потомкам дружины Харальда.
Он встал рядом. Юлия поймала его испытующий взгляд и поежилась. Казалось, он спрашивает себя: сможет ли она? Справится ли эта худенькая девочка с аккуратно зачесанными косичками?
— Я не могу и не буду заставлять вас, Юлия. В отличие от своего отца, вы не давали присяги. Но знайте — кроме вас, больше просто некому. Нам нужен человек, который пройдет обучение от начала и до конца, усвоит и запомнит все, что только можно усвоить и запомнить об оружии противника, и передаст эти сведения. Если вы согласитесь, вам придется пять лет провести в военной академии под чужим именем. Пять лет вы будете лгать, притворяться, слушать и запоминать. У нас не будет возможности спасти вас, если что-то пойдет не так, не будет даже постоянного канала связи. Раз в год вы сможете отправить весточку родным вместе с добытой информацией. Я знаю, что вы любите свою страну. Но вы не увидите никого из близких и не сможете вернуться домой раньше, чем вам исполнится двадцать один. Вы меня понимаете?
